Недобрый день - Мэри Стюарт

Руки королевы дрогнули, словно она вот-вот возденет их в традиционном жесте отчаяния. Однако в голосе ее звучал скорее гнев, нежели горе.

— Опять!

— Госпожа?

— Гавейн! Опять эти оркнейские глупцы! Вечно этот холодный северный ветер, словно губительное дыхание зимы, истребляющее все доброе и живое! — Королева опомнилась, вдохнула поглубже и с видимым усилием поправилась: — Прошу прощения, Мордред. Ты настолько другой, что я на миг позабылась. Но Лотовы сыновья, твои сводные братья…

— Госпожа, я знаю. Я не спорю. Всегда были необузданными глупцами, а на сей раз — хуже, чем глупцы! Гавейн зарубил одного из молодых римлян, а, как выяснилось, юнец приходился племянником самому Люцию Квинтилиану. Посольству пришлось спасаться бегством, и Квинтилиан выслал в погоню самого Марцелла. Им пришлось защищаться; многие погибли.

— Но не Валерий? Только не этот достойный старик!

— Нет, нет. Они вернулись, не понеся больших потерь; даже, можно сказать, одержав победу. Но сперва случилось несколько затяжных схваток. В первой погиб Марцелл, а потом Петрей Котга, принявший на себя командование после него, был взят в плен и в оковах доставлен в Керрек. Я сказал, что это своего рода победа. Однако вы сами видите, что это значит. Теперь верховный король вынужден начать военные действия.

— Ах, я так и знала! Так и знала! А велики ли его силы?

— Он выступит во главе Хоэлевой армии, а с ними — воинства, прибывшие вместе с Артуром из Британии, а из Бенойка вызван Бедуир с дружиной, — Мордред хладнокровно подмечал едва заметный отклик на имя: королева не посмела спросить, жив ли Бедуир, но теперь, когда регент сам упомянул об этом, мертвенно-бледное лицо ее слегка порозовело. — Сколько воинов выставят франкские правители, король еще не знает, но армии у них немалые. А в Британии он воззвал к Регеду и Гвинедду с Элметом и к Тидвалю из Дунпелдира. Здесь я соберу подкрепление: сколько смогу, при такой-то спешке. Войско поплывет под началом Кея. Все будет хорошо, госпожа, вот увидите. Вы же знаете верховного короля.

— И они тоже знают, — отозвалась Гвиневера. — Они сойдутся с ним только в случае численного превосходства три к одному, а на это они вполне способны. А тогда даже он окажется под угрозой поражения.

— У них не будет времени; уж об этом Артур позаботится. Я помянул про спешку. Беда разразилась мгновенно, точно летняя гроза; и Артур намерен атаковать сразу же, а не ждать дальнейшего развития событий. Он уже движется маршем к Отену, чтобы встретить бургундов на их собственной земле, прежде чем Юстиниан соберет войска. Он рассчитывает, что франки присоединятся к нему еще до того, как войско перейдет границу. Но лучше прочтите его письмо сами. Оно утишит ваши страхи. Верховный король нимало не сомневается относительно исхода, да и с какой стати? Он — Артур.

Гвиневера благодарно улыбнулась, но Мордред видел, как дрожит ее рука, протянутая за письмом. Он встал и вышел из беседки, позволяя королеве прочесть письмо в одиночестве. Неподалеку высилась колонна с каннелюрами, с прихотливой фрагментарной капителью, увитой золотыми кистями ракитника. Прислонившись к ней, Мордред ждал, тайком наблюдая за королевой из-под полуприкрытых век.

Гвиневера читала молча. Она дошла до конца, затем перечитала письмо снова. Уронила листок на колени, посидела немного, опустив голову. Мордред решил было, что она перечитывает послание в третий раз, но тут заметил, что глаза ее закрыты. С лица Гвиневеры отхлынули все краски.

