Дочь палача и дьявол из Бамберга - Пётч Оливер

– Если бы только подозревали – кого-то из них уже убили и повесили! – Шёнборн сердито стукнул кулаком по алтарю, так что качнулось распятие. – Эти суеверные олухи решили, что могут выступить в роли судей! Правда, сам-то судья ничем не лучше… – Он понизил голос: – Старина Ринек, может, и превосходно ладит с животными, но вот в качестве правителя никуда не годится. К сожалению, епископ получает свой сан лишь по праву рождения, без учета способностей… Остается только надеяться, что Филипп рано или поздно исправится.

Шёнборн вздохнул и опустился на одну из скамей.

– С другой стороны, от него хотя бы никакого вреда. И он не столь фанатичен, как Харзее или прежний архиепископ Фукс фон Дорнхайм, при котором и начались эти злополучные преследования.

– Правда, что в ваших владениях на подобные судилища наложен запрет? – спросил Самуил.

Шёнборн задумчиво кивнул.

– Хорошо бы по всей Германии ввести такой запрет. Но время для этого, видимо, пока не настало. – Он взглянул на друзей: – Вам знаком труд Cautio Criminalis иезуита Фридриха Шпее фон Лангенфельда? В Кельне мне довелось лично познакомиться с этим ученым. Шпее еще тогда был убежден, что пытками невозможно докопаться до истины. Думаю, даже я сознался бы в сношениях с дьяволом, если б меня растянули на дыбе… До чего же это глупо!

– Насколько мне известно, артистов уже сегодня начнут допрашивать, – тихо произнес Симон. – Если хоть один из них признается, что они заколдовали викария, от наших доводов не будет никакого проку.

– Да, я понимаю, к чему вы клоните. – Шёнборн поднялся со скамьи. – Хорошо, я попробую убедить Ринека, чтобы тот отложил допрос. Но боюсь, моя власть небезгранична. Тем более что у этого Малькольма, их режиссера, действительно обнаружили какие-то магические безделушки… Послезавтра я покидаю Бамберг, и тогда вам придется полагаться лишь на себя. А до тех пор вам нужно представить доказательства столь убедительные, чтобы с ними согласился самый упертый тугодум.

– Нелегко бороться против суеверий, – заметил Самуил.

– Кому вы это говорите?

Епископ протянул им обоим руку. Симон с Самуилом собрались преклонить колени, однако Шёнборн остановил их.

– Сейчас, когда нас никто не видит, в этом нет никакой необходимости, господа. Иногда хочется простой искренности в обхождении, без лишних церемоний. – Он посмотрел Симону прямо в глаза: – Я верю вам, мастер Фронвизер. Покажите мне настоящего преступника, и я встану на вашу сторону. Филиппу нужны мои деньги, чтобы достроить свою резиденцию. Поэтому я смогу оказать на него некоторое влияние. Но помните: против целого города, охваченного безумием, даже я бессилен.

Он развернулся и вышел за дверь. Стражники смиренно склонили перед ним головы.

Куизль сосредоточенно листал многостраничный протокол, перешитый бечевкой и дополнительно проклеенный. Палач стоял с Иеремией в епископском архиве, напротив стеллажа с числом 1628. Документ у него в руках по объему намного превосходил все остальные. Заглавие на кожаной обложке гласило: ПРОЦЕСС НАД КАНЦЛЕРОМ БАМБЕРГА ДОКТОРОМ ГЕОРГОМ ХААНОМ.

– Неужели они самого канцлера осудили? – изумился палач.

Иеремия кивнул.

– Для власть имущих эти судилища стали хорошим предлогом, чтобы избавиться от себе подобных. В этом убедились по меньшей мере шесть бургомистров и несколько советников. – По его лицу скользнула улыбка. – Кстати, на костре они ничем не отличаются от простых смертных. Это ты, наверное, по собственному опыту знаешь. – Взгляд его снова стал серьезным. – И все-таки процесс над канцлером стал особенным. Хаан был умным человеком и поначалу пользовался покровительством епископа. Остальным патрициям, видимо, не давал покоя тот факт, что Хаан не был уроженцем Бамберга. Кроме того, он хоть и не собирался прекращать преследований, но пытался ограничить их масштабы. До сих пор судьи и обвинители делили между собой имущество казненного. Хаан хотел это запретить. И собирался распустить комиссии инквизиторов.

