Лёха - Николай Берг

А эти, что бежали по дороге, не таились, то ли глупые, то ли посчитали, что безопасно уже. Бежали плохо, тяжело, через силу, то ли вымотались, то ли — что скорее — не жрали давно толком. Тут Семёнов порадовался своей наблюдательности — у одного — того, что слева — в руках была винтовка Токарева, второй — судя по виду — командир — хотя и бежал с пистолетом в руке, но за спиной болтался именно автомат со здоровенным круглым диском. Этот командир удивил своим видом, когда подбежал поближе — словно с витрины военторга, прямо, сопляк–сопляком, совсем мальчишка, но форма вся на нем сидит прекрасно и какой‑то чистенький весь, вот боец с винтовкой — тот нормальный и потрепанный и помятый, а этот — даже сапоги блестят и фуражка комсоставовская, щеголеватая — с ремешком под подбородок, устав ходячий, а не человек. Середа, незаметно подобравшийся поближе, ткнул в подошву Семёновского сапога. Боец обернулся, взгляд артиллериста прямо вопил о чем‑то. Но тут бегущие поравнялись, так же трусцой поскакали дальше, а Семёнов понял, что имел в виду Середа — Лёха‑то в немецкой форме! Забыл совсем, из головы вылетело, но это было серьезно, потому красноармеец крикнул в спину странной парочке на дороге:

— Стой!

Те, разумеется, и не подумали вставать мишенями, а метнулись на другую сторону и залегли там в кустах.

— Стою, хоть дой! — грубовато ответил тот, что с самозарядкой. Хриплый такой голос, сумрачный. Настороженный такой, но зато стрельбы нет, это уже хорошо, это просто замечательно, это самое главное сейчас.

— Вот еще доить тебя не хватало! Давайте без глупостей, здесь бойцы рабоче–крестьянской красной армии. Вы кто? На всякий случай — у нас тут пулемет, так что поспокойнее давайте — отозвался немного отползший Середа, показав, что тут несколько человек. С пулеметом.

— Чего надо? — спросил хмурый голос.

Это немного смутило. А действительно — чего надо‑то? Шли себе, никого не трогали, а тут вона как! Надо было в первую голову, чтобы не выскочили они на переодетого потомка, тогда бы кончилось все худо. А дальше‑то что?

Там, где остановилась машина, бахнул неожиданно выстрел, кто‑то из винтовки врезал. Почему‑то подумалось, что это Лёха бабахнул. Чуточку выстрел от немецкого карабина от родной винтовочки все‑таки отличался, сейчас показалось, что немецкий карабин голос подал. Спроси кто Семёнова — как он отличал, вряд ли бы и слова нашел, а вот уши — те четко понимали кто бахает, навострились.

— Так чего надо‑то? — уже более нервно спросил хмурый голос.

— За вами хвосты подчищаем, не добили вы, видно, нашим приходится — отозвался Середа.

— Я — лейтенант Березкин, со мной ефрейтор Бендеберя. Назовитесь!

— Бойцы Семёнов, Середа и Жанаев.

— Старший ко мне, остальные на месте! — приказал лейтенант из кустов.

— Не годится — несколько развязно, но твердо ответил Середа.

— Ваши предложения? — немного растерявшись, но удержавшись в командном тоне спросил лейтенант.

— По одному человеку на дорогу с каждой стороны.

— Принято! — после пары секунд раздумый и перешептывания согласился командир.

И не торопясь, отряхивая веточки и листики с бриджей вышел на середину дорожки. Семёнов не успел толком ничего сказать. а Середа, так же неторопливо поднялся и вышел навстречу. Ну, в общем, правильно, язык у артиллериста подвешен получше, а вот пулеметом прикрыть и наказать — тут Семёнов справится, тем более, что две руки, как — никак и обе целые. Да и заметил боец, где мужик с самозарядкой улегся, если что — не промажет. А вообще — похоже, что свои, такие же окруженцы, только вот у них командир, да засаду сделали неумело, грубая засада‑то получилась.

Двое на дороге оглядели внимательно друг–друга, тихо обменялись несколькими фразами, поглядывая по сторонам, после чего лейтенант махнул своему напарнику рукой и сержант с нелепой фамилией тоже вылез из кустов, а за ним на дорогу вышел и Семёнов, держа тяжеленный пулемет наперевес.

Поздоровались, обменялись церемонным рукопожатием и, не мешкая, пошли к тому месту, где стояла машина, по дороге успев, правда, предупредить, что один из группы одет в немецкое, на что оба новых знакомца посмотрели явно косо, но говорить ничего не стали.

