47 отголосков тьмы (сборник) - Виталий Вавикин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну не знаю, думайте, здесь все в ваших руках. Только имейте в виду, если мать останется без ухода, брошенной, я отправлю ее в дом престарелых, а эта квартира отойдет государству в счет оплаты содержания вашей матери.
Врачиха распрощалась и ушла, оставив за собой легкий запах жимолости.
2Ближе к вечеру позвонил Виталий.
– Как ты там?
– Все по-прежнему, без изменений. Сегодня врач приходила, говорит, еще долго…
– Что долго? Ты же говорила, что плохая теща.
– Говорила, но сердце у мамы здоровое, так что как теперь будет…
– Погоди, ты что же, там остаешься? А мы, а работа твоя?
– Виталик, я понимаю, но что же делать, за ней нужно постоянно смотреть, нельзя бросать. Врач сказала, что квартиру эту можно потерять.
– Как потерять?
– Государство заберет, если маму отправят в дом престарелых как нуждающуюся в постоянном уходе.
– Как это заберут квартиру, что за ерунда?
– Закон такой, в счет платы за содержание в доме престарелых.
В трубке повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь сухим треском далеких разрядов.
– Виталик…
– Что Виталик, что Виталик! Ты понимаешь, ведь нам нужна эта квартира? Машке уже двадцать, а мы живем втроем на двадцати метрах в одной комнате! Она не ночевала дома два раза, пока ты там прохлаждаешься! Взрослая дочь уже, опомнись, дорогая!
– Виталик, погоди, что ты кричишь, конечно, все так, но что мне-то делать, что я могу?
– Что хочешь, то и делай, а я пошел за водкой.
– Постой, Виталик, тебе же нельзя, опять сорвешься! Ты же два года как закодированный, сколько делов было!
– Да плевать я хотел на всех вас, одна болтовня! Люблю, люблю – что ты мне лапшу вешаешь? Одна у мамы осела, все бросила, другая по ночам где-то шатается, в гулящие записалась.
– Не надо, Виталик, не пей, я что-нибудь придумаю!
– Что ты можешь придумать, сидишь там, сопли жуешь. Ну и сиди дальше, кому ты нужна, курица долбаная.
Виталий бросил трубку, а Мира еще несколько минут смотрела в пустоту. У нее все спуталось в голове, она никак не могла сориентироваться, прийти в себя. Кухонный шкаф, плита, раковина то теряли резкость, расплываясь в тумане, то вновь обретали четкие границы и становились овеществленными предметами.
Что, что он говорит, как это все неправильно, несправедливо! Она же и приехала к матери в расчете на то, что конец не задержится, у нотариуса подать заявление о вступлении в наследство, потом через полгода продать мамину квартиру и с этой доплатой купить в Омске двухкомнатную. Разве она виновата в том, что у мамы здоровое сердце, что она будет еще долго жить?
Машинально Мира потянулась за бутылкой с минеральной, хлебнула из горлышка, да неудачно, и страшно закашлялась, мотая головой и долбя себя кулаком в грудину.
3Около восьми вечера зашла соседка, живущая двумя этажами выше, татарка Дина. Эта пожилая сухонькая женщина в возрасте далеко за шестьдесят после выхода на пенсию отчаянно ударилась в религию, посещала мечеть, читала Коран, учила арабский язык и вообще пять раз в сутки молилась, совершала намаз по всем правилам, то есть перед каждой молитвой принимала душ и переодевалась в чистую одежду. Ко всему три года назад Дина в составе организованной группы из Казани совершила хадж в Мекку и Медину, где проживал когда-то пророк Мухаммед.
– Здравствуй, Дина.
– Здравствуй, Мира. Как у вас дела?
– Что ты, Дина, спрашиваешь, что тут может быть нового? Приходила участковый врач, сказала, сердце здоровое, состояние стабильное.
– Вот и хорошо, значит, поживет еще Пафнутьевна. А я зашла по дороге, кошкам еду носила.
– Молодец, Дина, ты так за ними ухаживаешь, каждый день кормишь.
– А что мне, все равно еда остается, хватает на всех.
– Сколько сейчас кошек в подвале?
– Пятнадцать. В прошлом году кто-то всех отравил, все передохли, а сейчас опять собрались. Эта красавица трехцветная окотилась, подросли уже котята, молоком отпаивала.
– Возьми у меня, там котлетка осталась, суп какой-то, отнеси кошкам. Мама ведь не ест почти ничего, да и у меня нет особо аппетита.
– Корми маму, через силу заставляй. Вся сила от еды получается.
– Кормлю, вкусненькое когда приготовлю, что всегда мама любила. Вчера вот супчик грибной сварила из сушеных опят, сегодня омлет покушала. Только ведь съест три ложки и не хочет больше.
– Лежит, вот много организму и не требуется.