– Эти псы испугались за свою добычу, – проворчал Куизль.

– Именно. – Иеремия перевернул страницу и показал на имена. – Поэтому советники составили заговор, жертвой которого в конце концов стало все семейство Хаан.

Якоб потрясенно взглянул на калеку:

– Все семейство?

– Начали с жены и дочери, которых обвинили в сношениях с дьяволом. Ко всему прочему, благородные мужи утверждали, что обе женщины готовили мазь из детей, с помощью которой могли влиять на погоду. И, разумеется, на теле у них нашлись колдовские отметины. – Иеремия почесал лысину. – Я хорошо помню, как мои помощники нашли его у супруги под мышкой. Когда в него ткнули иголкой, кровь не потекла, и, в общем-то, уже тогда все стало ясно.

Куизль с возрастающим отвращением смотрел на бывшего палача Михаэля Биндера, который теперь под другим именем невозмутимо рассказывал о своих прошлых деяниях. Якобу самому приходилось искать такие колдовские отметины – родимые пятна подозрительной формы, которые дьявол якобы выжигал на теле ведьмы как знак их союза. Но ему удавалось вовремя прекратить осмотр.

– После супруги и дочери настала очередь самого канцлера и его сына, – спокойно продолжал Иеремия. – Должен признаться, Хаан выказал удивительную стойкость. Но под конец все-таки признался, что целовал дьявола в анус. – Он подмигнул Якобу: – Сам ведь знаешь, рано или поздно все признаются. Однако с ним нам пришлось повозиться. Ну, по крайней мере, он добился, чтобы перед костром его обезглавили…

Куизль закрыл глаза. Отвращение дурным привкусом ощущалось во рту.

Он – всего лишь орудие, как и ты. За ним нет никакой вины.

Но смириться с этим было не так просто.

– Что было дальше? – спросил он, чтобы отвлечься.

– Потом последовали остальные дочери и невестка. Таким образом было истреблено почти все семейство Хаан, одно из самых знатных и могущественных в Бамберге.

Куизль в полной растерянности держал в руках документ, который скупыми, бесцветными словами повествовал о таких неизмеримых страданиях.

– Избавиться от канцлера – это еще можно понять, – сказал наконец палач. – Но чтобы всю семью? Зачем?

– Звучит жутко и бессмысленно, но все шло по плану, – пояснил Иеремия. – Когда супругу и старшую дочь обвинили в колдовстве, канцлер отправился в Шпейер, чтобы подать жалобу в Высший суд. Это оказалось роковой ошибкой, намеренно спровоцированной его противниками. Епископа оскорбило такое самоуправство, и он отвернулся от Хаана. Остальных членов семьи устранили – вероятно, затем, чтобы потом не осталось свидетелей. Насколько я знаю, их родственники умирали при странных обстоятельствах даже после судилищ. Ни один из Хаанов не дожил до конца года.

– И кто же все это затеял? – спросил Куизль.

– Хм…

Иеремия задумчиво склонил голову, после чего открыл страницу, на которой были перечислены все члены комиссии. Это были те самые люди, которые значились в списке Куизля.

– Ну, так или иначе, каждый внес свою лепту, – продолжил Иеремия. – Но, как мне кажется, главным зачинщиком был все-таки председатель комиссии. Если не ошибаюсь, изначально должность канцлера обещали ему.

– И кто же был председателем? – Куизль стиснул кулаки. Он с трудом сдерживал голос. – Черт возьми, не заставляй каждое слово из тебя вытягивать!

Иеремия склонился над актом.

– А что, его имени нет в списках? – Он удивленно вскинул брови. – Действительно, тут что-то замазано чернилами… Видимо, впоследствии кое-кто решил обелить себя. Подожди-ка…

Старик полистал документ, пока не наткнулся на очередную запись. Под протоколом допроса кто-то оставил свою размашистую подпись.

– Пожалуйста! – торжествующе проговорил Иеремия. – Здесь он свое имя замазать не догадался… – Он опешил. – Ого, а это уже интересно! Смотри, кто тут у нас…

Зрение у Куизля было уже не то, и палач не сразу разобрал подпись. Когда же ему удалось это, он с шумом втянул воздух. Имя было ему знакомо – по крайней мере, часть его.