Звезды бессмертия (Книга 1) - Виктор Цокота

- Сорок три выше нуля,- покачал головой Винденко.- А ведь уже далеко за полдень.

Они снова углубились в прерванное шахматное сражение.

В рубку поднялась Таня.

- Я не ослышалась? Мне почудился голос Андрея Ивановича. И не спала, вроде-сознавала, что кто-то ходит по кубрику, что-то ищет, а глаз открыть не могу... И сейчас в затылке тяжесть, голова просто разламывается.

- Не мудрено,- ответил Александр Павлович.- Давление за час упало на пятьдесят пять миллиметров. А комиссар наш действительно был здесь. Почти час. Не захотел вас с Сережей будить.

- Сколько же это я спала? С обеда до самого вечера... Как быстро темнеет сегодня!

Олег посмотрел на часы.

- Что ты, Танюша, какой вечер? Пока только четверть пятого.

Он оторвался от шахмат, удивленно осмотрелся вокруг.

- В самом деле, Александр Павлович, темнеет. Что-то с часами, наверное. Крепко же мы с вами увлеклись!

- Погоди, Олег Викторович, дело не в часах. На моих столько же. И на индикаторе ровно четверть пятого.

Однако ясно-голубой еще четверть часа назад свод нeба действительно быстро меркнул, словно покрываясь темно-желтой пленкой, которая с каждой секундой сгущалась, как бы сжимая пространство вокруг "Семена Гарькавого". Далеко на западе сквозь эту желтую мглу едва угадывался расплывшийся красноватый диск солнца. Превратились в призраки, а потом вслед за солнечным диском вовсе исчезли небоскребы Джорджтауна и огромные океанские лайнеры на рейде. Черный, как смола, зловещий мрак окутал море и небо. Но длилось это недолго. Уже через пять-шесть минут по прозрачному куполу рубки, по парусам и пластику палубы чтото застучало едва слышно, издавая одновременно странный шорох, напоминающий возню полевки в снопе сухой пшеницы.

- "Хамсин",- тихо сказал Винденко.- Добрался-таки от Гвианы сюда, в наш, как сказал Андрей Иванович, тихий уголок. Теперь становятся понятны и поведение Джека, и головная боль Тани, и непробудный сон Сережи. По-видимому, в рубке управления эффективность работы нашего кондиционера значительно выше, чем в кубрике. Это надо учесть в дальнейшем.

Черная стена песчаных туч вскоре посветлела. Все вокруг стало серым, пушистым. Видимость расширилась на целый кабельтов. На море просочился бледный, какой-то мертвый солнечный свет, и серо-зеленые впадины между легкими волнами зияли чернотой, словно страшные бездонные провалы. Небо, нависшее над тримараном минуту назад так низко, что, казалось, касается парусов, теперь отодвинулось, разорвалось на серо-зеленые хлопья, все больше приобретающие первоначальный цвет мглисто-желтоватой пленки. Вершины мачт, снасти и кромки парусов фосфоресцировали.

Но ни бури, ни шторма, ни просто крепкого ветра на "Гарькавом" так и не дождались. Их только отнесло от берега на пять миль. Промчавшись в верхних слоях атмосферы, "хамсин" выбросил в океан, словно ненужный мусор, тысячи тонн песка, поднятого в саваннах Гвианы, и умчался дальше на северо-восток, либо исчез совсем, насытившись тропической влагой Атлантики.

Еще семь дней болтались они по застывшему в удивительной неподвижности морю, то приближаясь почти вплотную к Джорджтауну, то удаляясь от берега во время отлива. Утром восьмого июня небо затянули серые тучи. К полудню стал накрапывать дождь и одновременно подул долгожданный северо-восточный ветер. Сначала робко, а потом все сильней и сильней погнал он тримаран давно рассчитанным курсом, и судно послушно устремилось вперед, раскрыв попутному нордосту все свои паруса.

Два дня за "Семеном Гарькавым" почти неотступно в зоне прямой видимости шли катамаран "Тирд Тертл", яхта "Критерио-20" и болгарская "Кароли". Аксенов рассказывал, что "Критерио-20" основательно отремонтировали на борту плавбазы, однако, учитывая, что виновен в этом был локальный ураган, о котором испанцы, как и другие участники, не получили предупреждения, ее команде отсчитали всего триста двадцать очков - ровно столько, на сколько отстала она от лидеров регаты.

В последнее свое посещение Андрей Иванович передал друзьям целую пачку советских газет и журналов, и все с интересом читали репортажи и заметки корреспондентов о старте и первом этапе состязания, рассматривали снимок, который, по словам Андрея Ивановича, обошел все крупнейшие газеты мира. На нем очень удачно был запечатлен момент выхода на стартовую отметку "Семена Гарькавого" перед бесконечным строем парусников, еще застывших в напряженном ожидании последнего выстрела стартовой пушки.

Утром следующего дня экипаж тримарана уже не увидел у себя за кормой паруса соперников. Однако за Гвианой, в территориальных водах Бразилии, его скорость опять упала. Дело в том, что в этом районе очертания Южноамериканского материка резко направлены к югу. Пришлось соответственно изменить курс. Однако северо-восточный пассат настойчиво отрывал тримаран влево, в просторы Атлантики. Автоматика повела корабль двойной лавировкой. На каждую зачетную милю теперь фактически приходилось проходить почти три, а иногда и больше. В результате при скорости двадцать восемь - тридцать узлов тримаран оставлял за собой только восемь-девять миль, а иногда и того меньше. С приближением к экватору все сильнее сказывалось влияние юго-западных пассатных течений, скорость которых увеличивалась с каждой милей к югу.

И если расстояние в триста двадцать миль от Джорджтауна до столицы Гвианы Кайенны они преодолели за тридцать два часа, то примерно такой же отрезок пути от Кайенны до устья Амазонки - штурмовали уже четвертые сутки.

Утреннюю вахту тринадцатого июня стоял Винденко.

В это время "Семен Гарькавый" пересекал двухсоткилометровую, усеянную множеством больших и малых островов, дельту великой бразильской реки. Океанская вода здесь утратила свою прозрачность - Амазонка несла в нее тысячи тонн песка и речного ила. Но даже сквозь серую муть было хорошо видно, что вода изобилует рыбой самой различной величины.

Сережа и раньше разнообразил их меню свежей рыбой, отлично освоив ловлю спиннингом. Но сегодня мальчик решил приспособить на задней штанге правого поплавка их небольшой кошелевый трал в надежде поймать что-нибудь покрупнее и поэкзотичней.

После завтрака на вахту заступил Олег, и Александр Павлович пошел помогать Сереже. Они долго что-то мастерили, прилаживали, доделывали, приспосабливая кошель к штанге, подгоняя ремни креплений, устанавливая прочные бандажи и карабинчики, вставляя в верхнюю часть трала жесткий остов, словно готовя его для приема акулы или морского льва весом в три центнера.

Ближе к полудню возня на палубе и правом поплавке прекратилась. И вдруг ровно в двенадцать раздался восторженный крик Сережи: