Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники - Уилбур Смит

На противоположном конце провода трубку подняли после третьего звонка.

— Простите, кто говорит?

Дэниелу показалось, что однажды он уже слышал этот голос с сильным африканским акцентом. И он решил рискнуть.

— Это вы, Селиби? — спросил он на суахили.

— Да, это Селиби. Желаете поговорить с Bwana Mkubwa? Кто его спрашивает?

Положив трубку, Дэниел тупо уставился на аппарат. Селиби же личный слуга Тага Гаррисона! Итак, вчера вечером, пока он сидел в баре, Бонни звонила Тагу домой.

— Все любопытственней и любопытственней.[19] — пробормотал Дэнни. — Мисс Бонни, оказывается, совсем не та, за кого себя выдает, — ну, если только ее старушка мать не живет в Холланд-Парке.

Глава XIX

Все места в самолете до Кагали были заняты. Большую часть пассажиров составляли бизнесмены, гражданские служащие и государственные чиновники. Летело также несколько чернокожих солдат в форме, в беретах и черных очках. Никаких туристов среди пассажиров. БМСК еще не успела открыть казино на берегу озера в Убомо.

Стюардесса, высокая негритянка из племени гита, одетая в разноцветное национальное платье, раздала пассажирам сладкое печенье. Пластмассовые чашки с едва теплым чаем она разносила с видом королевы, подающей милостыню своим бедным подданным. Вскоре она скрылась в туалете с одним из солдат, и до конца рейса — а лететь оставалось еще около двух часов — ни о каких услугах просить было просто некого.

Пролетая над восточной оконечностью Восточно-Африканского разлома, они попали в воздушную болтанку, и тучный чернокожий бизнесмен, сидевший на одном из передних сидений, развлек всех тем, что освободил свой желудок от завтрака. Хозяйка воздушного салона из туалета так и не вышла.

Наконец под ними показалось озеро. И хотя большинство названий прежней колониальной эпохи изменили, Дэниел предпочитал по-прежнему называть его озером Альберта, а не озером Мобуту. Прозрачные воды озера голубели, как само африканское небо. По гладкой поверхности бежали белые барашки волн, там и сям виднелись паруса рыбацких лодок, но само озеро оказалось столь огромным, что берегов его пока видно не было. Наконец на западе за воздушной дымкой у горизонта показалась земля.

— Убомо, — прошептал Дэниел, не поворачиваясь к Бонни. В самом названии страны ему чудилась какая-то тайна и романтика, и в предвкушении нового свидания Дэниела охватил зуд нетерпения.

Очень скоро он опять ступит на землю, по которой проходили когда-то великие путешественники и исследователи Африки: Спик, Стэнли и многие другие, а также десятки тысяч охотников и рабовладельцев, солдат и просто любителей приключений.

Фильм надо сделать таким, чтобы от начала и до конца он был проникнут не только острым ощущением романтики, но и истории, творимой на глазах миллионов. Воды этого озера бороздили когда-то древние арабские парусники, груженные слоновой костью и рабами: «белым» и «черным» золотом, являвшимся в то время основным предметом экспорта с Африканского континента.

По некоторым оценкам, примерно пять миллионов человек в общей сложности были схвачены в плен в этих лесах и пригнаны, словно скот, на берега озера. Здесь ими набивали суденышки, в буквальном смысле как сельдь в бочки: людей укладывали штабелями — спиной к животу — слой за слоем и накрывали тонким разборным настилом, оставляя под ним небольшое воздушное пространство, чтобы рабы не задохнулись. Таких «палуб» получалось, как правило, четыре, и под ними стенали и корчились пойманные человеческие существа.

На то, чтобы пересечь озеро при попутном ветре, уходило два дня и три ночи. Арабских работорговцев вполне устраивало, если после перехода выживало пятьдесят процентов рабов. «Естественный» отбор, и не более того. Выживали сильнейшие, и на восточном берегу озера их доставали из трюмов, смердевших фекалиями, рвотой и разлагавшимися трупами. Трупы тут же выбрасывали за борт поджидавшим добычу крокодилам. А выжившим давали возможность передохнуть и набраться сил для последнего этапа путешествия. Когда хозяева, признав их годными для будущих работ, объявляли об этом, на рабов надевали ярмо и выстраивали в длинные колонны. Каждый раб нес слоновьи бивни. Так начинался долгий марш по побережью.

Дэниел часто задавался вопросом, смогли бы они с помощью актеров воспроизвести в своем фильме некоторые кошмарные сцены работорговли? Однако дальше размышлений об этом не шел, предвидя неминуемые вопли по поводу подобного проекта. Многочисленные критики и рецензенты и без этого постоянно обвиняли его фильмы в перегруженности сценами неоправданного насилия и кровопролития. На что он постоянно отвечал одно и то же: «Африка — жестокий континент. Насилие здесь — часть образа жизни. И любой, кто пытается скрыть это, просто не желает взглянуть правде в лицо». Проливаемая веками кровь стала одним из удобрений, пропитавшим африканскую почву, и, возможно, поэтому на ней все расцветало пышным цветом.

Дэниел посмотрел в иллюминатор. На севере, в том самом месте, где из вод озера, бушуя, вытекал Нил, находился треугольник земли со странным названием Анклав Ладо.

Когда-то эта земля являлась частной собственностью короля Бельгии. Слоны, пасшиеся в этих краях, отличались от своих собратьев тем, что бивни у них вырастали очень быстро и имели необычайно изысканную форму, чего нигде на континенте больше не встретишь. Бельгийцы, естественно, охраняли и берегли стада этих слонов.

Со смертью бельгийского короля по нормам международного права Анклав Ладо перешел во владение Судана. В тот же самый момент бельгийские колониальные службы покинули Ладо, создав, что называется, вакуум власти. В Ладо немедленно появились европейские браконьеры, занимавшиеся торговлей слоновой костью. Слоновьи стада поголовно истребили, бивни увезли. В своей биографии Карамоджо Белл описывал, как он с рассвета до самых сумерек преследовал слоновье стадо, держась на расстоянии выстрела, и беспрерывно стрелял в слонов. За один день он убил двадцать три слона.

«С тех пор мало что изменилось, — с грустью подумал Дэниел. — Бойня и грабеж продолжаются, Африка истекает кровью. Африка криком кричит, обращаясь к цивилизованному миру за помощью, а какую помощь и кто ей в состоянии оказать, если валовой национальный продукт всех пятидесяти государств Организации Африканского Единства равняется валовому национальному продукту одной маленькой Бельгии?

Интересно, стал бы цивилизованный мир снова помогать Африке, разразись сейчас что-нибудь вроде первой мировой войны? Деньги в Африку лились рекой и уходили как в песок. В пески Сахары, как сострил один циник, заявив, что это была не помощь, а просто способ выкачивания денег из бедных белых, живущих в богатых странах Запада, богатыми черными, живущими в бедных странах Африки. Деньги благополучно переводились на счета в швейцарские банки, и богатые черные богатели еще больше. Печальная правда сегодняшнего дня заключалась в том, что Африка вообще перестала интересовать цивилизованное человечество, в особенности после того, как пала Берлинская стена и Восточная Европа начала подниматься из-под обломков коммунизма. Африка вдруг стала никому не нужной. Мир сочувствует ее бедам, но помогать Африке никто больше не рвется. Европа обратила свой взор на гораздо более многообещающие объекты, которые находятся куда ближе, чем Африка».