Мятежный дом - Ольга Чигиринская

Торвальд встал из-за стола и принялся расхаживать по каюте. Что-то не давало ему покоя, и Дик догадывался, что именно. Торвальд понимал, что Дик прав – верней, он наверняка сам давно думал о том, что Дик сейчас проговорил вслух. Но он понимал и другое. Здесь, на навеге, жили и работали люди, которые в Империи жили другой жизнью. Они были офицерами, многие – из старинных фамилий. Они были, что называется, люди из общества. Нет, не тяжкий труд и лишения смущали их – и даже не потеря своего положения в обществе, а то, что их отношения становились неясными. Привычная иерархия дала трещину. И ко всему этому добавлялись гемы. Разделять доктрину Церкви – это одно, а жить бок о бок с такими… странными людьми – несколько иное.

– У тебя есть мое разрешение, – сказал Торвальд, подумав. – И… ты прав, нужно обсудить общую стратегию поведения по отношению к гемам. Стейн вызовет тебя, когда командный состав соберется на совещание. Что-то еще?

– Это вы меня позвали, сэр. Вы хотели что-то сказать.

– Ах, да… Я полагаю, пришло время поделиться соображениями насчет нашего общего дела. У тебя появился какой-то конкретный план?

– Пока еще нет, сэр, но… две вещи.

– Я слушаю.

– Первое, сэр – это общая встреча всей флотилии. Всех трех кораблей. «Фаэтон» не потянет это дело один, мы должны участвовать все вместе – или отказаться от задачи. Я полагаю, что наилучшим временем будет Рождество. И второе – я присматривался к господину Бадрису и думаю… еще об одном человеке. Одним словом, экологи, сэр. Они могли бы посредничать при примирении.

– Если захотят, – тоном возражения сказал Торвальд. – И если смогут.

– Мы узнаем только когда попробуем.

Торвальд смотрел на него, скрестив руки на груди и приподняв брови.

– Откуда в тебе столько уверенности, мальчик?

Уверенности? Он называет это уверенностью?

– Сэр, я… вы не подумайте, я не пытаюсь командовать вами. Но так случилось, что я оказался здесь, и терпеть не могу безделья.

– Интересно. Я ожидал от тебя несколько других речей.

Дик тихо выдохнул в чашку. Он догадывался, чего ожидал Торвальд. Да и многие другие.

– Все, чего вы ожидали, вы могли сказать себе сами.

Торвальд включил вытяжку и закурил. Вторую сигариллу он подвинул юноше.

– Когда я услышал твои программные речи, я подумал – это святой или сумасшедший. Когда ты напросился на аудиенцию у лорда Сейта, я подумал, что ко всему прочему у меня теперь будет еще и слава предателя, потому что ты не выйдешь живым за порог его резиденции. Я боялся, что ты начнешь ему говорить о своем предназначении. О Божьей воле. Но в том, что ты говорил, было… какое-то сверхъестественное здравомыслие. Ты словно прочел мои мысли и высказал их – а ведь я долго не решался их высказать. Потому что – кто я такой. Это первое, о чем спросили бы меня: кто ты такой, чтобы подавать нам советы. Суна Ричард, Ран или как тебя еще называют… скажи, кто ты такой?

Дику стало вдруг весело.

– Я никто, сэр. Вы же слышали. Вы-то должны думать о людях, сэр, а я никто, и могу рисковать больше, чем вы. То, что господин Сейта нас выслушал… он выслушал не меня и не вас, а собственный ум. Ведь по уму выходит, что все их дурацкие вендетты пора кончать. Кто-то когда-то кого-то убил, и из-за этого кровники режутся семьдесят лет. Где тут хоть капля разума? Они сами себе говорили все это давным-давно. Совсем как вы. Сога нужны рабочие руки, Сейта – мир, вам – добыча, а гемам – человеческое обращение. Разве не хорошо сделать так, чтобы каждый получил, что ему нужно и довольны были все?

– А ты не слыхал старую поговорку «Нет более чистой радости, чем глядеть на горящий дом соседа»?

Дик несколько секунд смотрел на капитана озадаченно. Он не высыпался в последние дни, и неожиданный поворот в беседе застиг его врасплох. На преодоление инерции мышления потребовалось короткое время.

– Неужели Сога или Сейта могут сорвать этот договор просто… из-за такой глупости?

– Имперцев ты исключаешь?

– Но сэр…

– Ты просто еще очень молод. Ты рассуждаешь как взрослый, я и сам на это попался. Но нельзя забывать, что людей ты знаешь еще очень и очень мало. Почему ты не куришь?

Дик спрятал сигариллу за ухо.

– Мне пока не хочется, спасибо, сэр.

Сигарилла слишком была похожа на те импортные, дорогие, что курил Моро. И у Дика были свои планы на это курево.

– В длинной и грязной истории, которая тянется за человечеством еще со Старой Земли, – сказал Нордстрем, – много раз случалось так, что из-за мелочных причин, из-за зависти, глупости, подлости отдельных людей гибли целые государства.

– Я понимаю, сэр, – сказал Дик. – Извините, я устал и не подумал сразу.

– Иди спать, – вздохнул Тор. – В четвертый кубрик, если все еще хочешь.

Дик вскочил и, чуть ли не на бегу крикнув:

– Спасибо! – вылетел за дверь.

– Ты опять меня будишь? – пробормотал сонный Петер, когда Дик свернул постель и взвалил ее на себя.

– Это в последний раз. Меня перевели в четвертый кубрик, – ответил юноша. Потом вынул из-за уха сигариллу. – Возьмите, пожалуйста. Если ее растереть и смешать с этой морской травой… может выйти неплохо.

До Рождества оставался еще месяц. Никаких особенных надежд Дик на эти четыре недели не возлагал. После кракена им встретился косяк аватар – такой большой, что господин Бадрис дал добро на отлов пятидесяти тысяч взрослых особей и просигналил ближайшим навегам, чтобы перехватывали косяк на пути следования – эта серебристо-белая орда могла выжрать всю зелень в округе, если не расколоть ее.

Рыбина давала два-три килограмма прекрасного белого филе, но на каждого из работников цеха таким образом приходилось больше двух тонн мяса для обработки. Старые разделочные и погрузочные боты то и дело выходили из строя, и Дику было некогда присесть в течение пяти дней. Все ходили в чешуе, как морские черти. Единственное, что было хорошо в это время и неделю после – кухня. До встречи с кракеном все питались двумя блюдами, которые Петер умел готовить из бустерной муки – собастой и пастоном. Потом к этому прибавился кракен вареный, кракен обжаренный в масле, кракен маринованный и кракен соленый. Навегарес уже шутили, что вот-вот поднимут бунт, но тут пришли аватары, чью нежную печень можно есть просто сырой, только чуть-чуть присаливая.

Впрочем, на третий день на нее уже никто смотреть не хотел, включая корабельного кота Бандита.

После того как аватары превратились в полтораста тонн прекрасных консервов, на корме остались несколько куч голов и потрохов, которые почему-то не побросали в море. «Пусть немножко подгниет, тогда мы на это приманим зеленых акул», – объяснили Дику. А на свежие останки аватар пришла такая уймища длинных черно-серебристых рыб, что за навегой два дня тянулся шлейф, видный из космоса (господин Бадрис показал юноше изображение на экране). Навегарес ловили этих рыб на леску, из спортивного интереса – промыслового барракуды не представляли, их мускулистая плоть была слишком жесткой. Конечно, на Картаго можно есть всех. Но навегарес интересовала прежде всего кожа – из нее делали пояса, плетеные браслеты, украшения, даже одежду.