Мордред отстранился от колонны. Словно помимо воли, шагнул вперед, к ней.

— Что такое? Чего вы страшитесь?

Гвиневера вздрогнула, глаза ее распахнулись. Мысли ее, похоже, блуждали далеко, за много миль отсюда, и вдруг резко вернулись в настоящее. Она покачала годовой, попыталась изобразить улыбку.

— Ничего такого. Право же, ничего. Просто задумалась.

— Задумались? О поражении верховного короля?

— Нет. Нет. — Гвиневера коротко рассмеялась, и смех ее прозвучал вполне искренне. — Женский вздор, Мордред. Держу пари, так ты бы и сказал! Да нет же, не тревожься так, я все тебе расскажу, даже если ты и посмеешься надо мной. Мужчины таких вещей не понимают, однако мы, женщины… делать-то нам нечего, лишь ждать, глядеть в окно да надеяться, и умы наши вечно покоя не знают. Один раз подумаешь: «А что со мной станется, если супруг мой погибнет?» — и сей же миг, в воображении нашем, он уже с печальными церемониями уложен в гроб, и в средине Висячих Камней вырыта могила, и вот уже поминальный пир подошел к концу, и в Камелоте правит новый король, а юная его жена здесь, в саду, вместе со своими фрейлинами, а смещенная королева, все еще в белом траурном платье, скитается неприкаянно по всему королевству, ищет, где бы ее приютили с честью и в покое и мире.

— Но, госпожа, — возразил реалист Мордред, — уж наверняка мой… верховный король уже рассказал вам, что за распоряжения сделаны на такой случай?

— Я же говорила, ты сочтешь это вздором! — С деланной беспечностью она сменила тему. — Но поверь мне, все жены таковы. А как насчет твоей, Мордред?

— Моей?..

Гвиневера заметно смутилась.

— Я ошиблась? Мне казалось, ты женат. Я отчетливо помню, как кто-то упомянул про твоего сына, который воспитывается при дворе Гвартегидца в Думбартоне.

— Я не женат.

Ответ Мордреда прозвучал как-то уж слишком быстро и слишком подчеркнуто. В лице Гвиневеры отразилось удивление, и он выбросил вперед руку, добавляя:

— Но вы не ослышались, госпожа. У меня и впрямь двое сыновей. — Улыбка, пожатие плеч. — Да в конце концов, кто я такой, чтобы настаивать на законном браке? У мальчиков разные матери. Мелеган, тот, что при дворе Гвартегидца, — младший. Второй все еще на островах.

— А их матери?

— Мать Мелегана умерла, — невозмутимо солгал Мордред. Поскольку королева, по всей очевидности, ничего не знала о любовном гнездышке в Камелоте, исповедоваться прямо сейчас регент не собирался. — Вторую вполне устраивают те узы, что связывают ее и меня. Она родилась на Оркнеях: там, на островах, иные обычаи.

— Тогда, замужем она или нет, — проговорила королева, по-прежнему с наигранной беспечностью, — все же она женщина, и она, так же как и я, не может не терзаться мыслями про недобрый день рока, когда гонец принесет ей худшие вести, нежели ты сообщил мне.

Мордред улыбнулся. Если он и подумал, что у его подруги и без того хлопот полон рот, чтобы еще сидеть сложа руки да грезить о его смерти и похоронах, вслух он этого не сказал. И впрямь женский вздор! Он протянул руку за письмом, королева вручила ему свиток, и Мордред снова подметил, как дрожат ее пальцы. И в мыслях его произошла разительная перемена. Прежде она была для него королевой, прелестной супругой его короля, и еще — ускользающим видением его грез, воплощение веселости, богатства, могущества и счастья. Потрясенный до глубины души, теперь внезапно он увидел в ней одинокую женщину, живущую в непрестанном страхе. «Делать-то нам нечего, лишь ждать, глядеть в окно да надеяться», — вот что сказала она.