– Дина, а правда, что мы для вас неверные? Что же ты ходишь к нам, маме помогаешь?
– Помогать нужно всем нуждающимся людям, какой бы веры они ни были. Аллах все видит и все поймет.
– А вот у вас, чтобы в рай попасть, что нужно сделать?
– Нужно хорошие дела делать для людей и животных всех, нужно молиться…
– Так значит, ты себе место в раю зарабатываешь, когда кошек кормишь и к маме по-соседски заходишь?
Дина косанула на Миру, но сдержалась и ответила спокойно:
– Можно и так сказать, если хочется. Аллах Всемогущий во всем разберется и оценит всех по заслугам их. Нужно жить по совести, не делать зла, а то шайтан придет.
– Шайтан? А кто это такой?
Дина смутилась, поправила платок на голове.
– Ох, зря я это сказала, нельзя вообще упоминать про него, не было бы худо.
И Дина в расстроенных чувствах ушла, бормоча под нос молитву.
4Засыпала Мира здесь всегда трудно. До двенадцати бубнило радио, которое всегда слушала мама. Сейчас слышит – не слышит, а традиция сохранилась, выключить Мира не смела.
В комнате темно и тихо. Вещи как будто затаились. Ни звука не доносится со стороны, противоположной от окна, где мамина кровать. Мира лежит прямо под окном, на стареньком диване со скрипучими острыми пружинами, впивающимися в бок при каждом неосторожном движении.
Из окна чуть сочится рассеянный лунный свет, от которого в комнате появляется какая-то зыбкость, неустойчивость.
Мира прикрыла глаза и попыталась припомнить что-нибудь приятное из своего детства. Как назло, в голову лезли всякие дурацкие мысли. То вспомнилось, как за ней гонялся с кочергой в руках в стельку пьяный, слетевший с катушек отец. Это он рассвирепел за то, что она защищала мать, задержавшуюся с какой-то очередной общественной гулянки. То вдруг всплыла сцена из школьной жизни, кажется, шестой класс. Учителка истории говорит ей в лицо при всем классе, какая она уродина и кому она будет нужна, если еще и учиться хорошо не будет. Почему уродина, никакая она не уродина, а вполне нормальная внешне, пусть и не красавица. За что она меня так – кажется, не выучила что-то про Средние века. Да, историчка была не подарок. Мира вздохнула и повернулась на правый бок.
И вместе с мерзким скрипом пружины услышала какой-то посторонний звук со стороны материной кровати. Как будто кто-то шлепнул голыми ногами о деревянный пол. Так отчетливо и звонко прозвучало это в тишине комнаты, что Мира невольно вздрогнула, приподнялась на руках и бросила туда взгляд. И даже как-то поначалу не слишком удивилась, увидев, что мать сидит на кровати, спустив ноги на пол, и даже силится подняться. Попытки встать на ноги, видимо, требовали от нее огромных усилий, мать фырчит от злости, но не сдается, пробуя подняться снова и снова.
– Мама, как ты, как смогла сесть?
Мира не верит своим глазам. Месяц с лишком без движения, а тут вдруг взять и самой подняться с кровати?! Это похоже на чудо!
Мира хотела вскочить с дивана, подойти к маме, обнять, помочь ей подняться. Бескрайнее ликование охватило ее душу, ведь маме явно лучше, она даже пытается встать на ноги!
Но что-то во всем этом было не так, неправильно, не по-настоящему что ли. Дело в том, что Миру саму как будто сковало морозом в одну ледяную глыбу. Как ни старалась, она не могла шевельнуть и пальцем. Смотрит на руки, а они как не свои, не хотят ничего делать, не подчиняются – и все тут, будь они неладны! И ноги, и все тело, и голова – в странном оцепенении. Только и можно что смотреть вперед, на маму.
А у мамы все выходит гораздо лучше. Вот она, наконец, поднялась во весь рост, пошатываясь, шагнула, еще раз, еще. Вот она уже в двух шагах от дивана!
Остановилась. Смотрит.
– Мира, – и голос-то у нее почти такой, каким был раньше, никакой не тонкий и не противный, каким стал после инсульта.
– Что, мама? – Мира говорить может, но не знает, что говорить. Что тут скажешь, когда на твоих глазах происходит этакое диво?
– Доченька, прости меня, я так виновата перед тобой.
– Что ты, мама, – Мира в крайней растерянности. Она видит, как мать осторожно наклоняется, медленно опускается на колени. Потом протягивает руки. Они почти касаются лица Миры.
– Прости меня, Мира, за все прости. Моя бесконечная общественная работа – это неправда, у меня был другой человек, я его любила, а не твоего отца. Я наплевала на семью, бросила вас. Потому отец и пил, что догадывался обо всем. И это именно я виновата в его ранней смерти. Ты была тогда совсем ребенком, многого не понимала.
