Мидлмарч: Картины провинциальной жизни - Джордж Элиот

– Я вас всех предупреждала! – сказала миссис Кэдуолледер, разводя руками. – Я давно говорила Гемфри, что мистер Брук взбаламутит грязь. Вот мы и дождались.

– Ну, ему могло взбрести в голову жениться, – заметил ее муж. – А это было бы, пожалуй, хуже легкого флирта с политикой.

– Не взбрело, так еще взбредет, – предрекла миссис Кэдуолледер. – Когда он вынырнет из грязи с болотной лихорадкой.

– Меня особенно тревожит то, как его будут чернить, – сказал сэр Джеймс. – Конечно, меня заботит и семейное имя, но он уже в годах, и мне неприятно, что он подставляет себя под удар. Ведь они раскопают против него все, что смогут.

– Я полагаю, переубедить Брука невозможно, – сказал мистер Кэдуолледер. – В нем так странно сочетаются упрямство и непоследовательность. Вы с ним говорили?

– Да нет, – ответил сэр Джеймс. – Мне это не совсем ловко. Словно я требую от него отчета в его действиях. Но я говорил с этим Ладиславом, которого Брук прочит себе в помощники. Он далеко не глуп, и я решил послушать, что он скажет. Так по его мнению, Бруку на этот раз выставлять свою кандидатуру не следует. И я думаю, он убедит его отложить выставление кандидатуры.

– Да-да, – кивнула миссис Кэдуолледер. – Независимый кандидат еще не успел выдолбить свои речи.

– Но этот Ладислав… Тут тоже есть некоторая неловкость, – продолжал сэр Джеймс. – Мы его раза два-три приглашали пообедать у нас (кстати, вы же с ним тогда познакомились) – ну, как гостя Брука и родственника Кейсобона. Мы ведь считали, что он здесь только с визитом. А теперь он вдруг оказался редактором «Мидлмарчского пионера», и в Мидлмарче о нем идут толки – его называют безродным писакой, иностранным агентом и бог знает чем еще.

– Кейсобону это не понравится, – заметил мистер Кэдуолледер.

– Но ведь Ладислав по отцу действительно иностранец, – возразил сэр Джеймс. – Будем все-таки надеяться, что он не станет проповедовать крайних мнений и не заразит ими Брука.

– О, он опасная каналья, этот мистер Ладислав! – сказала миссис Кэдуолледер. – Оперные арии, острый язык. Прямо-таки байронический герой – влюбленный заговорщик. А Фома Аквинский его не слишком обожает. Я это сразу заметила в тот день, когда он привез картину.

– Мне не хочется говорить об этом с Кейсобоном, – признался сэр Джеймс. – Хотя у него больше прав вмешиваться, чем у меня. Очень неприятное положение, как ни взглянуть. Что за роль для человека с приличными семейными связями – газетный борзописец! Посмотрите хоть на Кэка, который редактирует «Рупор». Я на днях встретил его с Хоули. Пишет он вполне здраво, но сам такой темный субъект, что лучше бы уж он выступал не на нашей стороне.

– Чего еще ждать от грошовых мидлмарчских листков? – сказал мистер Кэдуолледер. – Где вы найдете порядочного человека, который будет отстаивать интересы, в сущности ему чуждые, за плату настолько жалкую, что даже одеться прилично никак невозможно?

– Совершенно верно. Тем более неприятно, что Брук поставил в такое положение человека, не совсем чужого его семье. И по-моему, Ладислав сделал глупость, что согласился.

– Это Фома Аквинский виноват, – вставила миссис Кэдуолледер. – Почему он не воспользовался своим влиянием, чтобы сделать Ладислава третьим секретарем какого-нибудь посольства или не отправил его в Индию? Хорошие семьи именно так избавляются от нашаливших молокососов.

– И неизвестно, как это все обернется, – с тревогой сказал сэр Джеймс. – Но если Кейсобон молчит, что могу сделать я?

– А, дорогой сэр Джеймс, не надо придавать этому такого значения, – благодушно произнес мистер Кэдуолледер. – Почти наверное никаких последствий не будет. Через месяц-другой Брук и этот мистер Ладислав надоедят друг другу. Ладислав отправится восвояси, а Брук продаст газету. Тем дело и кончится.

– Есть, правда, надежда, что ему не понравится бросать деньги на ветер, – сказала миссис Кэдуолледер. – Если бы я могла расчесть по статьям расходы на предвыборную кампанию, я бы его напугала. Общие слова вроде «затрат» пользы не принесут: я бы не стала рассуждать об отворении крови, а просто опрокинула на него банку пиявок. Мы, люди скаредные, больше всего не терпим, чтобы из нас высасывали наши шиллинги и пенсы.

– И ему не понравится, как его будут чернить, – добавил сэр Джеймс. – За то, например, как он управляет своим поместьем. А они уже начали. И ведь тут правда на их стороне – мне самому тяжело на это смотреть. Тем более что такое творится у меня прямо под боком. Я считаю, что мы обязаны заботиться о своей земле и о своих арендаторах как следует, и уж тем более в наши тяжелые времена.

– Худа без добра не бывает, и, может быть, «Рупор» заставит его принять меры, – сказал мистер Кэдуолледер. – Я был бы только рад. Не пришлось бы выслушивать столько ворчания и жалоб из-за моей десятины. Хорошо хоть, что Типтон выплачивает ее мне сообща, не то не знаю, как бы я обходился.

