Сказание о страннике - Дэвид Билсборо

Взгляд Болдха затравленно метался по сторонам: никого не было видно.

«Хвитакрист! — запаниковал странник. — Тихо они подобрались! Но как?..»

Из кустов выступили несколько фигур.

Если прежде тот факт, что напавшие говорили на его языке, служил хоть каким-то утешением, при первом же взгляде на них надежда улетучилась. Болдха теперь по-настоящему ожгло страхом, и мысли о смерти вдруг стали весьма актуальными.

Напавших было пятеро — нет, шестеро, если считать того, что стоял сзади и держал нож у горла. За все годы странствий Болдх ещё ни разу не встречал столь пестрого сборища кровожадных, мерзких и развязных отморозков, как те, что стояли сейчас перед ним. Людей двое, остальные — сборная солянка из представителей прочих рас со всех уголков Линдормина. Болдх пробежался взглядом по ряду ног перед собой и насчитал двух людей, хогера, боггарта и (шутки кончились!) грелла. Позади них монолитной глыбой возвышался фута на три, не меньше, облаченный в доспехи тасс.

Закоренелые, вооруженные до зубов убийцы; и все клинки нацелены прямо на Болдха.

— День добрый, — хриплым голосом поприветствовал он.

Губы одного из людей скривились в неком подобии ухмылки, а клыкастая пасть грелла разинулась в оскале, от улыбки весьма далеком, сопроводив его почти кошачьим шипением, и даже сквозь запах собственных экскрементов Болдх почувствовал зловонное дыхание.

«Хрен-Адан, ненавижу греллов!» — только и подумал Болдх, с отвращением глядя на черно-синюю шкуру и длинные ядовито-зеленые, торчащие во все стороны волосы.

Как всякий уважающий себя человек, Болдх предпочитал не связываться с другими племенами, обращаясь к ним лишь в случае крайней необходимости. Но греллов он обходил за много миль, пусть даже приходилось потратить лишний день пути. Болдх знал, что многие специально их разыскивают для собственных сомнительных целей, но в его глазах люди, которые якшались с этой гнусью, были ничем не лучше греллов: сутенеры, вымогатели, контрабандисты, наёмники, и — да, куда же без них? — ольхориане. Последние набирали здесь храмовую стражу, похитителей тел или даже палачей — ибо греллы славились своей жестокостью. А также распутством, которое многим приходилось особенно по душе. Самки вызывали отвращение даже у самых отчаянных, зато продажные самцы последнее время пользовались большим спросом у обеспеченных дам, которым некуда было девать время и деньги.

У стоявшего перед ним на поясе висели три топорика — излюбленное оружие морских волков Багрового моря для метания по живым мишеням. Но этот грел не походил на пирата; судя по сети и цепу с тремя шипастыми шарами, он, вероятно, недавно работал вышибалой в каком-нибудь доме терпимости.

Внезапно Болдх почувствовал, что лезвие плотнее прижалось к бьющейся яремной вене, и замер. Сильные тонкие пальцы ухватили его за волосы и больно запрокинули голову. Глухо вскрикнув, он совершенно застыл. Резкий удар в спину отозвался вспышкой боли по всему телу. Чуть не свалившись, все ещё в полуприседе со спущенными штанами, Болдх подчинился безжалостным рукам.

И услышал, как бандиты приближаются.

— Жанену, ичва бебана, пеккучи нанапена? — с вызовом спросил один из людей.

Это был язык родины Болдха, Пендониума, хотя такого диалекта Болдх никогда не слышал. «Жанену» значило «где», а «пеккучи нанапена» можно было перевести как «твои дорогие» или «твои любимые». Также это могло означать «Где твои деньги?» или «Где твои друзья?» Выражение «ичва бебана» обозначало кишечное расстройство у собак, питающихся в отхожем месте (Болдх решил пропустить его мимо ушей).

— Кинасема оефф-лает доерст! — отчаянно затараторил он, изо всех сил стараясь передать пендонийский говор и надеясь на лучшее. Не важно, знают они о его товарищах или нет. Он любой ценой должен внушить бандитам, что путешествует не один и за него есть кому заступиться.

Болдх дрожал от страха и чувствовал себя ужасно уязвимым. К тому же приходилось все время смотреть наверх.

Над ним со всех сторон нависли лица, заслоняя солнце. Одно из них особенно пристально его разглядывало. Суровое, безжалостное лицо, какое вполне могло принадлежать закоренелому преступнику — лицо, созданное, чтобы пугать. Заросшую щетиной зверскую морду с бледной, липкой от пота кожей обрамляли черные космы, длинные, но жидкие, сосульками свисавшие на шею и плечи. Губы напоминали двух жирных слизней, а глаза — маленькие, как у свиньи, и черные, как у акулы — были пусты и бездушны. По одежде этого ходячего ужаса ползали вши и какие-то личинки.

