Приговор - Отохико Кага

Сначала я приходил на работу вовремя. Но, раз задержавшись, стал опаздывать со спокойной совестью. Самого Огиямы по утрам никогда не было, а мой непосредственный начальник, старик Окабэ, ничего мне не говорил, и я совершенно распустился. К тому же по ночам я обычно пьянствовал или кутил в весёлых кварталах и домой возвращался только под утро.

Работа была однообразной и скучной. За юридическими советами к нам обращались чрезвычайно редко, чаще приходили с просьбами о посредничестве в телефонных переговорах или спрашивали, как правильно написать прошение, так что большую часть дня я маялся от безделья. Сидящий за соседним столом Окабэ постоянно корпел над приведением в порядок каких-то документов, но мне эту работу он не поручал. Парнишка и женщины всё время болтали и пересмеивались.

В начале мая начальник отправил меня на курсы по финансовому инвестированию, которые организовала одна фирма, ведущая операции с ценными бумагами, и я был рад на время избавиться от затхлой атмосферы консультации. Мне пришлась по душе кипучая активность этой фирмы: там постоянно толпились клиенты, транслировались текущие биржевые новости, сотрудники, пуская в ход всё своё красноречие, с энтузиазмом отвечали на телефонные звонки, к тому же получить новые знания об акциях мне тоже было интересно. Я усердно конспектировал, изучал справочники, и через неделю уже мог свободно вычерчивать сложные таблицы курса акций и получил общее представление о характере их функционирования.

На этих курсах я и познакомился с Намикавой — он был одним из лекторов. Он служил внештатным агентом на одной фирме, занимающейся куплей и продажей ценных бумаг, и несколько лет назад в связи какими-то налоговыми делами прибегал к услугам нашего начальника Огиямы. Мы подружились и иногда даже вместе ужинали.

Намикаве было на вид лет тридцать пять — тридцать шесть, у него правильные черты лица, волосы он зачёсывал назад и всегда носил костюм-тройку. Человеком он был весьма любезным и учтивым, не считал зазорным водить дружбу с таким юнцом, как я, и сразу же признался, что не потребляет спиртного, терпеть не может азартных игр и, как только кончается рабочий день, с радостью спешит в Йокогаму, где у него свой домик.

В свою очередь я рассказал, что мой покойный отец был врачом, что мать преподаёт в женском университете, один старший брат служит в строительной компании О., а второй — в торговой фирме С. Это его привело в полный восторг, и он стал с подчёркнутой скромностью рассказывать о себе: что его отец — бедный крестьянин, да и сам он, в сущности, всего лишь жалкий неуч, не получивший никакого образования.

— Да ладно, всё это образование гроша ломаного не стоит, — совершенно искренне сказал я.

— Нет, нет, не скажите, это очень, очень важно. Вам можно только позавидовать, да, — со вздохом сказал Намикава.

Тогда, сообразив, что не в моих интересах его разочаровывать, я стал хвастаться. Сказал, как бы между прочим, что один из моих братьев сейчас работает в Париже. Это его окончательно сразило.

— В Париже? Вот здорово! Хоть бы разок туда съездить! А что, ваш брат женат на француженке?

— Да, — соврал я. Поразительно, но спустя два года эта ложь оказалась правдой. — Отец его жены работает в банке.

— А тот ваш брат, который служит в строительной фирме О., у него уже большие дети?

— Девочке пять лет, а мальчик ещё грудной.

— А, значит, примерно как мои. — Намикава нервно пригладил пятернёй зачёсанные назад волосы. — Так хорошо, когда есть дети! Правда, раньше, ну когда я ещё не был отцом, они ужасно меня раздражали, но теперь я отношусь к ним совсем по-другому. Наверное, и вы любите своих племянников?

— Ну, как вам сказать… — Я подумал об этих детях, которых никогда не видел, и в душе моей ничего не шевельнулось. — Разумеется, люблю, — сказал я, фальшиво улыбаясь и притворяясь растроганным. Пока я таким образом паясничал, во мне нарастала неприязнь к Намикаве. В конечном счёте он принадлежал к лагерю Икуо и Макио, то есть к людям, с которыми у меня не было абсолютно ничего общего. Но я продолжал паясничать и улыбался, ловко пользуясь тем, что очки без оправы, которые я начал носить в последнее время, смягчали жёсткость моего взгляда. — А знаете, мне бы тоже хотелось поиграть на бирже. Могу я на вас рассчитывать?

