Приключения Жихаря - Михаил Успенский

– С меня, положим, и четырех не получишь, – сказал Жихарь. – Да и какие у вас реки? У нас бы они ручейками считались. И те, гляжу, все пересохли…

– На ночлег там оставаться тоже не следует, – сказал Возопиил. – Ну да ты не маленький, сам понимаешь. Если не надругаются, то обманут непременно. Вот один мой знакомый купец туда заехал. Всего добра у него было осел да ковер. Ковер, правда, дорогой, впору хотя бы и царю. Купец все деньги, считай, в него вложил. Вассанский ковер, загляденье, золотым шнуром перевязан.

И остановился–то бедолага вроде у знакомого человека. Погостил, собрался дальше в путь. «Где ковер?» – спрашивает у хозяина. А тот ему: «Ковер? Какой ковер? А, тебе, наверное, приснился ковер… Яркий был ковер, говоришь, вассанский? И шнур золотой тебе снился? Это, милый человек, сон хороший, к добру: шнур означает долгую и счастливую жизнь, а многоцветье ковра – цветущий сад, хозяином которого ты вскорости станешь. Бот какой счастливый сон приснился тебе под моим кровом».

Ну, купец и потащил его к здешнему судье. Судья выслушал обе стороны и постановляет:

«Тот, кто оказал тебе столь радушный прием, издавна известен у нас как превосходный толкователь снов, и за толкование, да еще такое благоприятное, ты должен ему уплатить четыре серебреника – это не считая съеденного–выпитого».

Купец видит, что правды не добиться, решил побыстрей унести ноги. Глядит – у осла ухо отрезано. Он опять к судье – надеется хоть сколько–то получить за ущерб. Ну судья и присудил хозяину–гостеприимцу держать осла у себя до тех пор, пока новое ухо не вырастет…

– Н–да, – сказал Жихарь. – Но нам–то терять нечего – ни ослов, ни ковров…

– А хуже всего, – вздохнул пророк, – там приходится нищим. Хлеба такому никто не подаст, зато подают монеты, и на каждой монете подающий выцарапывает свое имя. Когда нищий помрет с голоду, они подойдут и деньги свои назад разберут…

– Решено, – сказал Жихарь. – Идем короткой дорогой. Что–то давно я за справедливость не ратовал, негодяев не лупцевал…

– Да что мы против двух городов, начальник? – спросил пророк и посмотрел на

Жихаря печально–печально.

…Мерзостные городки располагались на двух полукруглых холмах, и дорога пролегала как раз между ними. Чуть в стороне от дороги курился дымок.

– Это под ними уголь горит, – объяснил пророк. – Угольный пласт. Они его и подожгли, чтобы даже зимой было тепло…

– Так у вас и зимы бывают? – не поверил богатырь.

– Бедному везде зима, начальник, – сказал Возопиил.

Несмотря на злые нравы, караульная служба здесь была поставлена как надо. Путников уже ждали. Сразу перед городскими воротами.

– Говорил я тебе, – заныл пророк. – Не отбиться нам, схватят и опозорят так, что лучше потом совсем не жить…

Жихарь поглядел на местное ополчение и решил, что да, пожалуй, погорячился.

Хоть и сил вроде бы хватает, и Симулякр под рукой, но он – вещь

своенравная, чем–то прикинется?

Ополченцы содомские оделись в тяжелые латы. Из–под шлемов поблескивали нетерпеливые глазки, оттененные для красоты сажей, румяные щечки, неприличные воину, были гладко выбриты…

– К нам, к нам, противные! – послышались голоса.

Жихарь остановился и достал Симулякр. Тотчас рука его согнулась под неожиданной тяжестью: Умный Меч превратился в толстую трубу с шестью дырками на торце. Сквозь трубу бежала стальная лента, снаряженная как бы толстыми медными костылями.

– Хорошая дубина… – с сомнением сказал пророк. И закричал: – Горе вам, племя гордое и жестоковыйное! Горе вам, стоящим под стрелой, ибо обрушится стрела, и тот, кто стоял под ней, падет, а кто не стоял – пребудет в целости! Горе вам, неосторожно обращающимся с газовыми баллонами, ибо настанет день, когда разорвутся они и вас разорвут с собою! Горе вам, пренебрегающим резиновой обувью при высоком напряжении, ибо в руке его свыше тысячи вольт!

Покуда Возопиил выкрикивал свои предупреждения, Жихарь торопливо пробовал разобраться с невиданным оружием. Потом все–таки нашел крючок наподобие арбалетного…

И еле удержал трубу в руках – она с огромной силой задергалась и замоталась

в разные стороны. Уши сразу заложило от грохота. Ополчение содомское

разбежалось кто куда, теряя оружие, а городские ворота, окованные медью,

разнесло в щепки.

