Бомарше - Ф Грандель

В то же время Бомарше передал цензору Брету либретто оперы. Цензор "подписал" текст "слегка дрожащей рукой", после того как попросил автора кое-что смягчить. Бомарше, хорошо относившийся к Брету, сообщил цензору, что ранее собирался назвать свою оперу "Свободный судья, или Власть добродетели", но "меня обвинили бы в смешной претенциозности". От изначального комизма замысла в окончательном варианте осталось только заглавие, несколько сбивающее с серьезности тона: "Тарар" - тут есть какое-то подмигивание публике. Способ продемонстрировать, что ты не дал себя полностью одурачить.

"Тарара" начали репетировать в здании Новой оперы, которая находилась у ворот Сен-Мартен; За несколько дней до премьеры Бомарше, борьба которого с Бергасом была в самом разгаре, решил отменить спектакль. Он написал министру внутренних дел, чтобы объяснить причины такого решения:

"...мне на голову упал кирпич; я ранен и полагаю, что должен позаботиться о перевязке до того, как пойду ставить танцы нимф... Защищаться в суде от обвинения в клевете и руководить репетициями оперы - занятия слишком противоположные, чтобы надеяться их совместить."

Барон де Бретейль ответил с обратной почтой, что король отклонил просьбу автора отложить премьеру оперы: "Публика ожидает ее с нетерпением, и успех спектакля, на который мы имеем все основания рассчитывать, лишь добавит блеска Вашей литературной славе; это будет Ваше первое торжество над противником".

Таким образом, Людовик XVI, который хотел запретить постановку "Женитьбы Фигаро", на этот раз приказал Бомарше во что бы то ни стало играть "Тарара"!

Видимо, теперь Людовику захотелось быть публично высеченным. "После того как в "Женитьбе Фигаро" Бомарше высказал все, что мог, про министров и вельмож, - писал Гримм в вечер премьеры, - ему оставалось лишь с той же откровенностью высказаться о священниках и королях. Только г-н де Бомарше был в состоянии на это отважиться, и, быть может, только ему и было разрешено это сделать".

Премьера "Тарара" состоялась 8 июня 1787 года. Сказать, что она была триумфом, значит не сказать ничего. В большом сине-золотом зале толпа приглашенных, с трудом пробившаяся сквозь кордоны полиции, охранявшей входы в театр, с бурным восторгом встретила первые четыре акта оперы, однако пятый акт слушали с нескрываемой тревогой. И в самом деле, Бомарше на этот раз пошел еще дальше. Так, например, евнух Кальпиги говорил:

Кто злоупотребит верховной властью,

Тот сам ее основы пошатнет!

Как вы видите, если сравнивать с первым вариантом "Тарара", евнух стал говорить куда более определенно.

33 спектакля было сыграно в 1787 году! Зрители, все еще столь же многочисленные, "слушали в полной тишине и с таким самозабвением, которого нам еще не доводилось наблюдать ни в одном театре", отмечает Гримм. Когда в 1790 году представления "Тарара" возобновились, Бомарше переписал пятый акт, сделав его еще более современным. Он ратовал в нем за право развода, бракосочетания без священников и за свободу негров. Однако я не в силах утаить, что вдохновение, видимо, покинуло Бомарше, когда он сочинял жалкий куплет насчет "черного из Занзибара":

Ола! Как сладко быть рабом!

Мы, черные, просты умом,

Мы добрым белым людям

Всегда послушны будем.

Преданы белым

Душой и телом,

За тебя, господин,

Умрем, как один,

Молясь, чтоб грозный Урбала

Хранил народ от бед и зла.

Вон он, вон он,

Урбала! Урбала! ла-ла-ла-ла...

Ужасающе, не правда ли? Но в остальном Бомарше проявил изрядное мужество, написав следующие строки:

Клянемся лучшему из королей

Закон его блюсти до окончанья дней!

Сторонник конституционной монархии, он не поддался давлению публики и артистов, требовавших от автора более республиканских куплетов. Но в 1793 году Бомарше находился за границей, и потому "Тарар" стал революционером.

Престол! Друзья, но это слышать странно!

Судьба вас избавляет от тирана,

А вы опять хотите короля!

В 1802 году, во время консульства, уже после кончины Бомарше, опера была возобновлена еще раз. И я представляю себе, что особых проблем с ней не возникло; солдат Тарар, поднятый народом к власти, должен был кого-то напоминать публике.

Тарар, Тарар, Тарар!

Мы требуем вернуть нам генерала!

Людовик XVIII присутствовал на последнем представлении этой невероятной оперы и мог, ничем не рискуя, рукоплескать финальному куплету:

Страной свободною владей,

Народ вручил тебе корону;

Правь справедливо, по закону,

И обретешь любовь людей.