Семёнов же мучился диллемой, которая сейчас крутилась у него в голове. (Если б он знал, что его мысли так мудрено можно назвать — удивился бы всерьез и — может даже чуточку и возгордился бы). С одной стороны — вот командир РККА, ему можно сдать Лёху и выполнить, таким образом приказ покойного взводного. С другой — этот лейтенантик был какой‑то невсамделишный, игрушечный, что ли. Вот словно его только что в магазине купили, даже хрусткий целлофан не развернули. Боец не был совсем уж диким и в универмаге городском видел как кукол продавали, вот все они были такие краснощекие, нарядные и завернуты в прозрачную пленку. Чтоб пыль на них не садилась. И почему‑то очень напомнили этого лейтенантика. Хорошенький такой, аккуратный до невозможности.

Видно было, что это совсем еще мальчишка, свеженький выпускник этого года, совершенно без жизненного опыта, зато книжный такой, начитанный, и потому весь в идеалах и очень правильный. При этом очень было похоже на то, что сухощавый и тонконогий в тугих своих обмотках ефрейтор с невыразимой фамилией скорее тут старший или главный. На взгляд Семёнова — он вполне в отцы годился, откуда такой старый в армии взялся, непонятно, резервист, что ли. Не меньше сороковника ему. И это мешало вот так сразу взять и выложить все, что про потомка должно было заявить при встрече со своими

Тяжелая немецкая машина стояла перекосившись, пар от нее валил уже не как от паровоза, а скорее как от забытого на печке чайника, на водительском сиденьи, не по–живому обвиснув на перекинутом через живот ремне сидел не пойми кто — опять не привычная была форма, не немецкая, а светловатая, горохового странного цвета, густо залитая кровищей, второй немец — в такой же странной форме валялся тут же рядом. Лёха, словно охотничий пес в норе рылся в багажнике, а Жанаев и тут вылез из кустов сбоку только когда убедился, что — свои.

Семёнов заметил, что ефрейтор как‑то ощетинился, как только увидел немецкую форму на потомке, словно кот, встретившийся нос к носу с собакой. А лейтенант наоборот как‑то по — детски обрадовался и поднял сжатый кулак, сказав: «Рот фронт, камерад!», видать сгоряча подумал, что это — немец, из тельмановцев. Перебежчик–коммунист.

Лёха высунулся из багажника, удивленно поглядел на радостного офицера и кивнул головой, вроде как приветствуя, после чего, отдав дань официальным мероприятиям, спросту заявил Семёнову:

— Гляди, тут у них еще и карабин оказался, тоже маузер, только патроны к нему какие‑то странные, я такие не видал раньше — ляпнул потомок, не слишком заморачиваясь субординацией, наличием посторонних людей и целого командира РККА из, как ни крути, начальствующего состава.

— А с машиной что? — с надеждой, но очень слабой спросил жилистый ефрейтор, не удержался. Вышло это у него не слишком героически, а неожиданно робко и просительно.

— Машине — кирдык! — важно ответил Лёха.

— Совсем?

— Абсолютно! Пробит радиатор и двигло тоже в дырках, чуете, как маслом воняет? Ну и колесо пробито, а запаски у них нету, я поглядел.

— Эх, черт, жалко! Этакая дьявольская незадача. Будь оно все проклято трижды — старательно выговорил лейтенант, но и у него сказанное получилось весьма как‑то неестественно, Семёнову показалось, что мальчишка этот старательно пытается выглядеть настоящим матерым воякой, свирепым и ругательным, но вышло это не так, как бывало получалось у известного полкового матерщинника капитана Дергача, а словно читал школьник книжку с картинками — и вот это тоже прочел, а сейчас высказал. Опять же не мог не заметить Семёнов, что Дергач лаялся только в пиковых ситуациях, когда от его ругани застрявший грузовик, бывало, сам выскакивал из грязи, а в спокойном состоянии говорил по–человечески, а этот мальчик и тут не угадал.

Интересно стало — а зачем этой парочке машина понадобилась. Но решил погодить с расспросами, ясно было — надо быстро разобраться с трофеями, машину оттолкать в лес поглубже, да уносить ноги. Светлого времени осталось с гулькин нос, а еще на ночевку вставать надо и худо–бедно лагерь приготовить. Насчет Лёхи решил пока Семёнов погодить, помолчать.

Менеджер Лёха

Пальба началась настолько внезапно, что он чуть не подпрыгнул от неожиданности.

Надо признать, что все силы и все внимание уходили на то, чтобы не брякать и не греметь всем развешенным на нем добром, вот и получилось так неприкольно. Идти было трудно, хотя — не без гордости отмечал про себя потомок, за последнее время он явно прокачал перк «выносливость» и теперь марши уже не выматывали так, как в первые дни.

Единственно, трофейные сапоги намяли ноги — хотя вроде и по размеру вполне комфортны были. Но вот подьем мяли — как умно пояснил знающий Середа — колодка у них другая, под европейскую ногу, а у европейцев стопа плоская, потому вот так выходит. Не так, чтоб уж было больно, но неудобно. Еще хорошо, что навострился портянки наматывать — не такая уж сложность оказалась, а стопу берегли куда лучше, чем носки, странно было убедится в этом самому.