Белый раб - Ричард Хилдрет

— Да, да, дорогая моя, — заявил старый развратник мистер Гилмор, развязно трогая её за подбородок и сопровождая этот жест многозначительным подмигиванием, — чтобы тебе стало ясно, в каком положении ты теперь находишься, послушай-ка, что по этому поводу говорится в законах Луизианы. Вот это, — добавил он, беря с полки какую-то книгу, — это «Code Noir», «Кодекс законов о неграх», действующий в Луизиане. И вот что здесь сказано: «Ввиду того что раб не имеет своей воли, он обязан…» Здесь написано «он», значит также и она, дитя моё, — пояснил Гилмор, — «…он обязан безоговорочно и во всём повиноваться своему хозяину, беспрекословно выполняя все приказания — как его самого, так и всех членов его семьи. Он должен относиться к своим господам с безграничным уважением».

— Гражданский закон, — добавил учёный адвокат, — стоит на той же точке зрения. — И взяв с полки другую, ещё более толстую книгу, он прочёл вслух: — «Раб — это тот, кто находится во власти господина, которому он принадлежит. Последний имеет право продавать его и распоряжаться им самим, его трудом и продуктами этого труда. Раб не может ничего приобретать и ничем владеть, так как всё принадлежит господину». Слышишь, моя милая, что гласит закон Луизианы. На основании этого закона ты — моя рабыня. Надеюсь, что ты поймёшь, что тебе необходимо примириться с твоим новым положением и подчиниться моим желаниям. Все мы, — закончил он гнусавым голосом, — все мы должны подчиняться воле провидения и закону нашей страны.

Многие молодые девушки, попав в то положение, в котором находилась Элиза, стали бы громко кричать, биться в истерике, другие упали бы в обморок, иные даже сошли бы с ума. С Элизой ничего этого не случилось.

Она твёрдо заявила, что никогда и ни — при каких обстоятельствах никому не позволит превратить её в невольницу.

На ночь Элизу заперли на чердаке. На следующее утро она упросила маленькую девочку-негритянку, принёсшую ей туда кусок хлеба, чтобы та как-нибудь передала Касси ту самую записочку, о которой уже говорилось выше. Мистер Гилмор велел посадить её на хлеб и на воду, надеясь этим сломить её волю; судя о других по себе, старый развратник рассчитывал, что, заставив её голодать, он скорее всего сумеет склонить её к повиновению. Попав в руки этих волков в овечьей шкуре, девушка уже перестала надеяться, что кто-то может её спасти; положившись на бога, покровителя сирот, она молила его о защите.

Во вторую ночь одиночного заключения ей вдруг приснился её покойный отец. Он улыбался своей доброй улыбкой, которая была ей так знакома. Показывая пальцем куда-то вдаль, он сказал: «Не бойся, дочь моя, освободитель придёт к тебе». Когда она взглянула в ту сторону, куда он показывал, ей почудилось, что Монтгомери появился из темноты и кинулся к ней с распростёртыми объятиями. Она попыталась приподняться навстречу ему и, проснувшись, убедилась, что это всего-навсего был сон. Но как он её успокоил! Бывает, что в жизни всё пусто, но сколько счастья несут нам тогда надежды, мечты и чаяния, воплощаясь в видениях и снах!

Элиза больше не видела Гилмора, как и вообще никого, кроме девочки-негритянки, которая раз в день приносила ей хлеб и воду. Хоть девочка и боялась вступать с ней в разговор, так как с лестничной площадки их могли услышать, она всё же сумела передать ей доставленное с помощью Колтера письмо Касси, в котором та настаивала, чтобы Элиза бежала из дома, сообщала, куда ей следует идти, и уверяла, что поблизости её будут ждать друзья.

На третий день под вечер, почти в тот самый час, когда Монтгомери и я выходили из дома, чтобы попытаться освободить Элизу, мистер Гилмор, выпив предварительно для храбрости вина, отпер дверь и вошёл в каморку, где была заперта девушка. Услышав его шаги на лестнице, Элиза успела укрыться в дальний угол комнаты и загородилась столиком, составлявшим вместе с единственным стулом и старым брошенным на пол матрацем всю меблировку её каморки. Гилмор шагнул к девушке, но она приказала ему остановиться и в то же время выхватила крохотный кинжальчик, который Монтгомери перед её отъездом из Нью-Йорка подарил ей вместе с золотой цепочкой. Прощаясь с ней, Монтгомери надел ей на шею эту цепочку и шутливо заметил при этом, что, пускаясь в такой длинный путь, нужно иметь при себе оружие для самозащиты. Цепочка эта с висевшим на ней маленьким кинжалом оказалась в этот день на ней.