— Значит, — сказал бандит по-пепдонийски, — ты пеладан. Так-так, интересно. Надо будет познакомить тебя с Эглдавком, ему это понравится. — Почувствовав, как руки в перчатках проходятся по его коленным чашечкам, Болдх заскулил. — А он, я уверен, будет рад познакомить свой боевой молот с этими местечками!

— Я не пеладан! — выпалил Болдх, тоже на пендонийском. — Я из Хрефны!

Хрефна была обширной лесистой областью на северо-востоке Пендониума. Дальше прочих удаленная от столицы Имла-Элигиада (не по расстоянию, по влиянию), Хрефна считалась глухим и неуправляемым краем, и вообще-то пеладаны там не селились. Уже много лет эта местность служила прибежищем отщепенцам, ворам, разочаровавшимся бывшим пеладанам, мирившимся с опасной близостью дракусов из соседнего Божгода. Для верховного правителя Имла-Элигиада Годвина Морокара Хрефна была чем-то вроде выгребной ямы, которая к тому же служила самоуправляемой буферной зоной между столицей и Божгодом. Другими словами, чем меньше придется иметь с ней дело, тем лучше.

Но если Болдх и лелеял надежду смягчить сердца разбойников, назвавшись хрефнийцем, вскоре он понял, что затея провалилась. Его мучитель выкрикнул: «Врешь!» — и ударил пленника.

Слепящая боль заволокла сознание, ноги подогнулись. На несколько секунд мир поблек. Вскоре зрение вернулось, однако перед глазами все плыло: странника выворачивало, он с трудом ловил ртом воздух. Сквозь пелену Болдх увидел собственные пальцы — и заметил, как сильно они дрожат. Губы горели, левая половина лица онемела. Потом что-то тихонько зашкворчало, и в нос ударил запах горелой кожи.

«О боги! — подумал Болдх, борясь с головокружением и тошнотой. — Это ещё что за мерзость?!»

Поднеся губы к самому уху жертвы, мучитель проворковал:

— Я пока легонько. — Осклабившись, он потряс оружие перед носом у Болдха, и тот понял, что ему не лгут. Это был тяжелый чугунный митр, похожий на булаву с шипастым шаром на конце — но старинный, филигранной работы. Подобно посоху волшебника, митр излучал опасность и силу.

Разбойник продолжил:

— Соври ещё раз, и я ударю посильнее, так что кожа до кости сварится. Не из леса ты: говоришь как человек с запада или южанин из Артурана. Вот познакомишься с Эглдавком — узнаешь, как звучит хрефнийский акцент.

Он жестом велел, чтобы Болдха отпустили, и тот рухнул на землю. Прижатый наставленными на него колющими, режущими и рубящими предметами, странник уткнулся горящим лицом в прохладную, мягкую траву, ощутил ее свежесть, ее живительную силу, с упоением вдохнул этот терпкий запах и зарылся поглубже.

Затем его резко дернули вверх и поставили на ноги. Болдх осмотрелся. Следующие несколько секунд он оценивал свои шансы.

Истязатель с митром наверняка был тут главным. Бывалый мерзавец. От него так и веяло смертью. Она глядела из его глазниц, читалась в морщинах и шрамах на грубом лице и даже в развязных манерах. Казалось, он голыми руками насмерть порвал немало молящих о пощаде жертв — так, забавы ради.

Но ещё большие опасения внушали одеяние и надменная манера держаться этого изверга: в них явственно читалось что-то ритуальное, почти религиозное. Возможно, тому виной был кхис, который — теперь Болдх видел — висел в ножнах на поясе садиста; ольхорианский жертвенный кинжал с его волнистым лезвием ни с чем не спутаешь. А вдруг эти головорезы поклоняются Ольхору? От одной этой мысли Болдха чуть не стошнило. Если так, его ожидает жуткая смерть.

Он рассматривал одежду разбойника в поисках какого-нибудь знака или символа Владыки Зла. На плечах бандит носил темно-синий плащ, а под ним — кожаный пурпурный дублет с блестящими металлическими чешуйками. Ни знака, ни эмблемы Ольхора. Но когда бандит повернулся, чтобы что-то сказать тассу, Болдх заметил три символа, вышитых сзади на плаще. Он пригляделся и с изумлением обнаружил, что это не оккультные знаки ольхориан, а руны торок!

Мёртвая голова Ольхора, руна Эрсы и Факел Куны. Вместе.

Что бы это значило?

И что этот большой человек делает среди нелюдей? Почему выбрал такую звериную, дикую компанию? Извращение какое-то.

Делая вид, что потупил взгляд, как бы в знак почтения, Болдх сумел бегло осмотреть разбойников, тайком изучив каждого из них. Он так дрожал, что едва мог стоять, от ужаса все внутренности взбунтовались и подкатывали к горлу. Но Болдх прекрасно понимал, что у него не будет ни единого шанса спастись, пока он не узнает (или хотя бы не оценит) своего врага. Он заставил себя собраться.