Ночь живых мертвецов. Нелюди. Бедствие - Джон Руссо

И снова Чарльз про себя подумал, что Джордж просто чудом остался жив: отравленная стрела прошла через мышцы, ударилась в кость и не проникла дальше. А если бы яд из нее попал в какой-нибудь крупный сосуд, то смерть наступила бы почти мгновенно. Сразу бы произошел разрыв сердца от попадания в него сгустков свернувшейся под действием яда крови.

Джейни Стоун продолжала молиться за отца. А еще она молилась за души своей матери и бабушки, и за душу несчастного Блэки, хотя в церкви ей говорили, что у собак нет бессмертной души. Но она хотела, чтобы это оказалось неправдой, и на том свете, в другой жизни, она снова была бы вместе со своей семьей и любимой собакой. Трагедия, которую ей пришлось пережить, привела к тому, что Джейни стала даже сильнее, чем раньше, надеяться на Бога и на молитву, хотя это и не приблизило ее к церкви. Теперь она серьезно сомневалась, что когда-нибудь в дальнейшем будет относиться с уважением ко всяким церемониям со змеями и тем более верить в то, что эти обряды завещаны Всевышним.

С помощью фонендоскопа и прибора для измерения давления крови Чарльз обследовал и генерала Кинтея.

Чтобы измерить давление, Уолшу пришлось закатать рукав его гимнастерки, на котором была эмблема с изображением змеи. Он хотел это сделать и раньше, но считал малодушным стремление избавиться от какой-то картинки. Теперь же у него был вполне обоснованный предлог сделать это. Руководитель террористов находился в состоянии комы, вызванной обширным поражением мозга в результате кислородного голодания и, возможно, удара, который он получил при падении самолета. Когда Чарльз вынул кляп изо рта Кинтея, тот начал бормотать что-то о фашистских свиньях, об огне свободы и о глубокой любви ко всем угнетенным народам. Чарльз мог бы сделать ему укол морфия, чтобы заставить его замолчать, а не затыкать рот кляпом; однако любое успокоительное средство, вводимое человеку в состоянии комы, могло легко привести к его смерти. Вместо этого Чарльз снова вставил Кинтею кляп, но на этот раз не совсем плотно. Теперь он мог свободно дышать, но бормотать был уже не в состоянии.

— Почему мы так стараемся сохранить ему жизнь? — удивлялся Марк. — Нам ведь нет от него ни малейшей пользы, да и сам себе он уже не нужен.

— Я не могу дать ему умереть, — ответил Чарльз. — Одно дело — убивать в целях самозащиты или для того, чтобы выжить самим, но совсем другое — умерщвление человека, который совершенно беспомощен и ни для кого не представляет опасности.

— А-а-а, понимаю… Клятва Гиппократа и все такое, — тихо проворчал Марк. — Но я не так уж уверен, что этот Кинтей сейчас не представляет опасности даже в своем теперешнем состоянии. В каком-то смысле он обладает даже большей силой… как святой великомученик.

— Может быть, ты и прав, — согласился Чарльз. — Ведь, кроме проявлений ярости и агрессивности, комплекс рептилии управляет также и ритуальным поведением. Вот почему террористы действуют, как роботы, автоматически выполняя заложенные в них рефлексы. Такие, как бесконечная перезарядка оружия и стрельба.

— Причем стрельба именно по нам, потому что мы отобрали у них главаря, — заметил Марк. — А если бы мы вернули им их Кинтея, они, возможно, и оставили бы нас в покое.

— Сомневаюсь, — покачал головой Чарльз. — Я все размышляю о том, как ведут себя пресмыкающиеся. Как только они выбрали себе жертву, они как бы приковываются к ней. Они должны довести до конца то, что начали, и не уйдут до тех пор, пока их цель не будет достигнута. Получается так, что они как бы забывают истинную причину своего враждебного чувства, она для них становится уже несущественной. Главное — это ярость и ее утоление.

Хитэр, сидящую рядом с Марком на ступеньках подвальной лестницы, всю передернуло.

— Значит, по-вашему выходит, что наше положение уже безнадежно? — спросила она. — Раз эти животные не остановятся, пока всех нас не перебьют…

— Но мы можем применить нашу прежнюю тактику выживания, — предложил Марк. — И мы должны вернуться к ней до того, как им надоест смотреть на наши горящие машины, и они начнут врываться сюда через окна. Солнце взойдет уже часа через три. Это не так уж и много. И я все же верю, что рано или поздно помощь придет. К тому же сейчас мы вооружены гораздо лучше, чем раньше. И у нас достаточно людей, чтобы выставить охрану у тех же четырех окон, а в случае крайней необходимости мы всегда можем уйти в подвал.

— Ты хочешь оставить Джейни внизу одну с отцом и этим Кинтеем? — с неодобрением спросила Хитэр.

— Но ведь люк в подвал будет открыт, — ответил Марк. — Таким образом, если что-то случится, она в любой момент сможет позвать на помощь. Мы все сразу прибежим сюда и быстро закроем люк, если так будет нужно.

Анита в отчаянии покачала головой. Она все думала о передаче последних известий по радио в три часа утра. Из окна гостиной ей было видно, как взрываются и горят машины, и уже стало казаться, что они никогда не смогут выбраться из этого дома.

— Простите меня, — произнесла она. — Но я начинаю думать, что помощь все-таки не придет. По радио ничего даже не сообщили об этом. Передавали то же самое, что и раньше, ничего дополнительного.

— Полиция никогда не сообщает всего, что ей известно, — заметил Марк. — Когда они расследуют что-нибудь или пытаются кого-то поймать, то считают, что средствам массовой информации совсем необязательно точно знать обо всем, что ими предпринимается.

— Но сейчас власти не имеют никакого права поступать таким образом, — возразила Хитэр. — Им ведь известно, что у террористов поражен мозг, и они не способны поступать разумно. И в этих условиях полиция как никогда обязана заботиться о безопасности населения. А мы даже не знаем, предпринимают ли они хоть что-нибудь для защиты невиновных людей. Остается только надеяться, что о нас не забыли, и ждать помощи, как у моря погоды.

— Мне кажется, я уже начинаю терять всякую веру, — грустно сказала Анита. — Я слышала о многих случаях, когда полиция делала либо неправильные шаги, либо вообще бездействовала. И думаю, что в нынешних обстоятельствах нам надо полагаться исключительно на себя и не рассчитывать ни на кого другого.

— И все же мы должны верить, что помощь придет, — настаивал Марк. — Ведь если она не придет, мы же не сможем оставаться здесь бесконечно…

Чарльзу Уолшу