Черный феникс. Африканское сафари - Сергей Кулик

Неподалеку от Кускуама сохранились развалины большой круглой церкви Дэбрэ Цехай, дальше — руины загородной резиденции Мынтыуаб, состоящей из аудиенц-зала и спальных покоев. Как-то, неожиданно прискакав сюда на лошади, чтобы обсудить с матерью неотложные дела, Иясу II застал ее в объятиях своего двоюродного дяди. Так царь выяснил то, что было известно многим придворным, но что никто не решался ему сказать: вскоре после смерти Бэкаффы мать вступила в связь с его двоюродным братом, получившим прозвище Мыльмыль — Избранник. У них было несколько дочерей, в одну из которых — свою сестру — ничего не подозревавший Иясу был влюблен.

Потрясенный этим открытием, Иясу Справедливый решился на свой единственный известный нам преступный шаг. Он пригласил Мыльмыля на прогулку, предварительно приказав верным людям, спрятавшимся за кустами, утопить Избранника в водах пруда.

Однако, когда люди Иясу в присутствии императора набросились на Мыльмыля, неподалеку от пруда, среди деревьев, прогуливалась его сестра. Решив отомстить за гибель брата, она подсыпала ныгусэ яд в бокал любимого им вина.

Этот эпизод из жизни двора куарийцев не может, однако, помешать нам сделать вывод: первая половина XVIII века вошла в историю Эфиопии как период просвещенных правителей. Одну из главных задач своей власти они видели в том, чтобы покровительствовать образованию и культуре, поощрять развитие науки и литературы. Они осуществили множество мероприятий, с трудом укладывающихся в стереотипное представление о жизни Тропической Африки двести с лишним лет назад.

Культурный «бум» гондэрской эпохи, однако, не выходил за пределы столицы, не был органически связан с развитием страны и оттого мало что изменил в нравах и умонастроениях могущественных феодалов Шоа и Тигре. Поэтому, как только в 1755 году погиб Иясу, а затем отошла от активной политической жизни и ытеге, Эфиопию вновь охватили междоусобицы.

Сначала конфликт возник в самом Гондэре, где власть делили куарийцы и оромо, которых поддерживала Уолетэ-Берсабах, вдова Иясу II и мать наследника престола Ийоаса. Когда оромо добились перевеса, усилились центробежные тенденции среди амхара и тигре, не желавших признавать власти «вчерашних мусульман».

Было время, когда центр политической жизни в Гондэре переместился с гимпа во дворец Микаэля-Сыуля. Опытный и тонкий политик, старый рас захватил пост гондэрского наместника и вскоре сосредоточил в своих руках все нити власти, способной удержать разваливающуюся империю и противостоять оромо. Грузинский путешественник Манучар Качкачишвили в своем докладе князю Потемкину называет его даже «царем над всеми абиссинцами». Джеймс Брюс, тогда же посетивший Эфиопию, характеризует раса как «правителя над королями».

И действительно, все три царя, сменявшиеся на гондэрском престоле во времена возвышения раса, выглядят не более чем его марионетками. Ийоас по приказу Микаэля-Сауля был задушен муслиновой шалью. Возведенный по настоянию раса на престол против своей воли семидесятилетний калека Йоханныс II, сын Иясу I, демонстративно проводил все время за чтением книг и требовал одного: отпустить его изучать рукописи на озеро Тана. Старика книгочея, не желавшего своим участием в политике поддержать гондэрского наместника, отравили. Ему наследовал пятнадцатилетний Текле-Хайманот II, при котором рас стал регентом.

Оба они активно подавляли бунты, вспыхивавшие в провинциях. Но жестокость, к которой стал прибегать Микаэль, порождала новые волнения. В крови тонул Гондэр. Дж. Брюс, описывая город глазами очевидца после одной из карательных операций Микаэля, уподобляет его «сплошному склепу», в котором «тысячи трупов гнили на улицах, а тысячи гиен и других плотоядных зверей бесстрашно поедали их средь бела дня». В конечном итоге в 1770 году армия изгнала раса из столицы в его родной Аксум. Началась новая чехарда безвестных подставных личностей на троне. Она продолжалась до 1784 года, когда Текле-Гиоргис, которого эфиопские историки называют «последним гондэрским императором», отрекся от трона.

В 1789 году в Эфиопии уже было пять царей, причем каждый из них считал остальных узурпаторами. Феодальная анархия и раздробленность усиливались. Через несколько десятилетий страна вступила в эпоху удельных князей-мэсафынтов.

Конец этому страшному периоду в истории Эфиопии положил уже знакомый нам Менелик II, завершивший процесс создания централизованного государства.

К его памятнику в центре Аддис-Абебы кладут цветы и в революционной Эфиопии…

Глава сорок шестая

Ветер с Индийского океана. — Там, через пролив — Ламу. — Город-феникс, донесший до наших времен аромат времен суахилийской цивилизации. — Улицы, не знающие автомобиля. — Ослы с лампами на шее. — Захолустье, где куда оживленнее, чем в иной столице. — Магазины открываются ближе к полуночи. — Кофе, хама и крик муэдзина. — Арабы? Нет, африканцы! — Ночь на борту парусника-доу. — Взлет и падение островных государств-городов. — Уникум восточно-африканского побережья

К востоку от южноэфиопских плоскогорий и вулканических плато Туркана, занимая всю сомалийскую и добрую половину кенийской территории, лежат опаленные солнцем песчаные равнины. Лишь в последний день мучительно долгого и тяжелого пути подернутая пеленой серой пыли пустыня нехотя уступает место желто-красной в сухой сезон саванне, среди которой, ближе к вечеру, появляются первые пальмы. Сначала низкие, льнущие к земле, потом все выше, все стройнее и царственнее, они дают знать, что Индийский океан недалеко. Сидевшие под пальмами вдоль дороги нагловатые обезьяны-бабуины при нашем приближении поднимали неописуемый гвалт, забирались на макушки пальм и кидались оттуда их красноватыми плодами.

Иногда пальмы улавливали набегавший с океана ветер, принимались раскачиваться и шелестеть. Тогда сухой и пыльный воздух вдруг делался парным и солоноватым. Но как только пальмы затихали, вновь чувствовалось дыхание пустыни.

Какая-то невзрачная птаха упорно летела перед машиной, пикировала у самых колес и невредимой взлетала вверх. Только приглядевшись, я понял, что она делает: охотится за оранжевыми, незаметными в дорожной пыли кузнечиками, которых вспугивала наша машина. Покончив с насекомым, птаха запрокидывала голову и издавала звук, какой точь-в-точь доносится из громкоговорителя, предлагающего проверить часы. Рефлекс срабатывал — на часы я смотрел гораздо чаще, чем обычно.

Потом дорога побежала по ослепительно белому коралловому песку и внезапно оборвалась у переправы.