Кот-Скиталец - Татьяна Мудрая

Гиены битвы, по счастью, бродили вдалеке – это место казалось им неплодородным, а, может быть, они решили действовать по плану. Нисколько не таясь, переговаривались, вороша человечьи трупы, с трудом переворачивая конские, брезгливо отпихивая кошачьи – манкатты не носили почти никакой амуниции.

Вдруг они шлепнулись в траву, как при бомбовой атаке. Сверху с плотным гудом налетали вертолеты, уже не легковейные стрекозы, а двухвинтовые транспортные, и садились. Приехала самая главная похоронная команда зачистки – пленить чужих, поднимать своих и убирать остальное, чтоб не смердело, – и мелкий хищник поневоле насторожился. Серена также.

И эта волна схлынула без вреда: даже интуитивная способность «двуногой кхондки» маскироваться была на порядок выше сознательной андрской способности к обнаружению. Только вот теперь вдоль самых деревьев и кустов желтой акации ехали горделивые всадники, расшитое алое знамя билось над головами.

– Наполеон озирает поле Австерлица, – мысленно прокомментировала Серена, чуть распрямляясь – ноги почему-то затекли от сидения в позе лотоса. – Центральная сцена из «Войны и Мира» в тягомотной рутенской постановке. В жизни-то оно куда проще…

И тут же повалилась на бок, но кое-кто знакомый уже разглядел нетипичную прибавку к ландшафту. Смотрел, пожалуй, не абы как – прицельно. Странное дело: ведь Варда честно не возникало рядышком, как и просили. Вот незадача!

Встала, выпрямилась, уперла острие сабли в носок сапожка. Мартин Флориан Первый, король-освободитель, встретил ее взгляд, бросил кому-то из людей поводья своего фрисса (не Иолы и не Судура) и зашагал к ним, небрежно переступая через трупье, с ладонью на широкой рукояти.

– Привет тебе, Сид Кампеадор. Моритури те салютант.

Слов он, пожалуй что, и не понял, но за ними стоял вполне определимый смысл. Недаром столько и беседовали, и думали рядышком.

– Не держись за меч. Я не скрещу клинка с женщиной и моей ученицей, хотя бы ты превосходила меня умением.

«Логика, тудыть ее», – подумала Серена совсем грубо. Идти на бабу ему стыдно, а трусить равного ему противника – личит. К лицу, значит, приходится. Гоголем ходит от своей гордости: не трону женщину, хоть бы она меня убивала. Глядите и восхищайтесь! Так ведь я ему там, в Замке, ни одного поединка не уступала уже спустя неделю. Вот здесь, на поле, я первая не начну, и он это понимает наверняка, а то бы вконец облажался. Ну уж нет, кобелиный корень!

Непечатщина имела целью подвигнуть девушку на противное природе. Она оторвала конец клинка от земли и направила ему в горло:

– Играй в благородство сколько влезет, аж до смерти. Сегодня я не с тобою бьюсь, а защищаю раненых. Кстати, твои офицеры тоже подписались под твоим куртуазным кодексом? Если нет – всё равно меня не опередят. Ни они, ни ты сам не знаете всего, на что я способна.

– Офицеры подчиняются мне, как богу, ведь я победитель. Бросай саблю! Один я тебя, пожалуй, не одолею, кхондка, только всех моих людей для тебя многовато. Меня положишь – и твоего инсана не отстоишь.

Однако во внезапно выцветшей серизне ее глаз Мартин прочел такое, что усомнился в своей правоте и чуть вздрогнул.

– В Андрии говорят: кто на нас с мечом пойдет, от меча и погибнет, на том стоит и стоять будет наша земля. Вы первые пошли с мечом…

– Слыхала не единожды. О мече верно – мы и правда первые. А как насчет ведерка с нафтой, женишок?

Такое называлось – удар под дых. «Зря это, наверное, – подумала девушка. – Эрбиса выручу, нет ли – а Мартина уже, считай, убила.»

– Как чудесны твои духи, светоносная, – вдруг отчетливо проговорил Эрбис в полубреду. – Запах твой телесный – запах меда, и от уст – как от яблоков, и от кудрей – будто от вина…

Он почти не шепелявил – никак излечился, покуда спал.

– Вот-вот, – Мартин усмехнулся как мог нагло. – Не захотела стать королевской невестой, не сумела – ведьмачьей подружкой, так льстишься стать женой раба и пленника.

Победитель сильно разозлился, и теперь за его самочувствие можно было не тревожиться.

– Не подружкой и не невестой, и не женой, о король. Вдовой.

Он сразу даже не понял:

– Не посмеешь… Нет, ты не посмеешь! Эрбис мой родич, я его скорее сам убью, чем тебе позволю.

– Убьешь безоружного и беспомощного?

Мартин приоткрыл рот – и вдруг расхохотался:

– Блефуешь, так я и знал. Истинные инсаны, как и истинные андры, не добивают и не грабят раненых; не суди о нас по всякой мрази. Эрбису нужен врач.

