Власть и наука - Валерий Сойфер

"Осуществляется единение науки и труда", -- писала "Правда" в передовой статье 18 ноября 1937 года (28). То же самое, своими словами, твердил Лысенко. К двадцатилетию советской власти вышел специальный номер журнала "Яровизация", в котором -- также в передовой статье -- было сказано:

"...смелая постановка и разрешение проблем и постоянное чувство ответственности перед социалистической родиной... массовость исследовательской работы, участие в ней тысяч колхозников-опытников... смелое выдвижение талантливых исследователей из среды масс опытников колхозников... -- вот замечательные черты советской агробиологической науки" (29).

В этом же номере Лысенко опубликовал большую статью "Колхозные хаты-лаборатории -- творцы агронауки" (30). В ней он обсуждал две темы: вредоносность генетики и жизненность создаваемой им агробиологии, которую, по его мысли, должны развивать передовые колхозники:

"Трудно отделаться от мысли, что в нашей массовой, научно-исследовательской агрономической работе не столько ты учишь колхозников, сколько они тебя учат" (31).

В качестве образца он приводил такой -- по сути свой удивительный -- при-мер подобного "обучения". Он сообщал, что благодаря "опытам" колхозников по внутрисортовому скрещиванию удалось повысить содержание белка в зерне пшеницы, и оказалось, что:

"Значительное увеличение в зерне пшеницы процента белка дает более вкусный и питательный хлеб. Это очень важное явление. Всего этого, до получения колхозных образцов, я не знал. А теперь это... является одной из проблем, в сути которой мне предстоит разобраться, -- иначе какой же буду исследователь и руководитель Института" (32).

Истину эту открыли вовсе не колхозники, а ученые -- притом за несколько десятилетий до этого. Человеку не знавшему элементарной зависимости свойств клейковины (а, значит, и свойств выпекаемого хлеба) от содержания белка не гордиться надо было такими "откровениями", а стыдиться собственной безграмотности.

Но одними призывами к колхозникам Лысенко не ограничивался. Ведь подходил к концу 1937 год. Сталинский террор достиг гигантских масштабов. Лагеря и тюрьмы ГУЛАГ'а уже поглотили многих из тех, кто стоял на пути у Лысенко. И не без прозрачного намека скептикам он писал в этой статье:

"Кое-кто из ученых поспешил высмеять нас... Но бояться смеха нечего. Боится смеха только тот, кто чувствует себя виноватым. Мы же, при участии многочисленных хат-лабораторий, делаем полезное для колхозов научное дело... Ведь кое-кто пробовал смеяться и по поводу яровизации, и по поводу летних посадок картофеля, и по поводу чеканки хлопчатника. А ВЕДЬ СЕЙЧАС, ПОЖАЛУЙ, ТЕМ, КТО ЗЛОБНО НАД ВСЕМ ЭТИМ СМЕЯЛСЯ, УЖЕ НЕ ДО СМЕХА" (/33/, выделено -- В.С.).

Такие предостережения веселого академика могли напугать и остановить многих.

Для гостей, приезжавших в институт, была заведена специальная книга записей, в которой экскурсанты и слушатели курсов по просьбе администрации, выражали свое мнение об услышанном и увиденном. Туда же летописцы института заносили устные высказывания своего шефа. В журнале "Яровизация" появились выписки из этой книги, причем отбирались наиболее резкие по тону (в адрес генетики) и хвалебные (в адрес Лысенко). Такую сводку опубликовали в номере, посвященном двадцатилетию советской власти (34). В ней говорилось:

"Вспоминаются слова Трофима Денисовича, сказанные аспиранту Петергофского биологического института Н.Глиняному (приехавшему с самыми путанными представлениями об основах теории развития). "Вам на протяжении 2-недельной командировки надо понять только о д н о важнейшее: что природа растений может меняться и почему она должна меняться, -- больше вам ничего не нужно"" (35).

Приводились слова нескольких агрономов и колхозников, восхищенных таким подходом к освоению науки:

"Приехав в экскурсию, довольно поколебленный статьей академика Константинова в правильности теории акад. Лысенко, и побывав в Институте 10 дней, ...уезжаю с убеждением, что вся теория стадийности, а отсюда и основанные на этой теории мероприятия, правильны, а потому даю вам слово, что, приехав в свой район, я буду упорно продвигать ваше дело среди колхозной массы.

Агроном Перфилов Колокольцевского района Куйбышевской области" (36).