Со времен Реставрации никто, я полагаю, не думал о новой постановке "Тарара", и во имя вечной славы Бомарше будем молить Брахму, чтобы это мрачное произведение никогда больше не видело огней рампы.

Однако спустимся на землю. Нам нужен какой-то переход, не правда ли? Либо мост? Мост Бомарше. Когда "Тарар" и Бергас не занимали его мыслей, Бомарше, строил, пока что только на бумаге, "мост через реку Сену между королевским парком и парком Арсенала". Он очень подробно разрабатывал этот проект, став по такому случаю архитектором. В первом варианте чертежей мост этот должен был состоять из пяти арочных, пролетов и покоиться на железных опорах. Однако этот проект решительно не удовлетворил Бомарше, и он снова засел за чертежную доску. Месяц спустя мост этот был уже однопролетным и цельнометаллическим, как опоры башни г-на Эйфеля. Бомарше стремился к тому, чтобы его мост "никогда не вредил бы навигации и не боялся бы ни паводков, ни ледоходов". Когда проект приобрел свой окончательный вид, он тщательно занялся изучением стоимости его осуществления (883 499,7) и способов финансирования этого начинания (акционерное общество), компенсация строительства (мостовой сбор: экипаж, запряженный парой лошадей, - 5 франков; четырьмя лошадьми - 7 франков; шестью лошадьми - 9 франков; верховой - 1 франк, пешеход - 3 су; бык - 1 франк 6 денье; овца - 6 су и т.д.). Отметим мимоходом странность этого тарифа: овца стоит двух пешеходов. Не улыбайтесь. Мост Бомарше был построен в конце прошлого века на том самом месте, которое он указал, и с учетом grosso modo {В общих чертах (лат.).} всех его установок. Но город окрестил его иначе, и называется он не мост Бомарше, а мост Сюлли. Во Франции один министр стоит двух литераторов, а то и больше, что доказывает коротенькая улица Мольера и ее соседка нескончаемая улица Ришелье.

До сих пор мы следили за быстрыми оборотами минутной стрелки на циферблате часов. А с 1787-1788 годов начинает казаться, что и часовая стрелка резко убыстряет свой ход. Годы падают как подкошенные, время в песочных часах течет быстрее. Бомарше вошел в шестой десяток, как в прихожую старости. Это тот переход, когда и тело и голова стремятся к некоторому замедлению темпа, когда дни и ночи проходят невнятной чередой, словно во сне. Эти годы в жизни Бомарше крайне противоречивы: с одной стороны, он желает жить быстро и не отставать от времени, а с другой - передохнуть, где-то обосноваться, остановить быстрый ход солнца. Конечно, на сцене общественной жизни, увлекаемый инерцией движения своих дел и тяжбы с Бергасом, подстегиваемый своим предпринимательским даром, он все еще прежний Бомарше. Но вот в кулисах этой жизни все для него вдруг становится двусмысленным и противоречивым.

Догнать убегающее время, остановить его - такова была его задача. Безоглядно жить и вместе с тем навести порядок в своем последнем прибежище, где, может быть, и будет его могила, - такова была двойственность его существования.

К пятидесяти шести годам покоритель женщин, донжуан, стал ежедневно сталкиваться с новой реальностью: люди, которые вчера еще были такими податливыми, становились отчужденными, во всяком случае, так ему казалось. Тело, недавно еще такое послушное и живое, теперь часто уже не внимало приказам желаний. Бомарше, который всегда любил женщин и был любим ими, любил, не ведая ни горя, ни конфликтов, не теряя головы, меняя их одну за другой, как меняются времена года, был теперь в этом смысле уже далеко не прежним. Любовные приключения стали для него более трудными и менее увлекательными и часто резко обрывались; его жена, его дочь и Жюли, конечно, все чаще и чаще находили поводы, чтобы удерживать его дома. К концу жизни женщины, которые живут в твоем доме, исподволь одолевают всех остальных. Постепенно они становятся более властными, более настойчивыми. Старость, как и детство, опекают женщины. Их царства находятся по соседству: рождение и смерть. И Бомарше, скорее всего, сдался бы под их напором, если бы не два обстоятельства: Революция и, извините меня, Нинон!

Запомнили ли вы ту юную незнакомку, которая писала ему такие забавные письма из Экс-ан-Прованса? В конце концов он тогда просто перестал ей отвечать, но писем ее не сжег, а, наоборот, аккуратно сложил в папку, как, впрочем, обычно и делал. Так вот Нинон появилась вновь. Он запрятал память о ней куда-то в глубь своей души. И подобно забытым семенам, которые годами неподвижно лежат в земле и вдруг неизвестно отчего начинают прорастать, Нинон, неожиданно пробившись после многих холодных и печальных зим, дала росток и разом вернула ему молодость.