Сражения Космического Десанта - Стив Паркер

— Магистр кузни разберется с этим, — говорю я.

— Нет. Гримальд, прошу, останови это. Ты причинишь боль всем силам Механикус на планете. Для слуг богомашины это вопрос величайшей важности. «Оберон» нельзя вновь активировать. Использование его в битве будет богохульством.

— Я не собираюсь проигрывать эту войну из-за марсианских традиций. Когда Юризиан получит доступ в последний зал, он осмотрит Ординатус Армагеддон и оценит шансы пробуждения духа внутри машины. Помоги нам, Зарха. Мы не должны умереть здесь напрасно. Клянусь Троном Императора, «Оберон» поможет нам победить в этой войне. Неужели ты настолько слепа, что не видишь этого?

Она вновь переворачивается в жидкости и кажется погрузившейся в раздумья.

— Нет, — отвечает она наконец. — Он не может и не будет активирован.

— Я искренне скорблю, что придется проигнорировать твои желания, принцепс. Но я не остановлю изыскания Юризиана. Возможно, реактивация «Оберона» окажется за гранью его возможностей. Я готов умереть, приняв это. Но я не погибну, пока не сделаю все, что в моих силах, для спасения этого города.

— Гримальд, — она вновь улыбается и выглядит почти так же, как в нашу первую встречу, — я получила приказ от своего командования убить тебя, прежде чем ты продолжишь свои действия. Исход может быть только один. Я говорю тебе сейчас, пока мы окончательно не разругались. Пожалуйста, не делай этого. Оскорбление Механикус будет безграничным.

Я тянусь к вороту и нажимаю на кнопку вокс-связи. Мне отвечает один удар — условленный сигнал.

— Ты сделала третью ошибку, угрожая мне, Зарха. Я ухожу.

Со стороны тронов пилотов раздаются голоса.

— Мой принцепс, — позвал один из них.

— Да, Валиан.

— Мы получаем данные ауспиков. Приближаются четыре тепловых объекта. Сверху. Городские настенные орудия не целятся в них.

— Да, — говорю я, не отрывая взгляда от Зархи. — Оборонные системы города не будут стрелять в четырех моих «Громовых ястребов».

— Гримальд… Нет…

— Мой принцепс! — вопит Валиан Кансомир. — Забудьте о нем! Нам нужны приказы, немедленно!

Слишком поздно. Отсек уже начал дрожать. Шум снаружи заглушается грохотом брони самого титана, но все равно остается: четыре корабля пролетают, их двигатели ревут, угольно-черные силуэты скользят в лунном свете, что пробивается через глаза титана.

Я смотрю через плечо и вижу, как четыре десантно-штурмовых корабля направляют дула тяжелых болтеров и установленные на крыльях ракеты на глаза-иллюминаторы.

— Поднять щиты!

— Не стоит, — негромко произношу я. — Если вы попытаетесь поднять щиты и помешать мне уйти, я прикажу отрыть огонь по мостику. Пустотные щиты не успеют подняться вовремя.

— Ты убьешь себя.

— Да, убью себя. Но и тебя. И твоего титана.

— Не поднимайте щиты, — с горечью произносит она. Команда подчиняется, ловя каждое движение и каждое шепотом произнесенное слово. — Ты не понимаешь. Присоединиться к битве будет богохульством для «Оберона». Священные военные платформы должны быть благословлены Повелителем Центурио Ординатус. Духи машин придут в ярость без этого. «Оберон» никогда не будет функционировать. Как ты не видишь?

Я понимаю.

Но еще вижу возможный компромисс.

— То есть единственная причина, почему Механикус не использует в войне одно из величайших оружий, чтобы спасти этот мир, заключается в том, что оно остается без благословения?

— Да. Дух машины взбунтуется. Если даже он проснется, то будет объят гневом.

В этих словах я увидел выход из патовой ситуации.

— Зарха, я все понимаю. Юризиан не станет реактивировать Ординатус Армагеддон и не будет приводить его в Хельсрич, — произношу я.

Она не отрывает от меня взгляда, зрительные рецепторы щелкают и стрекочут, скудно подражая выражению человеческого лица.

— Не станет?

— Нет. — На несколько мгновений повисает пауза, и затем я говорю: — Мы просто снимем с него орудие «Нова» и привезем в Хельсрич. В любом случае это все, что нам нужно.

— Тебе не разрешено разрушать тело «Оберона»! Снять пушку — это все равно что отрубить голову или вырвать сердце.

