Религиозные судьбы великих людей русской национальной культуры - Анатолий Ведерников

Прежде чем обратиться к критическому рассмотрению этих рассуждений «Сионского Вестника», нужно сказать несколько слов о дальнейшей судьбе этого журнала и его издателя. В 1818 году «Сионский Вестник» прекратил свое существование, ибо Лабзин не захотел подчинить свой журнал духовной цензуре, чего от него требовал князь Голицын. Сам Лабзин, как будто по случайному поводу, должен был отправиться в Симбирск, где и умер в 1825 году (пятидесяти девяти лет от роду). Русский поэт М. А. Дмитриев написал в его память такие стихи:

Всю жизнь он верен был учению Христову,Как веровал, так жил,И, братьям путь открыв к Спасителеву Слову,Он запад дней своих страданьем освятил.

Вникая в вышеизложенные мысли «Сионского Вестника», мы видим, что в них много истины, именно: стремление понять христианство как Богообщение, оттенить его внутренний характер, его таинственность термином «мистика». Но опасность заключалась в том, что, с одной стороны, в своих воззрениях мистики не знали меры, склонны были к крайностям, а с другой, у них среди правильных, истинных положений были, так сказать, вкраплены ложные мысли или, по крайней мере, такие утверждения, так выставленные и так выраженные, что приводили к неверным, опасным для православного христианства выводам. Один критик «Сионского Вестника», ему современный, верно замечал, что мистические книги лишь украшаются христианскими заглавиями, и «в них жестокий вред погружен, по большей части, в середине книги между христианскими рассуждениями».

В мистицизме была опасная тенденция – совершенно устранить разум от участия в делах веры; исходя из критики заблуждений разума и его гордого восстания против веры по сути правильной, мистицизм приходил, однако, к полному отречению от разума. Отсюда проистекало естественное отрицание всего определенно обязательного содержания христианства, отрицание внешнего церковного авторитета, догматов и обрядов. Правда, в «Сионском Вестнике» эти мысли выражены с осторожностью, но при достаточном внимании их можно вскрыть, например, из рассуждений о том, что мало внешнего монашества и внешнего благочестия, сам собою напрашивается вывод, что монастыри совершенно не нужны, как представляющие собою лишь «заповеди и предания человеческие», как не насажденные Отцом и не бывшие в Ветхом Завете, где «патриархи и без монастырей угодили Богу». Относительно же догматов бросается в глаза такое довольно странное утверждение: «Мы не найдем у Спасителя никаких толков о догматах, а одни практические аксиомы».

Раз отрицается внешний церковный авторитет, то этим утверждается религиозный индивидуализм и крайний субъективизм: Христос исторический незаметно подменяется Христом как идеей; Христос отождествляется с личной совестью, утрачиваются всякие критерии объективной оценки религиозных истин, и допускается близкая к индифферентизму и потому не имеющая серьезной ценности веротерпимость. Результатом полного отрицания значения разума для веры является нарушение гармонии духа: душа начинает жить одними религиозными эмоциями, непроверенными и неуглубленными, и потому доходит до экзальтации. Неправославный мистицизм отрывает догмат о возрождении от других догматов, главное, от догмата о Церкви и, делая его своим единственным догматом, естественно, впадает в религиозное неправомыслие. Что касается способов и степеней возрождения, то неправославный мистицизм, забывая основную истину правильной духовной жизни – строгую последовательность и постепенность – не останавливается на предварительных ступенях духовного совершенства, ведущего к созерцанию, и сразу приступает к высшим, откуда – представление о них как о чем-то легком и достижимом и стремление к созерцанию без достаточного духовного опыта и подготовленности, следствием чего, естественно, являются религиозные фантазии и самообольщения. Считая себя духоносцем и избранным сосудом, неправославный мистик скоро впадает в духовную гордость, в самопревозношение: он – особый человек, он – выше закона, а здесь таится опасная мысль о нравственном безразличии: для мистика, как для совершенного, и грех уже не есть грех, ему все дозволено.

Вред от господства мистицизма усматривался уже ясно – и началась с ним борьба, хотя князь Голицын поддерживал его всячески, стараясь устранять оппозицию в самом корне.

За Православие вступился ректор Санкт-Петербург ской Духовной семинарии архимандрит Иннокентий (Смирнов; †1819), человек высокой души и жизни, талантливый писатель, убежденный поборник деятельного святоотеческого богословия. Он отказался от членства в Библейском обществе, выступил против «Сионского Вестника», написав князю Голицыну резкое письмо (1818), а затем пропустил, в качестве духовного цензора, направленную против мистицизма книгу Е. И. Станевича «Беседа на гробе младенца о бессмертии души», за что был сослан в почетную ссылку – епископом в Пензу, где отошел ко Господу, оставив по себе светлую память. Санкт-Петербургский митрополит Михаил (Десницкий; †1821), сам мистик по настроению и симпатиям, но мистик православный, несмотря на свое миролюбие и доброе отношение к князю Голицыну, тоже выступил против него и мистицизма, написал письмо государю об избавлении от «слепотствующего министра», но скоро скончался. Под влиянием графа А. А. Аракчеева на Санкт-Петербургскую кафедру митрополитом был назначен Серафим (Глаголевский; †1843), тоже противник мистицизма. Пользуясь поддержкой Аракчеева, он выступил застрельщиком знаменитого Юрьевского архимандрита Фотия (Спасского; †1838).

Недоучившийся студент Санкт-Петербургской Духовной Академии, человек страстный и честолюбивый, суровый и даже утрировавший в своих подвигах аскет, архимандрит Фотий, опираясь на Аракчеева и свою духовную дочь графиню А. А. Орлову-Чесменскую, имевшую при дворе сильные связи и очень богатую, – бесстрашно и бескорыстно, с достойной подражания ревностью начал действовать против мистицизма: он был не раз принят государем, произвел на него сильное впечатление; писал ему обличительные послания против князя Голицына, Библейского общества и деятелей мистицизма. Совокупная деятельность митрополита Серафима, Аракчеева и архимандрита Фотия привела к тому, что в 1824 году двойное министерство распалось: министром народного просвещения был назначен адмирал А. С. Шишков, который выступил не только против Библейского общества, но и против перевода Библии на русский язык.

Библейское общество, обвиненное в неправославии, а также в революционных тенденциях, было закрыто, однако лишь в 1826 году. Началось преследование мистических книг, гонение даже на катехизис митрополита Филарета (Дроздова) как сторонника князя Голицына, ранее одобренный Святейшим Синодом. С падением князя Голицына и с закрытием Библейского общества был положен конец господству мистицизма. Важно отметить, что борьба против мистицизма стояла в связи с борьбой против политических новшеств и опиралась на государство. В этой борьбе самую видную роль сыграл архимандрит Фотий, о характере и деятельности которого архиепископ Черниговский Филарет (Гумилевский; †1866) сделал такой отзыв: «Говорить, что суждения его о сочинениях и сочинителях мистических везде были логически верны и отчетливы, значило бы оскорблять правду. Но ревность его к истине была чиста и подвиги его для истины – замечательны для истории».