Шардик - Ричард Адамс

Немного выше, где пастбищные угодья заканчивались и начинался неровный каменистый склон, воздух стал прозрачнее. Оборачиваясь, Кельдерек видел внизу плотную белую пелену, заволакивающую весь город, за исключением башен, там и сям торчащих над ней. Из непроглядного тумана доносились многоголосые тревожные крики, и Кельдерек сообразил, что медведь поднимается на гору, пытаясь убежать подальше от пугающего шума.

На высоте восьмисот локтей над Беклой от вершины Крэндора к востоку отходил мощный отрог. Городская стена, с умом проложенная по-над крутыми скалистыми обрывами, тянулась по восточному склону кряжа, а потом поворачивала на запад, к Красным воротам крепости. Гора здесь поросла густым лесом, в глубине которого с опушки ничего не рассмотреть, как ни старайся. Весь в поту, несмотря на холод, Кельдерек откинул назад тяжелую мантию, затруднявшую движения, и остановился у подножия отрога, навострив слух и напряженно вглядываясь в чащу, где скрылся Шардик. Чуть поодаль от него, слева, темнела пятнадцатилокотная стена, в бойницах которой виднелось облачное небо. А справа в скалистом овражке журчал ручей, вытекающий из леса. Ни один здравомыслящий человек не решился бы выслеживать раненого медведя в такой местности.

Кельдерек не слышал ничего, кроме обычных звуков природы. Парящий над ним сарыч издал свой резкий мяукающий крик и устремился прочь. Легкий ветер прошелестел в листве и стих. Потом наступила тишина, нарушаемая лишь тихим плеском воды рядом — и шумом, слабо доносившимся из города внизу. Где же Шардик? Далеко уйти он не мог: стена не позволит. Медведь либо уже перевалил через кряж и сейчас направляется на запад, к Красным воротам, либо (что вероятнее) прячется в лесу. Но двигаться бесшумно среди густых зарослей у него вряд ли получится. Значит, остается только ждать. Рано или поздно кто-нибудь из солдат, занятых поисками, окажется в пределах слышимости, и тогда Кельдерек отправит его обратно в город с сообщением.

Внезапно в зарослях наверху раздался треск ломаемой древесины и стук падающих камней. Кельдерек вздрогнул и насторожил слух. Еще через несколько секунд из леса донесся тот же самый звук, что недавней памятной ночью долетел в кипарисовый сад из Королевского дома: хриплый рев боли, испущенный не кем иным, как Шардиком. Дрожа от страха, двигаясь как во сне, Кельдерек прошел вверх по следу, проложенному медведем среди перевитых лианами кустов, и всмотрелся в сумрак между деревьями.

В лесу, похоже, никого не было. На восточной его границе, где деревья и кусты росли вплотную к городской стене, он различил какой-то просвет и осторожно приблизился к нему. К великому изумлению Кельдерека это оказался арочный дверной проем — на земле около него валялось несколько вывороченных боковых камней. Толстую дощатую дверь, открывавшуюся наружу, судя по всему, оставил незапертой человек, вышедший за нее ранее: пружинной защелки на ней нет, а засовы отодвинуты. Свод арки лишь слегка поврежден, но выступающий замковый камень испачкан кровью, точно извлеченный из раны клинок.

Перед самым проемом — там, где встал бы человек, чтоб отомкнуть засовы, — Кельдерек заметил маленький блестящий предмет, втоптанный в землю. Он нагнулся и поднял его. Это была золотая подвеска в виде оленя — эмблема Сантиль-ке-Эркетлиса — на порванной цепочке.

Кельдерек прошел сквозь проем в стене. Внизу, подернутая тающей пеленой тумана, лежала обширная Бекланская равнина, над которой там и сям поднимался дым деревень: полудикая степная местность, простиравшаяся на юг до Лапана, на восток до Тонильды, на север до Кебина и Гельтских гор. На расстоянии трети лиги, у самого подножия отрога, Кельдерек ясно различал караванный тракт из Беклы в Икет. Шардик, чью спину и плечи обагряла кровь из раны, вновь разодранной замковым камнем арки, спускался по склону шагах в пятидесяти от него.

Кельдерек двинулся за ним следом, петляя между валунами и хватаясь за них, чтоб не упасть, но уже в следующую минуту осознал, что у него не хватит сил для долгого преследования. Молло перед смертью успел истыкать, исполосовать его кинжалом, и сейчас с полдюжины ран, которые не особо тревожили, пока он лежал в постели, начали мучительно пульсировать, отдаваясь острой болью во всем теле. Пару раз он споткнулся и едва не упал. Однако, даже когда из-под неверных ног Кельдерека сыпались вниз по склону камни, Шардик ни разу не оглянулся и вообще не обратил никакого внимания, а достигнув восточного подножия Крэндора, двинулся дальше, в восточном же направлении. Во избежание разбойничьих нападений заросли по сторонам караванного пути были вырублены на расстоянии полета стрелы в обе стороны. Это открытое пространство медведь пересек без малейшего колебания и скрылся в частом кустарнике.

Спустившись к дороге, Кельдерек остановился и оглянулся на склон горы. Почему же он и слыхом не слыхивал о двери в восточной стене города, хотя здесь проходили и проезжали тысячи людей? Стена, теперь увидел он, шла не по прямой, но по ломаной линии, и от наблюдателя снизу ее там и сям загораживали скалы. Дверь находилась (и, несомненно, такое местоположение было выбрано умышленно) за одним из углов стены, ибо даже сейчас он не видел проема, хотя знал, куда смотреть. Размышляя, кто и для какой тайной цели сделал здесь дверь, и проклиная несчастливый поворот событий, ставший возможным из-за нее, Кельдерек повернулся, чтобы последовать за медведем, но в следующий миг заметил вдали человека, приближающегося по дороге с юга. Он стал ждать и вскоре разглядел, что путник вооружен и в руке у него красный посох армейского курьера. Ну слава богу, наконец-то представился случай передать в город известие.

Теперь Кельдерек узнал в мужчине ортельгийца преклонных лет, некоего стрелодела, прежде служившего семейству Та-Коминиона. Удивительно, что в таком возрасте он по-прежнему состоит на военной службе, хотя, по всей вероятности, он сам пожелал остаться в строю. В былые дни, на Ортельге, мальчишки приделали к его имени, Кавас, обидное прозвище В-Зад-Целует-Вас — в насмешку над трепетным почтением, которое он неизменно выказывал особам высшего звания. Искусный мастер своего дела, человек простой и честный, но до раздражения наивный, он всегда с детским восторгом утверждал, что люди, старшие по положению (независимо от происхождения), во всем разбираются лучше его и что главнейший долг любого смертного — хранить верность и преданность своим господам. Сейчас, при виде короля, взопрелого, растрепанного и без всякого сопровождения, Кавас мигом поднес ладонь ко лбу и опустился на одно колено, не обнаруживая ни малейшего удивления. Несомненно, он поступил бы точно так же, даже если бы Кельдерек стоял тут на голове, весь увитый гирляндами из трепсиса.