Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825 - М. Бойцов

К сему еще прибавил от себя он, лакей, что перед сим-де: находящимся при дворе придворным лакеям всегда сверх определенного жалованья от кавалеров награждения бывали деньгами, а ныне-де и жалованье медными деньгами им дают, а при государе Петре Третьем по большей части все серебряная монета ходила, и как-де я думаю, что очень много оного серебра отправлено. На что Мирович ему и сказал, что, конечно-де много, когда на двух кораблях, и уповаю-де, что миллионов до шести будет.

В котором лакея Касаткина показании подпоручик Мирович не токмо не заперся, но с очной ставки в том точно во всем признался и утвердился. Но сверх того в пополнительном своем допросе он, Мирович, точно объявил, что оный лакей Касаткин самого его, Мировича, злодейского намерения и предприятия не токмо совсем не знал, но те речи, которые в его, Мировичевом, и лакейском показании находятся, к нему, лакею, в знание дошли с его, лакея, одной простоты. И оного Мировича действительным злоковарным выведыванием к тому приведен, как то он, Мирович, старался более в него вперить и совершенно усугубно вкоренить примеченного им в нем и без того неудовольствия и буде возможно до той степени привести, как то он и сам в себе имел, и чем бы лучше можно было повод иметь во удовольствие ему, Мировичу, и к пользе им предприятого дела.

Причем тем же пополнительным допросом он, Мирович, показал, что он выше сего упомянутого лакейского двоюродного брата, попа Ивана Матвеева, никогда не знал и не знает и с оным никаких разговоров иметь было не можно. А меньше того возможности состояло, чтоб его к каким-либо размышлениям употреблять или приуготовить к подкреплению его, Мировичева, намерения, потому что не токмо того попа он не знает, но и о имени его, что есть ли у объявленного лакея Касаткина такой брат священник, ни от кого не слыхал.

А сверх того он, Мирович, точно уверяет, что хотя злодейское его намерение непременным в нем и находилось и легко бы верить можно, что в рассевании всяких в народе разглашений не последним был бы, но он в том утверждается, что не токмо сам оных разглашениев в народ не впускал, ниже знает, кем бы то учиняемо было. Следственно, потому он, Мирович, как дядей своих Мировичей, так и никого к тому не употреблял, и оные однофамильцы Мировичи о его злодейском намерении никогда знать не могли и действительно не знали, яко же и никто другие, окроме сообщника его Апполона Ушакова. Лакей же Тихон Касаткин, хотя в выше прописанных с Мировичем непристойных разговорах и рассуждениях и употребился, но как самим Мировичем засвидетельствуется, так и собственным его лакейским ответом уверяется, ни к каким злодейским, а меньше еще в настоящих Мировичевых предприятиях в чем-либо известен не был. И кроме того только, о чем со оным Мировичем были разговоры, ни в чем другом Мирович ему не открывался и его, лакея, ни к какому злодейскому намерению не склонял. Также и к рассеванию всяких разглашениев ни от него, Мировича, ниже от других кого употреблен не был, и сам того не чинил, да и за другими, ни за кем оного не знает. А в прочем, не прикрывая при тех с Мировичем разговорах изъявлением собственных его неудовольствиев о выпуске дворцовых лакеев сержантскими чинами, и о производстве им медными деньгами жалованья, с неподлежащим ему сравниванием преимущества времен, признавает себя во всем том винным, без всякого в том себя оправдания.

А что же принадлежит до оговоренного им, лакеем, конной гвардии рейтара Максима Торопченина, в слышании им, лакеем, от него выше сего упомянутых речей, то хотя оный рейтар противу показания его, лакея, в том и отперся, а показал, что как он, рейтар, к нему, лакею, пришел прочитать одно письмо, и выпив по стакану пива, оный лакей у него, рейтара, спрашивал: «Не слышно ли у них чего в полках?» – то якобы оный рейтар на то ему, лакею, и сказал, что у нас, дескать, переговаривают о маленькой сумятице. Лакей же, паки ему, рейтару, объявил, что у нас, дескать, переговорка есть, что как скоро государыня изволит в поход поехать, то опасаются, чтоб не было тревоги за кого-нибудь другого, во образе том, чтоб не привезен был Иванушка.

На что упомянутый лакей во вторичном своем ответе против того рейтара, показания объявил, что всего того не было, и он-де, Торопченин, показывает то напрасно, а происходили-де у него, лакея, с ним разговоры таким порядком, как в 1-м его ответе показано.

Но с данной оному придворному лакею Касаткину и рейтару Торопченину очной ставки совершенно оказалось, что лакейское объявление суще справедливым осталось и что потому рейтар действительно ему, лакею, о том вышеупомянутые речи с тем объявлением сказывал, что он о том его сиятельству графу Алексею Григорьевичу Орлову донести намерен, уверяя при том, что он тех слов от рейтара же Хлопова с тем объяснением слышал, что о том-де везде говорят.