"Для того, чтобы пристально ознакомиться с великими революционными в биологии открытиями акад. Лысенко Т.Д., с его учением ...я приехал в Институт. Не везде еще научились в колхозах умело использовать достижения вашего института, отчасти по неведению, но немалое место занимает работа кулацкого охвостья и реакционных представителей агронауки.

Заведующий хатой-лабораторией колхоза "Пятилетка" Азово-Черно- морского края тов. Крин" (37).

"Время уже вам не убеждать отдельных "светил", а разбивать их, они тормозят проведение ваших достижений, и я, работник Саратовского края, эти тормозы ощущаю"...

Старший агроном Самойловского РЗО [районного земельного отдела -- В.С.] И.Шопинский (38).

Записи в "Книге для посетителей Института", несущие на себе неизгладимый налет дилетантства, демонстрировали всеобщее признание "народом" достижений Лысенко и отвергание этим же "народом" генетики -- науки чуждой и заумной. Ведь для познания законов генетики нужны были и глубокие знания и большая усидчивость. Не только простые или простоватые люди без фантазии, но и многие сравнительно грамотные специалисты относились в те годы с недоверием к казавшимся им абстрактным выкладкам генетиков, не могли осилить их аргументацию и потому не признавали их правоту. В 1958 году выдающийся русский генетик С.С.Четвериков рассказывал мне, как порой трудно приходилось ему, когда он должен был вдалбливать студентам, особенно посредственно успевающим, закономерности этой нетривиальной науки.

"Студентам надо было здорово потрудиться, -- говорил Сергей Сергеевич, -- чтобы проникнуть в мир генетических знаний, а параллельно со мной, в соседней аудитории А.Н.Мельниченко, в соответствии с распоряжением Министерства высшего образования читал лекции по курсу "мичуринской генетики". А там всё просто, понятно, доходчиво. Не надо знать ни генов, ни кроссинговеров, наследственность послушно изменяется, стоит лишь измениться внешней среде, никакой математики. И ходили самые тупые студенты в отличниках у Мельниченко, росла их неприязнь к другим профессорам университета" (39).

Так вели себя студенты университета. Что же было говорить о безграмотных крестьянах, читающих по складам, ни дня не учившихся в институтах, но воспитываемых в духе возможности "выбиться в ученые", минуя систематическое образование? (Или в писатели -- вспомним горьковский призыв к ударникам труда -- идти в большую литературу!).

В том, что такое желание сразу стать ученым было у многих, можно убедиться на примере одного из крестьян, Терентия Семеновича Мальцева, работавшего заведующим хатой-лабораторией в колхозе "Заветы Ильича" в селе Мальцево Шадринского района тогда Челябинской, а теперь Курганской области. С 22 по 25 октября 1937 года Т.С.Мальцев был на семинаре в Одессе, выступил с большой речью, которая вывела его на первые роли в среде таких же, как он, крестьян-опытников.

"Школьного образования у Мальцева нет, -- говорилось в лысенковском журнале "Яровизация" в статье "Таланты и самородки" (40), -- но по складу ума, по наблюдательности, по умению исследовать, анализировать и обобщать -- это настоящий человек науки".

Сам Мальцев так рассказал о себе на семинаре:

"Только в 1919 году, по возвращении из германского плена, мне случайно удалось прочитать ряд антирелигиозных, научно-популярных и политических брошюр, после чего и наметился в моем сознании поворот от предрассудков к знанию. А диалектический материализм, за изучение которого я взялся лишь два года назад, по-настоящему раскрыл мне глаза на природу. То был крепкий орешек, но я его раскусил, и плод оказался сладким. Раньше всё в книгах ученых о природе казалось мне правильным, что бы я в них не прочитал; теперь же я стал разбираться в литературе, и сейчас бросить науку для меня просто-таки невозможно. Какая-то внутренняя сила влечет меня все глубже и глубже распознавать все тайники жизни, все случайности, и эти случайности познать в качестве необходимости, с тем, чтобы уметь свободно пользоваться законами и явлениями природы на благо своей социалистической родины" (41).

Теперь каждого курсанта Лысенко спрашивал, требуя безоговорочного ответа, согласен ли он с ним, что генетика -- вредная для колхозников заумь. Лысенко твердил, что никаких генов нет, что число признаков организмов огромно, и потому места в маленькой клетке не хватит, чтобы уложить внутри их ядер гены, отвечающие за каждый признак. Он упрямо настаивал на том, что внешняя среда способна легко менять наследственные свойства организмов. Эти примитивные раскладки выдавались за единственно материалистические рассуждения (42), но бездоказательная "критика" легко оседала в головах малоискушенных людей, в том числе и Терентия Мальцева. В своем выступлении он об этом убежденно высказался (43):