Теневая Линия. Ловцы звёзд. Звёздный Рубеж - Глен Кук

В их профессии краеугольным и ключевым камнем всегда было знание и подготовка.

— Мне нужна ванна, — пожаловался Нивен. — Я весь провонял болотной грязью.

— Пойдем обратно к «Маркосу». У меня живот уже прошел, и я есть хочу. А пара партий поставит меня снова на Рельсы. Делом можно заняться и завтра.

«Маркос» был лучшим отелем на Сломанных Крыльях и одним из лучших во всем Рукаве. Несмотря на ограничения, которые накладывали теснота и законодательство купольного города. Купольные города были космическими кораблями на мертвом якоре на поверхности планет. Что в переводе означает — весьма некомфортабельными.

Вестибюль «Маркоса» был декорирован голоиллюзиями, создающими впечатление открытого пространства. Стена напротив входа была скрыта закругляющейся голографической панорамой вида другой планеты. Маус застыл.

— Что случилось?

Коротышка продолжал смотреть прямо перед собой. И не ответил.

— Вид на Горы Грома из Эджворда, Черный Мир, — вполголоса произнес Нивен, узнав пейзаж.

Это был суровый вид на черные горы, иссеченные злыми звездными ветрами преднового солнца. Черный Мир был одним из самых негостеприимных и трагически красивых внешних миров.

— Просто удивился, док. — Маус оглядел вестибюль. — Когда мы регистрировались, здесь был Кафедральный Лес Трегоргарта.

На них смотрели. Эти двое производили впечатление не гостей, а захватчиков. Внешность выдавала в них крепких орешков, привыкших зависеть лишь от самих себя. Парням такой породы место в квартале складов, а не вблизи колодца благовоспитанности.

И коридорный с водянистыми глазами, который сквозь голограмму лифта смотрел, как они идут по вестибюлю, тоже был здесь не на своем месте. Он прихрамывал на ходу, но слишком он был солидным, слишком мачо, чтобы принадлежать к обслуге. И форма была ему чуть тесновата. И манера держаться была на миллиметр увереннее, чем нужно.

— Что-то съехало с нарезки, — сказал Маус.

Двери лифта закрылись с неожиданной силой, как будто произнося объявление войны.

Все операции Бэкхарта отличались подробнейшими предварительными исследованиями. Маус и Нивен видели фотографии и читали личные дела всех служащих отеля.

— Я его видел. Что будем делать?

— Остановимся на этаж ниже.

Нивен поинтересовался, почему сразу не вылезти к чертовой матери.

— Пройдем по лестнице. Стукнем их сзади.

— Слишком много допущений.

— Все, какие угодно, чтобы не получить лишний раз по зубам.

Им нужно было на пятый. На уровень пентхауса. Там было всего четыре номера, и занят был только тот, где они жили.

— Они догадаются по пустой кабине, — заметил Нивен, когда Маус нажал на четвертый.

— Ага, ты прав.

— Ну и?..

— Знаешь что? Давай спустимся и посмотрим, нельзя ли взять этого хмыря. Всадим ему сыворотку правды и послушаем, что он имеет сказать.

«Образ мыслей Мауса в чистом виде», — подумал Нивен. Понятие «бегство» в его словарный запас не входит.

Они оба играли роль выходцев со Старой Земли. Точнее, головизионного стереотипа выходцев со Старой Земли. Полного психологического кондиционирования они не прошли. Манера их речи колебалась между той, что соответствовала роли, и манерой речи выпускников Академии. Подготовка к заданию включала лишь ограниченную психообработку, и они помнили, кто они на самом деле. Чтобы не выходить из образа, требовался самоконтроль.

— Распускаемся мы что-то, — заметил Нивен. — Давай-ка подтянемся.

Лифт остановился на третьем. Они переглянулись.

— Отойди-ка назад, док, — сказал Маус.

Его глаза опустели, лицо утратило выражение. Его охватила еле заметная аура собранности, настороженности. Казалось, он перенесся в другой мир.

Это он вошел в состояние «мозг убийцы». Что означало, что Маус стал биохимической машиной смерти.

Он был специалистом по физическим боевым контактам.

В лифт вплыла жирная, безвкусно одетая женщина с двумя пуделями и ожерельем, стоившим бы целое состояние, будь оно настоящим.

— Пятый, пожалуйста. — И, пока Нивен не взял неверной ноты, сразу же: — Вы только приехали? Не с этой планеты?

Нивен что-то утвердительно хмыкнул. Надо было придумать, как отвлечь эту бабу, пока Маус выйдет из своего состояния.

— Как чудесно! Дайте-ка я угадаю… Из Внутренних Миров?

Нивен снова хмыкнул. Он подумал, что эта нарочитая грубость ее достаточно отвлечет. Когда дверь открылась на четвертом этаже, он мягко тронул Мауса за рукав.

— Стоять!

Из жирной ладони выглянул миниатюрный игольчатый пистолет. Женщина сбросила маску светской дамы, как змея кожу, и показалась сталь под стать Маусу и Нивену.

— Поедем вместе. — Двери закрылись. — Спасибо.

Нивен взглядом отделил от нее маскарадный костюм и фальшивые накладки и разглядел врага.

Это была Сексон с’Плез, сангарийский резидент на Сломанных Крыльях.

«Хватку теряешь, — подумал он о себе. — Один только жир уже должен был тебя насторожить».

Было подозрение, что Плез — проктор Сексонов, одной из Первых Семей Сангари. То есть по рангу она была на уровне сенатора планеты…

Назначение резидента такого ранга в захолустный мир и было причиной, побудившей Луну-Командную послать сюда свои ударные силы.

Нивен подумал, как она могла так быстро на них выйти.

На пятом этаже кабину ждали два нервных костолома в плохо пригнанной форме служащих отеля. Это была высокая бледная пара с пшеничными волосами — наверняка братья.

— Который тут Нивен? — спросил тот, что постарше.

— На выход! — Женщина показала пистолетом.

Еще четыре пистолета уставились на них из рук братьев.

«Осторожно, — подумал Нивен и медленно поднял руки. — Эти ребята — любители и могут начать стрелять, если перепугаются».

— Толстяк — Нивен. А желтомордый, наверное, Пиао.

Сведения о сообщниках Стардастера были так же туманны, как о нем самом, но одним из немногих известных имен было Джон Ли Пиао. Говорили, что он в организации человек номер два и главный костолом. Но лицо носителя этого имени было так же неизвестно, как лицо Стардастера.

— Я не хотел бы вас огорчать, — начал Нивен, пытаясь изобразить перепуганного и разозленного постороннего и не испытывая трудностей с изображением страха, — но, боюсь, вы ошиблись…

— Заткнись, скот! — рявкнула женщина.

«Прилипчив земной жаргон», — подумал Нивен. А братья прищурили глаза и поджали губы. Это хамство касалось и их. Слово «скот» было у сангарийцев самым страшным расовым оскорблением.