— Зарха, я устал выслушивать банальности, и мне пора идти. Магистр кузни обучался на Марсе, под руководством Культа Машины, в согласии с самой древней клятвой между Астартес и Механикус. Он чтит это оружие и считает свою роль в его пробуждении величайшей честью.

— Если бы он искренне чтил наши принципы, то не делал бы этого.

— А если бы вы искренне чтили Империум, то сделали бы это. Подумай, Зарха. Нам нужно оружие.

— Повелитель Центурио Ординатус уже в пути с Терры. Если он прибудет вовремя и его корабль сможет пробиться через блокаду, тогда есть шанс, что Хельсрич увидит «Оберон» в действии. Большего я не могу тебе обещать.

— В настоящий момент это все, что мне нужно.

Я думал, что так это и закончится. То есть в любом случае не закончится хорошо. Но тем не менее закончится.

Я направился прочь, но она вдруг меня позвала:

— Остановись на минутку. Ответь мне еще на один вопрос. Почему ты здесь, Гримальд?

Я снова посмотрел на принцепс, на это сморщенное древнее существо в гробу, смотрящее на меня механическими глазами.

— Поясни вопрос, Зарха. Не думаю, что ты говоришь о настоящем моменте.

Она улыбается:

— Да. Не об этом. Почему ты здесь, в Хельсриче?

Когда тебя спрашивают о таких вещах, я не вижу причин врать. Особенно ей.

— Я здесь, потому что тот, кто был братом моему погибшему повелителю, послал меня сюда, умереть в этом мире. Верховный маршал Хельбрехт потребовал, чтобы один командующий из Храмовников остался и вдохновлял защиту. Он выбрал меня.

— Почему ты? Ты сам не задавал себе этот вопрос? Почему он выбрал тебя?

— Не знаю. Все, что знаю наверняка, принцепс, это то, что я забираю ту пушку.

— Я с трудом верил, — произнес Артарион, — что твой план сработает.

Рыцари стояли на стене рядом, смотря на врага. Ксеносы собирались, формируя хаотичные полки. Все это напоминает рои насекомых, подумал Гримальд.

Скоро наступит рассвет. И неважно, этого знака ждали ксеносы или какого-то другого. Поток приземляющихся кораблей превратился в тонкую струйку, и теперь каждый новый прибывал раз в час. Пустоши уже приютили миллионы орков. Сегодня начнется штурм. Силы, необходимые врагу для нападения, уже здесь.

— Еще нет, — ответил Гримальд. — В конечном счете все сводится к их разрешению. Нам нужно сотрудничество Инвигилаты. — Капеллан кивнул в сторону собирающихся орд. — Если не получим помощь Механикус в реактивации пушки, эти инопланетные псы через несколько месяцев будут пировать нашими костями.

Дальше по стене раздался крик. На укреплениях было мало гвардейцев, а те, кто остался, выполняли функции часовых. Двое из них кричали, и крик подхватили по всей северной стене. Общий вокс-канал заполнился взволнованными голосами. Вновь завыла городская сирена.

Сначала Гримальд ничего не сказал. Он смотрел, как орда накатывается, словно снежная лавина. Порядок, и так не соблюдавшийся в рядах врага, теперь и вовсе разрушился — осталось только хлынувшее вперед море грубого металла и зеленой плоти, скрап-танков и развалюх-титанов. Первых облепили со всех сторон завывающие ксеносы, вторые сотрясали пустоши размашистой поступью.

— Я тут слышал кое-что, — заметил Артарион. — Поговаривают, что зеленокожие создают своих титанов по своему свиному подобию.

Приам пробормотал:

— Это объясняет, почему они такие уродливые. Посмотрите вон на того. Как такое может быть божеством?

В чем-то он был прав. Слепленные из железного мусора титаны были металлическим воплощением тучных ксеносов, их обширные животы использовались для укрепленных отсеков, где располагались пушки.

— Я бы посмеялся, — заметил Неро, — если бы их не было так много. В шесть раз больше, чем машин Инвигилаты.

— Вижу бомбардировщики, — заметил Кадор, не заинтересованно и не равнодушно, просто констатируя факт.

Группа уродливых самолетов, больше сорока, сорвалась с посадочных платформ, спрятанных за судами основных сил. Гримальд даже отсюда услышал их двигатели, работавшие как больной старик, поднимающийся по ступеням.

— Братья, нам стоит оставить стены. — Неро повернулся, чтобы посмотреть, как последние гвардейцы спускаются по трапам и лестницам с укреплений. — Титаны скоро начнут стрельбу.

— Да. — Приам улыбнулся под шлемом. — И стены будут превращены в порошок.