Под небом Финского залива - Лира Ерошевская

Культмассовая работа, которая оттягивала на себя много умственной энергии, немного отвлекала Лену от копания в своем прошлом. Во время очередного библиографического обзора или беседы Лена начисто забывала вообще о существовании Димки. И к концу третьей недели комок боли, дававшей Лене передышку только во время увлекательной работы, чуть-чуть уменьшился в размерах, как будто подтаял, и Лена повеселела: "Пройдет! Поистине время лучший лекарь".

В воскресенье она вытащила из шифоньера отрез сиреневого шелка, лежавшего там еще с зимы, и, чуть полюбовавшись им, стала лениво листать журнал мод, подбирая подходящий фасон для платья. "Вот это сошью. Шить просто, а смотрится красиво", - решила Лена, останавливаясь на модели слегка приталенного платья. Она разложила на столе большой лист миллиметровки, взяла карандаш и линейку, и только провела первую линию, перенося чертеж с журнала на бумагу, как в окно постучали. Лена вздрогнула, взглянула в окно и, встретившись через не задернутый шторой кусок оконного двойного стекла с Димкиными глазами, стремительно присела, чтобы уйти от них. Потом она тихонько перешла на кухню, где было зашторено плотнее, и присела на табуретку. Комок боли в груди снова стал разрастаться и в одну минуту заполнил собой все пространство внутри Лены. "Открой, открой!" приказывал он Лене. "Не открою! -отвечала Лена. - Что хочешь со мной делай, а не открою". А Димка снова постучал в окно, в то же самое, потом - в окно кухни, раз, два. Лена сидела не шелохнувшись.

- Лена, открой, - услышала Лена Димкин голос. - Я же знаю, что ты дома. Открой, не съем же я тебя.

Лена молчала, даже дышать перестала.

- Открой, Лена, просто поговорим, не захочешь - я к тебе больше никогда не приеду. Открой!

Не открою, - кричала мысленно Лена. - Зачем ты приехал? Я только что стала отходить от той боли, которую ты мне причинил. Не открою! От этого зависит вся дальнейшая твоя и моя жизнь. Если открою, то все пойдет не так, как должно быть, - не железная же я! Ну пойми же ты, тупоголовый Димка, что ради тебя и твоей дочки... нет, ради нас всех я не открываю и не открою тебе дверь. И не стучи больше, иначе мне не выдержать". - Но тишина была ей ответом.

Лена еще немного посидела, потом осторожно выглянула через щелку занавески во двор. Димка сидел на пне срубленной сосны, положив на поленницу дров букет красных тюльпанов, и курил. Лена не отрываясь смотрела на него, слезы текли по ее лицу, скатываясь на кофточку. Вот Димка докурил сигарету, оросил под ноги, затоптал каблуком, посмотрел на Ленины окна, сначала -на одно, которое в комнате, потом - на другое, которое в кухне, потом - на дверь. Лицо у него было каменное, как будто высеченное из гранитной глыбы, все черты заострились, нос вытянулся, губы сжаты. А в глазах была тоска... Вот он встал и, оставив букет там, где он лежал, устало и неторопливо пошел к калитке.

Мысленно Лена бежала ему вслед, она зубами закусила мизинец и отпрянула от окна, чтобы не видеть, как он уходит. Когда она выглянула еще раз, слегка отодвинув занавеску, в поле ее зрения попал только кусок двора и калитка, Димки как и не было. Как будто приснилось все. Нет, не приснилось: на поленнице лежал букет красных тюльпанов. Лена все глядела на него и глядела, а в голове крутились строчки из песни в исполнении Эдиты Пьехи: "Я могла бы побежать за поворот..." "Пусть лежит, - решила Лена. Меня нет дома. Ему показалось, что он видел меня через двойную раму окна. Не было меня дома". Она подошла к своему плащу, вытащила из кармана носовой платок и высморкалась. Комок боли, ворочаясь, укладывался поудобнее на свое место. "Куда его деть?" -тоскливо подумала Лена. - Сколько можно терпеть это?! Нужно купить телевизор, - пришла к ней спасительная мысль. Обязательно куплю, завтра же. Заеду в культтовары после работы и куплю". От этой мысли ей стало немного легче. Она снова взялась за выкройку, хотя вначале никак не могла разобраться, куда какую линию и от какой нужно провести, как будто совсем дурная стала. "Все хорошо, - уговаривала она себя. - Какая я молодец - не сдалась. Все хорошо".

Когда утром она вышла во двор, букет лежал на том же самом месте: увядший, жалкий, никому не нужный. Лена лишь скользнула по нему взглядом и прошла мимо. А Димка совсем перестал ей звонить. И тогда Лена поняла, что даже эти ничего не значащие звонки очень много для нее значили. Но с другой стороны, ей стало легче: не надо было бороться с самой собой, и комок боли в ней снова стал съеживаться и уменьшаться и вдруг однажды исчез совсем, остался только след от него - такое шероховатое, рубцеватое местечко, которое не нужно было трогать и которое начинало корчиться, когда Лена вспоминала прощальный Димкин взгляд, которым он скользил по ее окнам. Она считала дни до того времени, когда у Димки должен быть выпуск. "Уедет - и мне совсем легко станет", - думала Лена. Телевизор она так и не купила. На другой день не собралась, а потом решила, что это не то лекарство, которое может ее излечить. Постепенно она опять научилась читать книжки по вечерам, только старалась выбирать что-нибудь повеселее. Казалось, они излечивают ее.