– Не ваш, пожалуй. Оставь нас двоих в покое, говорю! – Серена сделала выпад в его сторону, хитрый, которому не он ее обучил, а нэсин. Рассчитан был на испуг: острие прошло рядом с височной косицей и срезало отбившуюся от нее прядку. Однако Мартин и не пошатнулся:

– Похоже, мне предстоит защитить вас, такую сладкую парочку, от вас же самих, а? – теперь он спустился до издевки, и девушка видела его насквозь. Ни капли любви – язвящая ревность, и самолюбие, и гордыня. Адский сплав, которого она добивалась.

Бросила саблю ему прямо под ноги, пригнулась кошкой и обвила шею раненого обеими руками:

– Пусть будет так, как предрешено. Жизнь и смерть, победа и поражение – одно и то же на весах Справедливого. Убьешь беззащитного – согрешишь, убьешь и меня – согрешишь вдвойне. Возьмешь его в плен одного – получишь нас обоих. А ты ведь понял, с чем играешь, да? Оставь нас нашей судьбе, если осмелишься.

Последнее слово оказалось ключевым. Мартин отступил, сплюнул через левое плечо:

– Ты мне не нужна – с тобой вязаться. А Барса Пустынь, пожалуй, и в самом деле куда интересней иметь живым и на свободе, чтобы наша игра с ним продолжилась – великолепная игра!

Повернулся было, чтобы уйти, но вдруг снял с пальца кольцо-«виноград» и бросил наземь. Золото стукнуло по вороненой стали.

– Возьми назад вместе с твоей клятвой и отдай своему старику. Будет вам обоим защитой даже в самой столице. Считай, ты его из плена выторговала и от застенка избавила. Хотя государя томить в тюрьме нечестно – или убей, или отпусти.

– Забери свое кольцо, оно уж давно мне не нужно, – сказала девушка со своим обычным хладнокровием. – Это знак предначертания, а не помолвки. Обручился, разручился… Подними-ка.

Мартин послушался.

– Теперь извинись перед кольцом – ты его оскорбил, а оно, пожалуй, злопамятно. Ненароком палец прожжет или ночью вокруг шеи обовьется. Тем более, к обнаженному мечу прикоснулось. Вообще-то его надо всё время из рук в руки передавать, как эстафету…

Все суеверные измышления были плодом Серениной фантазии.

– Еще чего! – взвился он. – Тебе назло вот у себя оставлю и буду носить не снимая!

Чуть подумал и добавил не на столь повышенных тонах:

– Вам понадобится пропуск или нечто вроде, а у меня с собой больше ничего памятного нет, только печатка для сугубо личных писем. Держи хоть ее вместо оберега.

Уронил с руки, сел в седло и ускакал прочь со своими людьми, не оборачиваясь более.

Сразу же за спиной Серены послышался тихий, облегченный вздох и массивное шевеление. Серена подтянула к себе носком саблю, обернулась: то был Вард. Во время судьбоносного разговора он подобрался сзади незаметно, как… ну хотя бы как сам Багир, которого он слегка прихватывал за шкирку крупными зубами. Оба улыбались.

– Котя, ты что – прикидывался?

– Прикинешься тут, когда всего на ниточки располосовали, – капризно мяукнул тот, опрокинувшись на спину и в потяге выпуская в воздух всю двадцатку когтей.

– И держу пари, что многие еле живые трупы только того и ждали, чтобы тихомолком цапнуть ворюгу за пятую конечность или вцепиться в шейную артерию, – фыркнул некто с высокой ветки. – Как там твой хозяин, малышка?

– Киэно! Кийи, милая моя!

Манкатта спрыгнула, приземлившись прямо на Багира.

– Бездельники. Словоблуды, – проворчала она добродушно. Только языком и воюете и едва одного из нэсин отбили – но зато уж наиглавнейшего. Ладно, живите, чего с вас взять.

Человеческое тело в объятиях Серены шевельнулось куда осознанней и энергичнее прежнего и даже попыталось усесться.

– Вроде бы вся моя семья в сборе, – шевелил запухшими губами он все-таки с большим трудом, кривясь на одну сторону. – Я слышал и Марта, и тебя, только сил не было показать – так ты меня одурманила. Да в одиночку ты сыграла естественней, моя светлая. И чего только я не наслушался, награда дней моих!

Девушка разомкнула руки, отодвинулась:

– Весь кровью истек, лицо наперекосяк, а туда же – невестишься.

– Женихаюсь. А смерть от меня уже далеко отошла: ты ведь меня так крепко обняла и так сладко перевязала, что никому третьему не стало между нами места.

Эрбис приподнялся окончательно, уперев в землю правую ладонь, и сел, пытаясь выдать гримасу боли за улыбку.

– Клянусь, мы, нэсин, считаем бесчестьем касаться женской наготы иначе, кроме как через пелену, и так близок, как с тобой, я не был ни с кем из моих женщин. Даже наша телесная влага смешалась.