— Конечно, почту за честь… — Намикава кивнул, натянув на лицо профессионально приветливое выражение, но тем не менее в его улыбающихся глазах я прочёл искреннюю заинтересованность.

— Каким капиталом вы располагаете?

— Что? — Улыбка на моём лице погасла, и, глядя прямо в глаза своему собеседнику, я принялся врать: — У меня около трёхсот тысяч свободных денег. Кроме того, одна моя знакомая давно хочет заняться кредитными сделками.

Разговор целиком сосредоточился на акциях. Намикава с жаром принялся мне доказывать, что резкое колебание цен на акции в последние годы свидетельствует о переломе в экономике: на смену эпохе долгосрочных инвестиций и инвестиций с фиксированными процентными ставками пришла эпоха краткосрочных сделок, связанных с торговлей акциями. Слушая его разглагольствования, мне захотелось разбогатеть. После того как я устроился на работу и перестал заниматься репетиторством, мои доходы заметно уменьшились, к тому же я продолжал кутить, ни в чём себе не отказывая. Время от времени я начинал лениво размышлять о том, где найти новый источник дохода, и вот наконец передо мной забрезжила вполне реальная надежда. Я наметил план действий, даже два плана, и решил немедленно приступить к их осуществлению.

План № 1

Получить денежную ссуду, заложив землю и недвижимость:

1. дом Икуо на холме Тэндзин;

2. дом Макио в Хаяме.

План № 2

Получить комиссионные от Намикавы за посредничество при кредитных сделках:

1. Цунэ Цукамото;

2. Котаро Иинума.

Первым делом я посетил дом на холме Тэндзин. Я не был там уже семь лет, с того самого дня, как, поступив в лицей, покинул его с одной спортивной сумкой на плече. Когда трамвай, миновав торговые кварталы Синдзюку, стал взбираться вверх по склону холма, мне показалось, что замёрзшая глыба времени, все эти годы пролежавшая в самом дальнем углу моей души, начала таять. Домишки, стоявшие спиной к трамвайным путям, роща Тэндзин, буддийский храм, кладбище… Однако, сойдя с трамвая и оглядевшись, я понял, что всё здесь стало другим. Бомбоубежища исчезли, на месте бывших пожарищ теснились ряды новых домов, имеющих немного легкомысленный вид. И только поднявшись по каменной лестнице к святилищу Нисимукитэндзин, я отыскал следы прошлого. Под хорошо знакомыми деревьями, на земле, испещрённой пятнами света, проникающего сквозь молодую листву, точно так же, как в прежние годы, играли дети. Передо мной был наш дом.

На керамической табличке крупными знаками было написано: «Икуо Кусумото». Обветшавшие стены совсем такие же, как в старину, только черепица заменена на красную, и у первого этажа появилась пристройка. Пока я стоял у входной двери, за оградой залаяла собака. Наверное, крупная: голос был довольно низкий и громкий. Отойдя, я спрятался в проходе между домами. Собака продолжала лаять. «Кто-о там?» — послышался женский голос, потом закричали дети. Ничего не оставалось, как выйти из своего убежища и нажать кнопку звонка.

В тот день я в первый и в последний раз увидел свою невестку. Её лицо совершенно стёрлось из памяти. Помню только, что она показалась мне гораздо моложе Мино. Услышав моё имя, она уставилась на меня в недоумении, и, только после того, как я объяснил, что я младший брат её мужа, живу в Хаяме, до неё наконец дошло, кто я такой. Прятавшаяся за её спиной девочка детсадовского возраста, очевидно, была моей племянницей Кумико. В принуждённой улыбке невестки угадывалась решимость ни за что не пускать меня в дом. Тут со второго этажа спустился Икуо. Его появление изрядно удивило меня: день был будний и, по моим расчётам, его не должно было быть дома. Передо мной стоял совершенно незнакомый мне человек — какой-то загорелый толстяк.

— Такэо?

— Да вот, оказался в этих краях и решил заглянуть.

— Макио говорил, ты устроился на работу? — Очевидно, сведения обо мне приходили к нему через Париж. — И как называется твоя фирма?

— Да какая там фирма, просто крошечная юридическая консультация. Я решил, что мне не мешает попрактиковаться в юриспруденции.

— Наверное, тебе нелегко живётся, ещё хуже, чем когда ты был студентом?

— Да нет, почему?

Тут мы оба надолго замолчали, словно исчерпав все темы для разговора. Ни тот, ни другой не могли ничего придумать и только неприязненно сверлили друг друга глазами. Решив воспользоваться подходящим моментом, я ушёл.