А в конце июня, рано утром, когда она только пришла на работу, опять позвонил Димка.

Лена, - сказал он, - завтра я уезжаю.

Куда тебя направили? - спросила Лена почти спокойно.

В Кострому. Не так уж и далеко, - пошутил он. - Слушай, собирал вещи и нашел книгу, библиотечную, помнишь, ты мне давала почитать? Ты забыла, наверное, и я забыл. Я подъеду часа в четыре к проходной, выйди, я тебе ее верну. Библиотечная же, - добавил он, боясь, что Лена откажется выйти.

Хорошо, выйду. Действительно, я о ней совсем забыла. Когда это было?! По-моему, до революции.

Около четырех Лена подошла к окну, из которого хорошо было видно проходную, и сразу же увидела Димку, он стоял с дипломатом в одной руке и с букетом цветов - в другой. Лена смотрела на него с высоты третьего этажа.

Он был в форме, и это было немного непривычно для Лены. Она подкрасила губы перед карманным зеркальцем, поправила прическу, чуть помедлила, как перед тем, когда заходишь в экзаменационный класс, и спустилась вниз. Вышла за проходную.

- Привет, - сказала небрежно.

Ей хотелось показать, что ничего не осталось от ее любви к Димке, все перемололось и ей абсолютно все равно - уезжает он или не уезжает, тогда как внутри зашевелились и горечь, и обида на него. И от этого она становилась какой-то неестественной даже для самой себя.

Привет, - Димка протянул ей букет розовых пионов.

А цветы зачем?

Я же никогда не приходил к тебе без цветов, пусть так будет и сегодня.

- Спасибо. Красивые, - она вся светилась от улыбки: разберись-ка деланная эта улыбка или искренняя.

Всем своим видом она старалась подчеркнуть свою доброжелательность и свое безразличие к Димке. Мол, все позади! Все слезы и переживания. Ничего не осталось. "Уезжай, пожалуйста. Мне абсолютно все равно". А то местечко, где когда-то ворочался комок боли, ныло и ныло, и, чтобы заглушить это ноющее чувство, она улыбалась все шире и шире.

Отчего тебе так весело, когда грустно мне? - спросил Димка.

Не знаю. Наверное, оттого что вижу тебя. Димка слегка усмехнулся:

- Ну если ты так этому рада, то, может, отпросишься у своего шефа на часок пораньше с работы, и мы посидим с тобой где- нибудь в ресторанчике, простимся с надеждой на встречу?

- Работы много... - Лена мотнула головой. - Давай книгу. Димка открыл дипломат, вынул книгу, отдал Лене.

- А может, все-таки отпросишься? Вот так легко зачеркиваешь все, что у нас было?!

- А что было? Было, да сплыло! Димка стоял, молчал, смотрел на Лену.

Ну ладно, пошла я. Всего тебе доброго, хорошо устроиться на новом месте! Я гляжу, ты уже капитаном стал, поздравляю.

Спасибо. Твоими заботами.

Приятно видеть, как растут люди.

Букет она держала в одной руке, книгу - в другой. -Правда, пошла я. Счастливо: - руки не протянула - руки были заняты.

- Счастливо, - обиженно сказал Димка.

И Лена пошла. Шла, уже не следя за своим лицом, с потухшими глазами, спиной чувствуя Димкин взгляд. Вот проходная, возле стояла урна, и, проходя мимо нее, Лене вдруг нестерпимо захотелось бросить туда букет, подаренный Димкой, какая-то досада на себя и на Димку рвалась наружу, требовала незамедлительного выхода, букет словно жег ей руки, так не хотелось нести его в библиотеку, где он опять будет ворошить приятные и неприятные воспоминания, но она знала, что Димка смотрит ей вслед: пусть не знает, как ей горько это прощание. Она ни разу не оглянулась. Зашла в здание предприятия, в фойе первого этажа, в углу, тоже стояла урна, и она осторожно, как в вазу, опустила туда букет пионов. "Может, вытащит кто-нибудь", - подумала она с жалостью к себе, к Димке, к этим красивым, ни в чем не повинным цветам, выращенным и составленным в букет чьей-то заботливой рукой. Поднялась к себе в библиотеку, заперлась на ключ и беззвучно зарыдала. В последний раз... Слезы принесли ей облегчение. Она подошла к окну, но у проходной уже никого не было. Она вытерла ладонями лицо, повернула ключ в двери библиотеки и села за стол выдачи, готовая к встрече очередного читателя.