– Вот так–то, – сказал Жихарь. – Отдаю тебе, храбрый Возопиил, эти города на три дня на поток и разграбление – за то, что не убежал в опасный час.

Пророк прочищал уши .пальцами, надеясь выковырять настрявший там грохот.

– Тут, начальник, – сказал он, – и десятерых праведников на два города не найдешь Но один надежный мужик все–таки есть – старый Лот. Дочки у него – ах! Один цимес! Тоскуют девки – женихов же тут не водится…

Жихарь, правда, на этот счет не больно голодал – ночью его в шатре навещали

две–три служанки Иаковлевы, – во все–таки не удержался.

Да и Симулякр снова стал деревянным детским мечом в знак того, что опасность миновала.

– Добро, веди к своему Лоту, – сказал он.

…Утром Жихарь наполнил свежей озерной водой давно высохший бассейн во дворе у старого Лота, и теперь они с пророком блаженно отмокали от дорожной пыли, покуда Лотовы дочки терли им пятки пемзой.

Сам Лот сидел на краю бассейна с обнаженным мечом – то ли покой гостей охранял, то ли дочек запоздало стерег…

– Я послал жену по соседям, – сказал старик. – Думаю, вы вчера так и легли спать голодными…

– Да нет, благодарствую, – вежливо сказал Жихарь.

– Не опомнились бы здешние от страху, – заметил пророк и поднырнул под одну

из дочерей Лотовых.

– Нет, – сказал старик. – Они принимают вас за ангелов, да и я, признаться,

принимаю вас за ангелов. Теперь у меня будут внуки или внучки…

– Не без этого, – согласился Жихарь. – А то у вас тут детей вовсе не видно…

– На соседней крыше сволочь какая–то лежит – подглядывает, – сказал пророк.

В ворота кто–то негромко постучал – лучше сказать, поскребся.

– Это судья, – усмехнулся Лот. – Извиняться пришел. Судья Шакрурай.

– Пусть извиняется, – разрешил Жихарь. Судья Шакрурай оказался неожиданно тощим, а румяные щеки делали его похожим на больного горячкой.

– Смилуйтесь, посланники Неба, – сказал судья. – Мы вели себя неразумно… Наши законы несовершенны… Наши нравы достойны сожаления… Но у нас уже много лет не было доброго примера, вот вас и послали нам на вразумление…

Говорить он говорил, а сам бочком–бочком подбирался к старику, у ног которого лежала одежда героев.

– Эй, эй! – заорал Жихарь.

Но было уже поздно: тощий подлец схватил платок княжны Карины и устремился к выходу. Ясно: подглядел его водоносные свойства, а дороже воды здесь ведь ничего нету…

Жихарь, как был, выскочил из воды. Одна кожаная ладанка с оберегами и дорожной мелочью болталась на шее.

– Возьми одежду, – крикнул он пророку, не оборачиваясь. – Да деревяшку эту береги пуще глаза…

И голяком побежал по улицам содомским. Жители выглядывали из–за глинобитных

стен с большим интересом. Вор–судья несся длинными, не по возрасту,

прыжками.

– Стой, скотина! – кричал Жихарь. – Сильно бить не буду, только отдай платок!

Судья добежал до ямы, откуда струился дым, и заметался на ее краю.

– Берегись, начальник! – донесся вопль Возопиила.

Содомляне все–таки опомнились, решились подняться на голого и безоружного –потихоньку стали вылезать из домов, размахивать копьями, потрясать мечами.

Судья Шакрурай, видя поддержку, глумливо заплясал на краю ямы, помахивая платком. Жихарь не знал, что и делать – то ли доставать проклятого судью, то ли дожидаться пророка с мечом–разумником. Вот, блин поминальный, изменил княжне – и враз ее подарка лишился…

Тут в воздухе раздался какой–то очень знакомый свист. Стрела попала судье Шакрураю в правый глаз, он коротко вякнул, зашатался и рухнул в дымящуюся яму.

– Что за дела? – оглянулся Жихарь. Сзади никого, кроме пророка, не было – содомляне снова попрятались по домам, да и не стреляют здешние луки так далеко и сильно…

– Бежим, начальник! – кричал пророк. – Бежим, а то сейчас такое начнется!

Жихарь тут сообразил, что обычно бывает от столкновения воды с огнем, но убежать уже никуда не успел.

Земля под ним вздыбилась, заревела, ударили тысячи громов, и раскаленная могучая ладонь подняла богатыря высоко над землей и понесла куда–то…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Бог – человек мудрый.

Он нас судит и пасет,

Из–за него мы пачкаемся в грязном аду,

В этой зловонной яме, откуда нельзя уйти.