Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

Она невесело разбрызгивала ногой фонтаны воды.

Как будто она никогда ничего не слышала об этих вещах. Как будто она была маленькой девочкой.

Она давно уже чувствовала себя женщиной, ей знакома была тоска по сердцебиению и дрожи в коленках, по поцелуям, эта тоска иногда горела в ее жилах и причиняла боль. Однако она не знала, хотелось ли ей, чтобы отец подыскал ей мужа, как недавно сделал это для Шармилы.

Гарун, сын состоятельного ювелира в индийском квартале города, был приличным, вежливым молодым человеком и со своими нежными чертами, мягкими карими глазами отнюдь не безобразным, но на вкус Ли Мей ужасно пресным. Как рисовая каша без пряностей. Она не могла понять, что в нем нашла Шармила. Для Ли Мей должен отыскаться более лихой парень – как перец и крупнозернистая морская соль. Но может, она и вовсе не хотела пока замуж, а хотела лучше стать учительницей или…

Нить ее мысли из-за жары растворилась в дремотной благодати.

Она подавила зевок и наматывала свою длинную косу на палец. Сонными глазами она смотрела на лодку, которая приближалась по реке. Мимо часто проплывали лодки, груженные курами в бамбуковых клетках или огромными корзинами, полными ананасов, бананов и рамбутанов; однажды даже с привязанной козой, которая жалобно блеяла.

Она сощурилась, когда темноволосый мужчина в лодке взглянул через плечо, потом замер, посмотрел в ее сторону долгим взглядом и налег на весла.

Ли Мей не была уверена, ведь она лишь недолго видела его лицо, да еще со стороны, да еще и давным-давно. Однако сердце ее запнулось; она быстро вытянула ноги из воды и поджала под себя. Судорожно устремила взгляд в книгу, выглядывая сквозь опущенные ресницы.

– Селамат петанг. – Вежливое приветствие исходило из лодки, которая направлялась к берегу.

Низкий, полнозвучный мужской голос, от которого у нее по спине пробежали мурашки.

– Прошу прощения, юная дама. Но ты все еще лазишь по деревьям и смеешься над мужчинами, которые купаются в реке?

Сердце подпрыгнуло у нее до горла. Это и впрямь был он, один из тех двоих мужчин, которые тогда выпрыгнули из лодки в воду и принялись там беситься как дети Кулит Керанга. И он запомнил ее, как и она потом долго видела его в дневных снах с открытыми глазами.

– Иногда, – ответила она подчеркнуто равнодушно, не поднимая глаз, но косу на пальце завертела быстрее.

– Ты чего-то стыдишься или есть какая-то другая причина, почему ты не смотришь мне в лицо?

Ли Мей попыталась подавить улыбку, но вряд ли у нее это хорошо получилось.

Она медленно подняла голову и сглотнула.

Он был гораздо старше, чем она ожидала; тогда он показался ей молодым парнем, таким озорным, судя по тому, как он вел себя в воде. Этот же был взрослый мужчина, наверняка вдвое старше ее. Для которого она не могла быть не чем иным, кроме как маленькой девочкой, с которой он шутил и поддразнивал ее, ни о чем серьезном при этом не думая.

Он был красивый мужчина с золотой кожей, с дублеными чертами. С подбородком как невысказанный вызов, и ртом, который выглядел до смятения мягким.

И с этими глазами, серыми, как туча, серебряными, как лунный свет.

Он сидел в своей лодке совершенно естественно. Как будто она была его вторая кожа, а он – человек, привыкший быть на воде. Для которого море было родиной. Как ее отец.

Лодка была местная, но в нем самом не было ничего малайского, если не считать языка.

Она тайком взглянула через плечо, чтобы удостовериться, что в эту минуту не вышла из дома ее мать или кто-то из сестер. И что детям не прискучила их игра или они не перессорились и не отправились из-за этого искать ее. Не проходят ли мимо охранники, делая привычный обход; с чужими на своем участке ее отец был суров.

Ей стало жарко до корней волос.

– Что ты читаешь?

– Тебя это не касается! – Со смешком в горле Ли Мей захлопнула книгу и тут же отругала себя за то, что ведет себя как школьница.

– Покажи. – Он с улыбкой протянул жилистую руку; у него была красивая кисть: крупная, ладная, сильная.

Она хихикнула, спрятала книгу за спину и замерла.

Ее взгляд упал на его босые ступни да так и присосался к ним.

Щеки его покраснели, отчего он сразу показался намного более юным. Как робкий, беспомощный парень.

– Это не заразно, – жестко сказал он.

– Я знаю, – беззвучно шепнула Ли Мей и посмотрела на него во все глаза.

– Тебе не надо меня бояться.

Это прозвучало робко, почти умоляюще.

Я знаю. Улыбка затрепетала на лице Ли Мей, когда она отложила книгу и вытянула вперед свои ступни, растопырив перед ним пальцы.

Удивление отразилось на его лице. Пальцы его потянулись к ее ступне, как будто он хотел потрогать ее плавательные перепонки; она уже чувствовала тепло его руки на своем подъеме. Но потом он все-таки быстро убрал руку, небрежно положил ее на свое колено и разглядывал собственные пальцы на ногах.

– Моя мать всегда говорила, что, когда я рождался, морской бог простирал надо мной ладонь.

Ли Мей улыбнулась:

– А у меня это знак того, что я происхожу от морских людей.

Улыбка заиграла и на его губах:

– Значит, ты морская нимфа?

Ли Мей скромно пожала плечами и заболтала ногами.

– Значит, знак, – задумчиво повторил он и пристально посмотрел на нее взглядом, от которого у нее закружилась голова.

– И это приносит счастье! – горячо добавила она с пламенным румянцем на лице.

– Хотелось бы верить.

Хотя он улыбался и казался дружелюбным, его глаза походили на штормовое море, которое все глубже и глубже затягивало Ли Мей в его взгляд.

Море, в которое ей хотелось упасть, чтобы в нем затонуть.

Сощурив глаза, Дункан смотрел на воду, стараясь сосредоточиться на рыбацких лодках, которые неторопливо покачивались на воде.

Но выдержал недолго и снова поднял глаза на Ли Мей.

Она сидела рядом с ним на песке на расстоянии трех ладоней от него, подтянув к себе колени, как и он. Самозабвенно чертила пальцем на песке завитки и петли. Вертикальная морщинка образовалась над ее переносицей, и пряди, которые ветер выдернул из косы цвета эбенового дерева, трепетали, как струйки табачного дыма.

Ее способность молчать была тем, что пленяло его в ней больше всего.

Дункан еще никогда не встречал девушку, женщину, которая подолгу не испытывала потребности что-нибудь сказать, о чем-то спросить; это постоянное жужжание быстро ему досаждало. Исключением была лишь его мать; Ли Мей умела молчать, как Георгина Бигелоу.

Это было не обиженное молчание. Не вызывающее, не разгневанное. Не скучающее, не отсутствующее. Это было уютное молчание, легкое и все же исполненное мысли, в котором объясняешься взглядами, понимающими и настроенными одинаково с тобой.