При виде крохотного кинжала Гилмор рассмеялся. Всё же он остановился и, пододвинув к себе единственный находившийся в комнате стул, уселся на него и принялся читать целую проповедь не то юридического, не то церковного содержания о том, как безрассудно сопротивляться законной власти и как человек обязан подчиняться велениям господа. Даже Томас Литтлбоди, эсквайр и знаменитый бостонский адвокат, да и сам преподобный Дьюи, который был доктором богословия, не могли бы превзойти его в красноречии.

Мистер Гилмор счёл нужным довести до сведения Элизы, что сопротивление с её стороны не только бесполезно, но даже преступно и греховно, так как помощи ей ждать неоткуда. Касси, по его словам, была накануне продана, а прибывший сегодня вечером из Нью-Йорка Монтгомери находится уже в руках мистера Агриппы Кертиса; достойным образом наказав юношу за его дерзость, мистер Агриппа Кертис намеревается отправить его работать на одну из плантаций на Красной реке. Ей, следовательно, на него рассчитывать нечего: она его больше никогда не увидит.

Услышав такую страшную весть и не имея возможности проверить, правда это или ложь, Элиза побледнела. Её страшила не столько собственная судьба, сколько тяжёлая участь, грозившая её возлюбленному. Она выронила из рук кинжал, но в это время дверь, которую Гилмор оставил незапертой, распахнулась, и на пороге появился Монтгомери.

Подходя к дому Гилмора, мы застали у входа верного Колтера, который зорко следил за всем происходившим внутри. От рабов, обслуживающих дом, ему удалось узнать точное расположение комнат, где была заключена Элиза. Хоть час уже был поздний, сославшись на то, что у нас к мистеру Гилмору неотложное дело, мы проникли в дом. Колтер и я остались внизу, чтобы обеспечить беспрепятственный выход, а Монтгомери, хорошо знакомый с расположением комнат, поспешно взбежал вверх по лестнице и направился к каморке, где была заключена Элиза.

Неслышно подкравшись к двери, Монтгомери широко распахнул её. Гилмор, сидевший спиной к двери и с напряжённым вниманием следивший за тем, какое впечатление производят на Элизу его лживые рассказы и все богословские и юридические истины, которые он силился преподать ей, не заметил вошедшего. Увидев Монтгомери, Элиза вскрикнула. Гилмор поспешно обернулся, но в то же мгновение чья-то сильная рука схватила его за горло. Монтгомери с размаху швырнул его головой в угол комнаты, где лежал матрац, повалил на него стол и стул и, схватив Элизу за руку, с быстротой молнии спустился с ней по лестнице и выбежал на улицу.

Мы с Колтером следовали за ними в отдалении. Все события развернулись очень быстро, без малейшего шума и суматохи.

Полчаса спустя вся наша счастливая семья — Касси, Монтгомери, Элиза и я — были в сборе. Но мы всё ещё находились в Новом Орлеане. А ведь нигде — ни здесь, ни в какой-либо другой части Соединённых Штатов Америки — стране, громогласно называющей себя свободной, а в действительности утопающей в тёмной пучине деспотизма, — ни одно оливковое деревцо не поднималось над водной ширью, не было ни пяди твёрдой земли, где бы можно было найти прибежище и покой.

Глава пятьдесят девятая

На следующий день мы благодаря заботам Колтера, проявлявшего до последней минуты неослабную энергию и преданность, сели на пароход, который, направляясь вверх по реке, без всяких приключений довёз нас до Питтсбурга. Оттуда мы, перевалив через горный хребет, добрались до Балтиморы и, проскакав на почтовых до Нью-Йорка, сели на пассажирский пароход, державший курс на Ливерпуль. Ни днём, ни ночью не чувствовали мы себя в безопасности, пока не услышали рокота ударявшихся о борт корабля высоких синих волн океана. Но даже и здесь не ощущали мы полного покоя, пока полосатый американский флаг всё ещё реял над нами.

Лишь тогда, когда мы очутились у берегов Англии, мы поняли, что спасены.

Благодарение богу, на свете есть страна, которая способна укрыть беглецов, спасающихся как от европейской, так и от американской тирании, венгерских изгнанников [65] и американских рабов!

Перед отъездом из Нового Орлеана Элиза оставила Колтеру доверенность и второй экземпляр завещания мистера Джеймса Кертиса. Эти документы давали возможность Колтеру предъявить иск к Грипу Кертису и восстановить Элизу в правах наследства. Одновременно с этим мы заключили с Колтером соглашение, предоставлявшее ему в собственность половину всего имущества, которое ему удастся отвоевать.