– Ему нужен надежный управляющий, и я бы хотел, чтобы он опять взял Гарта, – сказал сэр Джеймс. – Он отказал ему двенадцать лет назад, и с тех пор у него все идет вкривь и вкось. Я сам подумываю о том, чтобы пригласить Гарта. План для моих построек он сделал превосходный. Лавгуду до него далеко. Но Гарт возьмется управлять Типтоном, только если Брук предоставит ему полную свободу.

– Так и следует! – отозвался мистер Кэдуолледер. – Гарт, конечно, бесхитростный чудак, но он натура независимая. Как-то он производил для меня оценку и прямо заявил, что духовные лица редко понимают в делах и только устраивают путаницу. Но высказал он все это спокойно и вежливо, словно рассуждал со мной о моряках. Если Брук отдаст все на его усмотрение, Гарт сделает из Типтона образцовый приход. Было бы хорошо, если бы благодаря «Рупору» вам удалось это устроить.

– Возможно, что-нибудь и удалось бы сделать, если бы Доротея чаще бывала у дяди, – сказал сэр Джеймс. – Она приобрела бы на него влияние, а положение дел в поместье ее всегда тревожило. У нее были такие прекрасные идеи! Но теперь она всецело занята Кейсобоном. Селия постоянно на это сетует. После его припадка она даже ни разу у нас не обедала, – докончил сэр Джеймс голосом, в котором жалость мешалась с раздражением, и миссис Кэдуолледер пожала плечами, словно говоря, что она ничего другого и не ждала.

– Бедняга Кейсобон! – сказал ее муж. – Припадок был, по-видимому, тяжелый. На завтраке у архидьякона я заметил, что вид у него совсем разбитый.

– Собственно говоря, – продолжал сэр Джеймс, не желая обсуждать «припадки», – Брук ничего дурного никому не желает, а своим арендаторам и подавно, но есть у него эта привычка – всячески урезывать и сокращать расходы.

– Послушайте! Это же счастье! – воскликнула миссис Кэдуолледер. – Все-таки занятие по утрам. В своих мнениях он не слишком тверд, зато твердо знает содержимое своего кошелька.

– Я убежден, что, урезывая расходы на поместье, кошелька не наполнишь, – ответил сэр Джеймс.

– О, в скаредности, как и в любой другой добродетели, можно зайти слишком далеко. Конечно, держать своих свиней впроголодь неумно, – ответила миссис Кэдуолледер, вставая и выглядывая в окно. – Но помяни независимого политика, и вот он собственной персоной.

– Как? Брук? – спросил ее муж.

– Да. Ударь по нему «Рупором», Гемфри, а я облеплю его пиявками. А вы что сделаете, сэр Джеймс?

– По правде говоря, мне не хочется начинать этот разговор с Бруком при наших с ним отношениях. Все это ужасно неприятно. И ведь достаточно вести себя как подобает джентльмену, – сказал добрейший баронет с глубокой верой в эту простую и четкую программу социального процветания.

– И вы тоже тут, э? – заметил мистер Брук, обходя комнату и обмениваясь рукопожатиями. – Я собирался заехать к вам, Четтем. Но очень приятно увидеть всех вместе, знаете ли. Ну, что скажете о событиях? Быстровато развиваются, да, быстровато. Лаффит[137] совершенно прав: «Со вчерашнего дня прошло столетие!» Они живут уже в следующем веке, знаете ли. Наши соседи по ту сторону Ла-Манша. Идут вперед куда быстрее нас.

– А, да! – сказал мистер Кэдуолледер, беря газету. – «Рупор» как раз обвиняет вас в том, что вы отстаете от века. Вы не читали?

– Э? Нет, – сказал мистер Брук, опуская перчатки в цилиндр и поспешно вставляя монокль в глаз. Но мистер Кэдуолледер, не отдавая газеты, продолжал с улыбкой:

– Вот послушайте! Рассуждения о помещике, проживающем неподалеку от Мидлмарча, который сам собирает арендную плату. Они называют его самым закоснелым ретроградом в графстве. Боюсь, это словечко они позаимствовали из вашего «Пионера».

– А, это все Кэк… безграмотный невежда, знаете ли. Ретроград! Послушайте, это же превосходно! Вместо «радикал». Они ведь хотят представить меня радикалом, знаете ли, – парировал мистер Брук с бодрой самоуверенностью, которая черпает поддержку в невежестве противника.

– Нет, мне кажется, он понимает, что пишет. И наносит довольно чувствительные удары. Вот например: «Если бы нам пришлось описывать ретрограда в самом дурном смысле этого слова, то мы бы сказали: это человек, который провозглашает себя сторонником реформ, в то время как все, о чем он непосредственно обязан заботиться, приходит в запустение; это филантроп, который вопиет, когда вешают одного негодяя, и равнодушно взирает на то, как голодают пять его честных арендаторов; человек, который кричит о коррупции и взимает за свою землю грабительскую плату; до хрипоты обличает гнилые местечки и палец о палец не ударит, чтобы починить хотя бы одни гнилые ворота на своих полях; человек, который радеет о Лидсе и Манчестере и готов назначить любое число представителей, которые будут оплачивать свое место в парламенте из собственного кармана, но не желает употребить хотя бы малую частицу арендной платы на то, чтобы помочь своему арендатору с покупкой скота, или на то, чтобы починить прохудившуюся крышу его сарая, или на то, чтобы его жилище меньше походило на лачугу ирландского издольщика. Но нам всем известен остроумный ответ на вопрос, что есть филантроп: «Это человек, чье милосердие увеличивается прямо пропорционально квадрату расстояния». И дальше в том же духе. Рассуждения о том, какого рода законодатель может выйти из филантропа, – заключил мистер Кэдуолледер, бросая газету. Он заложил руки за голову и посмотрел на мистера Брука смеющимися глазами.