Тебе держать ответ - Юлия Остапенко

— Какое лицо у неё было, когда… её опускали?

Лорд Фосиган ответил:

— Мирное.

Они очень долго стояли в полной тишине, озаряемые блеклыми лучами света.

— Как вышло, что ты жив? — спросил конунг.

— Мне хотелось. Хотелось жить. Простите… мой лорд.

— Нет. Увы, мой мальчик. Этого я не могу тебе простить.

Эд повернул к нему голову. Лицо лорда Фосигана было таким же, как всегда, — чуть приподнятые брови, расслабленные мускулы, внимательный ясный взгляд. Только кожа стала дряблой, как будто из-под неё исчезла добрая половина плоти, и обвисала складками вокруг глаз и рта. Конунг постарел на десять лет.

— Ты тоже отвратительно выглядишь, — сказал он.

Эд склонил голову.

— Я не хотел этого, — с трудом подбирая слова, проговорил он. — Милорд… вы же знаете… я не мог этого хотеть. Если бы я знал…

— Замолчи.

Через стрельчатое окно неслись отдалённые песнопения: в святилище Гилас пришло время полуденной молитвы. Светлоликая Мать смотрела в окна склепа, принимая погибших, даруя утешение выжившим.

— Милорд, — Эд заговорил с нажимом, ускоряя речь, — я действительно не хотел её смерти. Как сделать, чтобы вы поверили?

— Зачем? — спросил конунг холодно, посмотрев на него в упор. — Зачем тебе, Эдвард, нужна моя вера?

— Я не хочу, чтобы меня винили в том, в чём моей вины нет.

— Не важно, есть ли твоя вина. Она мертва, и мертва из-за того, что я впустил тебя в её жизнь.

— В таком случае вы виноваты не меньше меня.

Тёмные, льдистые глаза конунга без выражения смотрели на него. Он сложил руки в замок за спиной, но не сдвинулся с места. Перевёл взгляд на мраморную плиту, к которой Эд всё ещё прижимал ладонь.

— Отпусти её, Эд. Отойди от неё.

Эд смотрел на него несколько мгновений. Потом, отвернувшись, подчинился.

— Её мать, как ты знаешь, была замковой прачкой, — проговорил конунг. — Узнав о своей беременности, она хотела избавиться от плода. Я велел запереть её и приставил к ней своего личного лекаря. Тогда я ещё не женился во второй раз — моя первая жена была, как тебе известно, бесплодна, — и отчаянно жаждал сына. Когда родилась Магдалена, я отослал её мать на острова, а девочку признал и оставил при дворе. Мне многие говорили тогда, что не стоило этого делать. Но она была первым моим ребёнком, о котором я точно знал, что он мой. Потому она осталась. — Он снова надолго замолчал. Затем сказал: — Ты знаешь, что сама она не додумалась бы до такого. Убить себя могла бы, возможно, но не тебя.

Эду нечего было ему ответить. За четыре дня, проведённые у Северины, он успел не раз подумать об этом.

— Итак, — добавил конунг, — тебя дважды пытались убить в течение двух дней. Боюсь, я ничем не могу тебе помочь.

Это прозвучало ровно и бесстрастно, как приговор. «Мой лорд, вы не могли бы убить меня надёжнее, даже если бы приказали казнить», — подумал Эд. Но вслух ничего не сказал.

Конунг снова повернулся к нему. Его плечи напряглись, словно он крепче сжал руки за спиной.

— Если у тебя есть враги, Эдо, тебе остаётся выступить против них или бежать. И я советовал бы тебе второе, потому что в случае первого ты теперь будешь один. Я предупреждал тебя, мальчик: ты не моя семья.

— Вы даёте мне отставку, великий конунг?

И сразу понял, что не стоило этого говорить.

— Я порой думаю, — сказал конунг после долгой паузы, — что, взяв тебя в Сотелсхейм, совершил самую большую ошибку в своей жизни.

— У вас должны были быть веские причины, чтобы её совершить.

— Да. Достаточно веские. — Он отвернулся от Эда и посмотрел на склеп своей дочери. — Во всяком случае, такими они мне казались. Но не кажутся больше… Эдвард.

Услышав,как он произнёс это имя, Эд закрыл глаза.

— Я могу уехать? — еле слышно спросил он.

— Мне всё равно, — сказал конунг. — Хочешь — езжай. Хочешь — оставайся, но если я увижу тебя в пределах Верхнего Сотелсхейма, то отдам палачу.

Эд отступил на положенные церемониалам три шага и, не проронив ни слова, глубоко поклонился. Конунг даже не взглянул на него. Копья света, проникавшие сквозь окна, пронзали его сжатые за спиной руки.

Эд шагнул из полумрака на свет, с серого могильного камня на изумрудную траву. Доносящиеся из храма песнопения стали громче, они наливались силой, как молодой побег, что тянется к солнцу, и мощью, как летящий к цели кулак. Эд стоял и слушал, как хор славит Гилас, обещая мир и благоденствие её слугам, гибель и забвение её врагам. Эд наклонился и сорвал стебелёк куриной слепоты, пропахший летним солнцем и могильной землёй. Сунул его в зубы и прокусил, втягивая кисловатый травяной сок.

Ему не было так холодно и одиноко уже много лет. С тех самых пор, как он перестал молиться. Он попытался сейчас, но не смог вспомнить слов, которые когда-то хорошо знал. Больше всего хотелось сесть на землю и ткнуться лбом в колени, но он не смел этого сделать — конунг мог выйти из склепа в любую минуту. Увидеть его и отдать палачу.

Эд знал, что на сей раз он действительно это сделает. Наутро, быть может, пожалеет, но сделает всё равно. Потому что нет ничего разрушительнее, чем безмолвная скорбь сильного.

«Но я ведь этого не заслужил, — подумал Эд. — Проклятье… именно сейчас, за то, чего я совершенно не заслужил! Я не хотел, чтобы она умерла».

Это была правда. Гилас, святая правда, ты же знаешь. Эд Эфрин не хотел, чтобы его жена умерла. И ещё меньше ему хотелось, чтобы, умирая, она едва не прихватила с собой его самого. Это рушило всё, почти всё, что он так аккуратно и старательно выстраивал два года. Всё, что он сделал, всё, за что был в ответе.

Но за её гибель в ответе был кто-то другой.

Эд знал совершенно точно, что это так. Ибо за последние три года ни одно сколько-нибудь значимое событие в Сотелсхейме не случалось помимо воли того, кто называл себя Эдом из города Эфрина. Однако в последние два дня сплошь происходили лишь те события, в которых вовсе не было его воли. И его вины.

Именно это ввергало его в уже забытый, казалось, страх. Непривычный страх. Не тот, который он провоцировал сам, ежедневно играя с огнём. Иной страх — страх, что он теряет свою способность вести мир по избранному им пути. Страх, что он слабнет. И силу набирает кто-то другой.

Какой-то мальчик из Эвентри — так, кажется, передала ему Алекзайн.

«Как? Как он может делать это со мной… со всеми… когда он так далеко? Неужели он настолько силён?»

— Я его найду, мой лорд, — проговорил Эд, глядя на солнце. — Того, кто убил её. Я найду. Можете в этом не сомневаться.

«У меня просто нет другого выбора», — закончил он мысленно и выплюнул травинку.