И телом, и душой - Владимирова Екатерина

И ему не удалось бы ее обмануть или убедить в обратном, даже если бы ему этого захотелось.

И это казалось странным. Ведь Максим заявлял вполне серьезно, что ему не нужен их малыш. И тогда, когда он произносил те злые, сказанные запальчиво, со злости, слова, она ему поверила. Она плакала, винила себя, у нее сердце болело так сильно, что, казалось, грудь разорвется от боли. А потом… спустя месяцы… она усомнилась в собственных выводах.

Он любил своего ребенка. Пусть и не признавался в этом, но любил. Так же сильно, как и она.

Было что-то особенное, волшебное, даже благоговейное в том, как он смотрел на ее уже округлившийся живот, как, подходя к ней со спины, словно бы случайно касался ее кожи, будто желая ощутить невидимую связь со своим малышом. Или в том, как осторожно гладил ее волосы, спускаясь нежными касаниями к шее, плечам и, наконец, опуская пальцы на ее животе, когда думал, что она спит и ничего не видит.

В этом было что-то… чудесное. И Лена парила. Она летала в облака от счастья. Даже несмотря на то, что Максим по-прежнему не простил ее предательства, ее лжи, несмотря на то, что она еще не смогла искупить перед ним свою вину, девушка знала, Максим любит их малыша. А это для нее было самым важным!

Он почти никогда не показывал ей своих чувств. Ни к ней самой, ни к их не родившемуся ребенку. Но она знала, что когда тот родится… все изменится. Все, возможно, станет иначе. Ребенок, который едва не развел их в разные стороны, станет тем ключевым звеном, которое свяжет и вновь. Навеки.

Сын. Их с Максимом сын! Ее малыш… Лене хотелось петь от счастья.

Как они его назовут?… Они об этом даже не думали. Муж старался избегать подобных вопросов, он вообще редко заговаривал с ней о малыше, словно того и не существовало. А она… она была поглощена своей виной и сожалением, чтобы думать об этом. Но теперь… теперь все изменится! Должно измениться.

Набрав в грудь больше воздуха, и не переставая улыбаться, девушка выдохнула.

— Максим, — проговорила Лена, запинаясь, — я хотела сказать…

— Лена, а это не может подождать до вечера? — нетерпеливо перебил ее мужчина. — У меня очень важный совет сейчас, — она почти видела, как он смотрит на часы. — Нельзя ли отложить наш разговор?…

Ей показалось, что ее ударили кулаком в живот, выбив из груди весь воздух.

Разноцветные краски счастья стали медленно угасать, превращаясь в серые, блеклые тона обыденности.

— Да… — тихо проговорила она. — Да, конечно… Вечером, так вечером.

— Это что-то срочное? — спросил он резковато. — Если так, то я…

Лена горько усмехнулась, прикрыв на мгновение глаза.

— Да нет, не очень срочное, — проговорила она. — Поговорим вечером и все обсудим.

Он молчал довольно-таки долго, словно борясь с собой, а потом сдался. Выдохнул.

— Хорошо, — согласился Максим. — Тогда до вечера. Пока.

И Лена с ужасом услышала в трубке короткие телефонные гудки. Слезы закололи в глазах.

Неужели она ошиблась? И ему все равно?!

Нет. Нет, такого просто не может быть. Те чувства, которые она видела в нем, нельзя сыграть. Это невозможно!.. Или возможно?… Боже, помоги!..

Она медленно опустилась на колени, облокотившись о стену и закрыв лицо руками. Не плакала. Отчего-то слез не было. Лишь дрожала, сильно, крупной дрожью, сотрясаемой все тело. Вдруг стало очень холодно и зябко, и Лена поежилась, передернув плечами и обхватив себя руками.

Через мгновение набрала номер бабушки, надеясь услышать слова поддержки и обещания приехать, но вместо родного, дорогого сердцу голоса, который мог бы ее спасти, услышала лишь длинные гудки.

Прислонилась головой к телефонной трубке, стиснув зубы и сильно зажмурившись.

Куда-то ушла… Именно тогда, когда была ей так нужна, необходима!

Лена медленно положила трубку на рычаг и, откинув голову, посмотрела в потолок.

Она не знала, кому позвонить. С кем разделить свою одновременную слепящую радость и острую боль?!

То, что она испытывала, невозможно передать словами. Боль, разочарование, негодование, обиду, снова боль. Все плыло, все кружилось перед глазами, поглощая ее в этот бурлящий поток щемящей жалости к себе и удушающей безысходности. Она почти ничего не видела вокруг, поднимаясь на ноги и подходя к стеллажу, заваленному папками с работы Максима, книгами и фотоальбомами.

Она и потом не могла объяснить, почему поднесла к стеллажу стул и, пошатываясь, забралась на него. Зачем потянулась за альбомом со свадебными фотографиями и почему, вместо того, чтобы спуститься, она раскрыла его и стала рассматривать.

Всего несколько фото, на которые согласился Максим. Улыбается всего на одной фотографии.

В глазах Лены застыли невыплаканные слезы, перед взором мутная пелена.

Сердце забилось, оглушая биением, руки задрожали, в висках застучала резкая боль.

Альбом выпал из рук, рассыпались по полу фотографии… Стук часов стал оглушающим… Стеллаж вместо коричневого мгновенно стал серым, а затем прозрачным… Стук часов забился набатом в ушах…

В одно мгновение мир пошатнулся, закружился вокруг нее в бешеном танце, накренился и… девушка, потеряв равновесие, стараясь схватиться за воздух и скользя слабыми ладонями по дереву, полетела вниз, в зияющую пустоту и, ударившись о стул, бессильно распласталась на полу.

Боль пронзила все ее тело, казалось, до самых кончиков пальцев на ногах. Голова закружилась, когда она попыталась подняться, в висках стучало и билось, нещадно колотилось в нее бешеное сердце. В животе отдалась резкая острая боль, и девушка, потянувшись к нему, чтобы обнять и успокоить своего малыша, через секунду осознала, что между ног сочится что-то липкое.

Она хотела закричать, но не смогла выдавить из себя и слова, судорожно сжимая бедра и не позволяя крови струиться по ногам. Попыталась встать, но боль пронзила ее тело стрелой, и девушка откинулась на пол. Слезы коснулись ее глаз снова, едкие, горькие, горячие слезы боли. Тяжело задышала, успокаиваясь.

Переборов боль, села на полу, не разжимая бедер и поглаживая живот нежными касаниями.

— Все хорошо, мой хороший, — говорила она, нашептывая ему нежности. — Все хорошо, мой золотой… Вот видишь, какая твоя мамочка нерасторопная, — схватившись за опрокинутый стул, морщась от боли, поднялась на ноги. — Прости меня, мое солнышко, — шептала она, корчась от боли и делая вперед шаг за шагом. — Прости, зайка… Все будет хорошо, все будет хорошо… Мамочка с тобой…

Медленно и нерасторопно, с силой сжимая ноги, она прошла в ванную комнату. Морщась, разделась, не переставая разговаривать со своим малышом.