А как исследование учинением допросов напоследок упомянутого рейтара Хлопова, как то и он о везде говоренном слухе рейтару Торопченину объявлял, еще к дальним и бесплодным следствиям без настоящего успеха повод дать могло бы, того для, в рассуждении учиненного определения и во оном пространно прописанных обстоятельств уважений, как учинением допросов рейтару Хлопову, так и дальние изыскания того слуха первоначального произносителя оставлено. А проступок рейтара Торопченина в том, что намеренное им его сиятельству графу Алексею Григорьевичу Орлову донесение вовремя не учинил, на Высочайшее рассмотрение и определение суда предается.

А как из допросов придворного лакея Касаткина оказывается, что священник Иван Матвеев речей понаслышке ж ему, лакею, сказывал, следственно, как и вышеупомянутые слухи, не что иное, как бесплодные дальности произвести могли б, то со уважения тех же выше изображенных и во упомянутом определении показанных резонов, допрос оному попу и от него иногда показующимся оставлен.

Но как между тем сообщник и товарищ его, Мировича, Апполон Ушаков, как то из своеручной в календаре Мировичевой записки видится, 23-го числа мая отправился из Санкт-Петербурга от государственной военной коллегии для отвозу денежной казны к господину генерал-аншефу, сенатору и кавалеру князю Михайле Никитичу Волконскому, то хотя та посылка ему весьма в том рассуждении противною и казалась, чтоб препятствием иногда их предприятию не послужила, но тем не меньше он ласкал себя оную столь споспешно отправить, что к отошествию Ее Императорского Величества из Санкт-Петербурга в Лифляндию для исполнения выше сего между ими условленного дела ему обратно поспеть.

Но как из Мировичева первого допроса, не меньше ж из копии учиненного брату Апполона Ушакова поручику Василью Ушакову допроса явствует, что он, Мирович, быв в последний раз в Санкт-Петербурге в половине июня месяца в квартере у брата товарища своего Апполона Ушакова поручика Василья Ушакова ж (который показал, что он, Василий Ушаков, действительно о его, Мировича, намерении и с братом его Апполон ом Ушаковым имевшем[ся] заговоре сведом не был и никакого в их согласии участия совершенно не имел и не знает), сведал от приехавшего обратно бывшего в команде частореченного Апполона Ушакова унтер-офицера, что он, Апполон Ушаков, утонул. То хотя сим приключением он, Мирович, верного и надежного своего друга и к желаемому предприятия исполнению надобного и полезного помощника лишенным себя увидал, и ко исполнению вышеписанных между ими к предприятию надобных установлений немалых затрудненнее находить и мог, но тем не меньше, по вкорененной в нем злости, злодейского своего намерения оставить себя не преодолел, но, напротив того, еще вяще подкрепляя, устремил сего злодейского предприятия в то же время и такими же способами, как между им и Апполоном Ушаковым установлено и выше сего упомянуто было, действительно в дело произвесть.

И хотя он, Мирович, в последний его в Санкт-Петербурге приезд по уведомлении о смерти товарища своего и старался наместника ему найти, но, о том остерегаясь незнаемым людям разглашать, оное оставил. Следственно, потому другого себе в том успеха, как выше изображено, и не имел. Однако и одного себя к приведению его предприятия на таком и ниже сего упомянутом основании, как то он и действительно произвел было, достаточным быть чаял. В чем, по всякой вероятности, в самом деле и предуспеть мог бы, егда б хотя не полным, но, однако, довольным своего намерения открытием определенного при арестанте капитана Власьева во всякой осторожности состоять не побудил.

Сколь же твердо еще и после смерти товарища его, Апполона Ушакова, намерение к исполнению его, Мировичева, предприятия в нем усилилось и сколь неотменно его в том устремительные мысли в нем пребывали, тому не токмо чинимые им разные записанные обещания засвидетельствуют, но еще и усильные желания чрез хитрые разговоры, испытывая духов, иногда себе такого ж скоро к его видам и намерениям склонявшегося помощника, какого то ему в Апполоне Ушакове удалось сыскать, старался. Сего дня, пришед в день Иоанна Крестителя, то есть июня 24-го числа, из крепости Шлиссельбургской в форштадт[162] оной, в квартеру Смоленского пехотного полку капитана Миллера и услышав к себе от тамо ж между прочих офицеров весьма в пьяном образе находящегося того ж полку капитана Василья Бахтина с дружеским к нему, Мировичу, изъявлением, сей вопрос: «Откуда ты приехал?» – и, отзываясь на то, он, Мирович, ему, что пришел из крепости Шлиссельбургской, где у коменданта и обедал, оный Бахтин ему, Мировичу, выговорил: «Что ты, брат, не весел приехал? Я знаю, что ты задумал, а коли смерть, так смерть!» – пошел на другой день к нему, Бахтину, в квартеру нарочно выведывать, может ли оный Бахтин к тому иногда склонным себя оказать и потому им, Мировичем, к своему намерению приведенным быть.