Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев

Сергей Александрович ответил Бениславской 20 декабря большим обстоятельным письмом: «Мне скучно здесь. Без Вас, без Шуры и Кати, без друзей. Идёт дождь тропический, стучит по стёклам. Я один. Вот и пишу, и пишу.

Я слишком ушёл в себя и ничего не знаю, что я написал вчера и что напишу завтра. Только одно во мне сейчас живёт. Я чувствую себя просветлённым. Не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия. Я скоро завалю вас материалами. Так много и легко пишется в жизни очень редко. Это просто потому, что я один и сосредоточен в себе.

Говорят, я очень похорошел. Вероятно, оттого, что я что-то увидел и успокоился. Волосы я зачёсываю как на последней карточке. Каждую неделю делаю маникюр, через день бреюсь и хочу сшить себе обязательно новый модный костюм[113]. Лакированные ботинки, трость, перчатки, – это всё у меня есть. Я купил уже. От скуки хоть франтить буду. Пусть говорят – пшют. Это очень интересно. Назло всем не буду пить, как раньше. Буду молчалив и корректен. Вообще хочу привести всех в недоумение. Уж очень мне не нравится, как все обо мне думают. Пусть они выкусят».

Словом, все заботы о себе: как одеться, как удивить окружающих, что о нём говорят и прочее. Засматривание на себя любимого.

Но продолжим цитирование последнего письма поэта за 1924 год:

«Днём, когда солнышко, я оживаю. Хожу смотреть, как плавают медузы. Провожаю отъезжающие в Константинополь пароходы и думаю о Босфоре.

Увлечений нет. Один. Один. Хотя за мной тут бабы гоняются. Как же? Поэт ведь! Да какой ещё, известный. Всё это смешно и глупо».

Лукавил Сергей Александрович. Сразу по приезде в Батуми он увлёкся девушкой, которую звал «Мисс Оль». Она была начитанна и любила литературу, очень хотела выйти замуж за Есенина, но это его не прельщало, и он писал Н.К. Вержбицкому: «Я в эти оглобли не коренник. Лучше так, сбоку, пристяжным. И простору больше, и хомут не трёт, и кнут реже достаётся».

Не очень печалясь, Сергей Александрович переориентировался на групповода армянской школы Шаганэ Нарсесовну Тальян. Уже на третий день знакомства он посвятил ей стихотворение «Шаганэ ты моя, Шаганэ!..». За ним последовало другое – «Никогда я не был на Босфоре…». Первое из них было напечатано 1 января 1925 года, второе – 18 января, в нём он стенал:

Я сюда приехал не от скуки –

Ты меня, незримая, звала.

И меня твои лебяжьи руки

Обвивали, словно два крыла.

Я давно ищу в судьбе покоя,

И хоть прошлой жизни не кляну,

Расскажи мне что-нибудь такое

Про твою весёлую страну.

Шаганэ упоминается ещё в трёх стихотворениях поэта. То есть его увлечение было довольно сильным, но безуспешным. Мысль об этом проскальзывает в стихотворении «В Хороссане есть такие двери…»:

До свиданья, пери, до свиданья,

Пусть не смог я двери отпереть,

Ты дала красивое страданье,

Про тебя на родине мне петь.

До свиданья, пери, до свиданья.

* * *

Пребывание Есенина на Кавказе оказалось очень плодотворным. Но в нашу задачу не входит разбор всего его творчества. Поэтому кратко коснёмся только произведений биографического плана.

Шаганэ Тальян

Кавказ радовал поэта богатством природы и своеобразием жизни. Было чем и кем увлечься, но поэт рвался в Россию и тосковал по близким ему людям:

У меня в душе звенит тальянка,

При луне собачий слышу лай.

Разве ты не хочешь, персиянка,

Увидать далёкий синий край?

«Никогда я не был на Босфоре…»

Первым, о ком вспомнил Сергей Александрович, была Зинаида Райх, бывшая жена и мать двоих его детей. По уверениям современников поэта, любовь к ней он пронёс через всю свою жизнь. Есенин был виноват перед ней с головы до ног (отношение к детям, другие женщины, отношение к ней самой). Память у него была отличная, и, конечно, он всё помнил, червь сомнения в своей правоте сосал, и он пытался оправдаться:

Любимая!

Меня вы не любили.

Не знали вы, что в сонмище людском

Я был как лошадь, загнанная в мыле,

Пришпоренная смелым ездоком.

Не знали вы,

Что я в сплошном дыму,

В разворочённом бурей быте

С того и мучаюсь, что не пойму –

Куда несёт нас рок событий.

В отношении того, что Райх «не любила» Есенина, сошлёмся на свидетельство современницы. Когда в Доме печати прощались с покойным, Зинаида Николаевна, не помня себя, кричала: «Ушло наше солнце!» И это при сотнях свидетелей и муже, стоявшем рядом с ней.

Рок событий «помешал» Есенину навестить жену в Доме матери и ребёнка, где она долгое время оставалась после рождения сына (03.02.1920). То есть в прекрасном стихотворении, с раскаянием, обращённым в прошлое, поэт пытался объяснить свой непомерный эгоизм событиями внешними, не имевшими к его семейной жизни ни малейшего отношения. Это был легкомысленный поступок, и в душе Есенин, по-видимому, раскаивался в нём всю жизнь. Что характерно, даже первое стихотворение из цикла «Персидские мотивы» он начал с весьма значительной фразы:

Улеглась моя былая рана –

Пьяный бред не гложет сердце мне.

Нет, не улеглась. И поэт терзает себя постоянным упоминанием о той, память о которой так и не смог вытравить из своего сердца:

Шаганэ ты моя, Шаганэ!

Там, на севере, девушка тоже,

На тебя она страшно похожа…

* * *

Заглуши в душе тоску тальянки,

Напои дыханьем свежих чар,

Чтобы я о дальней северянке

Не вздыхал, не думал, не скучал.

«Никогда я не был на Босфоре…»[114]

И это писалось в цикле стихов, вызванных к жизни новой (и немалой) страстью!

«Письмо к женщине» было создано в ноябре, в декабре последовали «письма» от матери и ответ ей, «письмо» к деду и, как итог этой «переписки», стихотворение «Мой путь».

Ну что же?

Молодость