Драконы Исчезнувшей Луны - Маргарет Уэйс

Даламар не сомневался, что его приятель маг строит какие-то планы, однако не принимал их в расчет. Ну что Палин мог сделать? Он был таким же жалким, бессильным трупом, как и сам Даламар. Правда, эльф не собирался сдаваться. Он тоже создал план и теперь был готов к любым ударам судьбы, полагая, что в любом случае сумеет, подобно кошке, приземлиться на ноги.

И тем не менее в слепом нищем явно ощущалось нечто странное. Вероятно, он был — или по крайней мере воображал себя — чародеем. Не исключено, что у Палина появилась некая идея, и теперь он надеялся воплотить ее в жизнь при помощи своего таинственного знакомого. Правда, Даламар никак не мог понять, какого кролика они хотели извлечь из своей магической шляпы, но это было не важно: в любом случае мертвые мгновенно схватили бы их творение и разорвали его на куски.

Успокоенный этой мыслью, эльф решил, что может безбоязненно оставить Палина наедине с его незрячим другом и отправиться наблюдать за гладиаторским состязанием между Миной и Малис. Ему было безразлично, кто из них выиграет, — он наблюдал за их сражением с холодным, бесстрастным интересом игрока, чей главный ход еще впереди.

Малис тем временем дохнула огнем на мертвого дракона, и его крылья занялись пламенем. Драконица фыркнула, уверенная, что теперь победа у нее в кармане.

«Не спеши радоваться», — мысленно посоветовал ей Даламар и оказался прав.

На поле битвы явилась сама Такхизис. Она протянула руку и дотронулась до мертвого дракона, дабы вдохнуть в него свой Божественный дух и таким образом спасти верную ей Мину.

И в эту минуту Даламар услышал голос, распевавший какие-то слова. Он не понял их смысла, зато сразу узнал язык, на котором они произносились, — древний язык драконов, и ритм, характерный для магических заклинаний. Встревоженный эльф устремился в Храм. Он увидел яркую вспышку света, и тут до него дошло, что он совершил ошибку, и скорее всего фатальную.

Подобно тому как когда-то он дал неправильную оценку дяде, теперь он просчитался и с племянником. Слишком поздно Даламар догадался, что задумал Палин.

Он уже распознал в слепом нищем Мирроара, Хранителя Цитадели Света, одного из немногих серебряных драконов, оставшихся в мире после того, как все другие загадочным образом исчезли. Он видел души мертвецов, окруживших слепого в надежде напитаться исходившей от него магией. Впрочем, Мирроару это явно не мешало: мертвые цеплялись к нему, словно пиявки, но никак не могли повлиять на творимые им заклинания.

План Палина стал для Даламара настолько ясным, словно он сам принимал участие в его разработке.

Он взглянул на небо. Это был момент триумфа Такхизис. Наконец-то она могла сполна отплатить драконице, дерзнувшей предъявить права на ее мир. В течение долгого времени Владычице Тьмы приходилось молча терпеть дерзкие насмешки Малистрикс и смотреть, как она убивала ее слуг и использовала их силу, которая по праву принадлежала ей, Такхизис. Наконец Владычица достаточно окрепла для того, чтобы бросить Малис вызов, вырвать у нее души криннских драконов и, вернув их себе, снова выкачивать из них силу. Ведь они всегда служили ей!

Такхизис долго наблюдала, готовилась и ждала этого дня — дня, когда она сможет устранить последнее препятствие, стоявшее на ее пути к полной и абсолютной власти над Кринном. Однако, сосредоточившись на видимом враге, Владычица Тьмы неосмотрительно позабыла об опасности, незримо дышавшей ей в спину.

Даламар мог предупредить ее. Ему достаточно было шепнуть одно лишь слово, и Такхизис бросилась бы в Храм. Она ни за что на свете не позволила бы причинить тотему вред — слишком большие надежды она возлагала на эти врата в мир, чтобы позволить кому бы то ни было захлопнуть их прямо у нее перед носом. С Малис она смогла бы разобраться и позднее, равно как и заменить Мину — в случае ее гибели — новой последовательницей.

Даламар колебался.

Конечно, Такхизис предложила ему щедрую награду — возвращение к жизни и обретение прежних магических способностей.

Эльф окинул мысленным взором свое прошлое и вдруг обнаружил странную вещь: он помнил лишь то, что так или иначе было связано с магией, и теперь сделал бы все что угодно — обманул бы, предал, убил — за возможность снова ощутить в себе эту силу.

Мысль о том, что для этого ему пришлось бы унижаться перед Такхизис, была неприятна Даламару. Ведь много лет назад, обладая могущественной магической силой, он вел себя весьма вызывающе по отношению к Владычице Тьмы, ибо Нутари, ее сын, всегда недолюбливавший свою мать, был готов в любую минуту защитить от нее собственных служителей. Но Бог Черной Магии ушел из мира, а вместе с ним исчез и его дар.

Ныне же ради аналогичного дара Даламару предстояло пресмыкаться перед Такхизис подобно жалкому червю: он не сомневался, что она припомнит ему его былое небрежение к ней. Но магия, по мнению эльфа, того стоила.

Такхизис поставила на карту все, а потому с острейшим интересом наблюдала сейчас за разгоревшейся битвой. Ее воительница выигрывала: Мина летела прямо на Малис, крепко зажав в своей руке сверкающее Копье Дракона.

Даламар опустился на колени в пыль, склонил голову и смиренно произнес: «Ваше Темное Величество...»

Мирроар не мог видеть исходившую от него магию, но мог ее чувствовать и слышать. Она срывалась с его пальцев голубыми стрелами, шипя и потрескивая. В воздухе пахло серой. Серебряный дракон представлял себе, как эти стрелы ударяют по черепам, а потом начинают перепрыгивать с одного на другой — от золотого к красному, с нижнего на верхний, и так до тех пор, пока все драконьи головы не оказываются связаны единой искрящейся цепочкой.

— Заклинание работает? — спросил он.

— Да, — с благоговением выдохнул Палин.

Ему искренне хотелось, чтобы Мирроар мог взглянуть на это сам. Шипевшие молнии кружились в бешеном танце. Бело-голубые, они скользили по черепам так быстро, что глаз не успевал следить за ними. Когда магическая стрела попадала в очередной череп, он вспыхивал, словно его осыпали каким-то особым, синеватым фосфором. И все это действо сопровождалось грозными раскатами грома, сотрясавшего Храм Сердца.

Магия тотема схлестнулась с магической силой, обрушившейся на него извне.

Голоса мертвых вдруг умолкли, сменившись ужасающими воплями живых: одни в волнении бежали к горе из драконьих голов, другие в панике неслись прочь от нее.

Наблюдая за тем, как Мирроар творит свои заклинания, Палин повторял про себя произносимые серебряным драконом слова. Правда, он совсем не понимал их смысла, но они каким-то таинственным образом сами возникали у него в голове. Тело мага неподвижно сидело на скамейке в углу, в то время как его ликовавшая душа любовалась волшебными голубыми вспышками, озарявшими тотем.