Прощание - Лотар-Гюнтер Буххайм

— Жалко, что этого нельзя видеть.

— Видеть? — спрашивает Кёрнер. — Там нечего смотреть.

— Я подумал о небольшом «выпускном отверстии». В годы моей юности через такое отверстие я неоднократно завороженно наблюдал, как в купольной печи Рохлицкого чугунолитейного завода бурлил кипящий металл.

— Но это же совсем другое дело, — говорит Кёрнер презрительно. — Нет, здесь, в реакторе все происходит без театральных эффектов, так сказать, тихо и незаметно. Самое большее, что вы увидели бы, — это кипение воды, как в кастрюле, и светло-голубое свечение лучей Черенкова.

— Что это за лучи?

Кёрнер отмахивается. Он хочет, и я замечаю это, снова на твердую землю. Об оптических фантазиях он и не помышляет.

— Давайте остановимся на режиме работы реактора во время шторма: нас также интересовало, как проявят себя подвеска камеры безопасности и подвеска заэкранированных трубопроводов в камере безопасности, а также подвеска бассейна обслуживания. Вы же знаете, с какой силой такой корабль погружается в волны. А тут выяснилось, что работа корабля и его наклоны не дают никаких регистрируемых приборами отклонений.

Кёрнер говорит это с явно показной гордостью. Выглядит это так, как будто правильное поведение реактора — его заслуга.

— Выгодным, естественно, оказалось, — продолжает он, — то, что камера безопасности расположена в самой спокойной части судна и что она имеет такую большую массу. Вы наверняка и сами заметили, в контролируемой зоне наблюдаются намного меньшие амплитуды колебаний, чем в надстройках.

— Вы имеете в виду, что верхняя палуба дрожит, как сумасшедшая, когда мы идем на больших оборотах, в то время как у вас там внизу спокойно и приятно?

За то, что я прервал его, Кёрнер удостаивает меня неодобрительным взглядом, но продолжает говорить:

— Во всяком случае, все системы и все инструменты вели себя безупречно, только минимальные и максимальные уровни защитных танков (цистерн) реагировали на сильное волнение моря.

Теперь Кёрнер дарит мне выжидающий взгляд. Я сижу слегка смущенный и только пожимаю плечами, как будто хочу сказать: «Я ничего не могу поделать. Что я должен сказать об этом?»

— В целом этот тип реактора полностью выдержал экзамен на использование в качестве судовой двигательной установки, — заявляет Кёрнер почти упрямо.

— Но какие-то помехи все же были?

— Они не стоят того, чтобы о них говорить! Это я могу объяснить вам еще раз. Но теперь мне надо идти работать! — говорит Кёрнер и встает.

— Я воспользуюсь вашим предложением, — говорю я вслед ему.

— О чем это ты сегодня утром так долго разговаривал с Кёрнером? — спрашивает старик, когда мы вместе идем обедать.

— Я спрашивал его о режиме работы реактора во время шторма, а сегодня после обеда я проведу опрос публики.

— О режиме работы реактора во время шторма? — спрашивает старик, посмеиваясь.

— Нет. Сегодня я хочу знать, «сойти» мне или же идти «обратно на корабле» и считать «за» и «против». Не возражаешь, если я сяду за тот стол? — спрашиваю я его в столовой и показываю на стол, за которым сидят врач, шеф и первый помощник.

— Как я могу! Я заинтригован!

— Вы действительно сойдете в Дакаре? — спрашивает меня врач и совершенно неожиданно дает мне ключевое слово «сойти». — Тогда вам надо принять что-нибудь против малярии!

— Я еще в нерешительности, — отвечаю я и обращаюсь к шефу: — А что бы сделали вы?

— Я? — спрашивает шеф. — Я бы в любом случае остался на корабле.

— Просто совершить путешествие в неизведанное, ни о чем не беспокоиться, можете вы это себе представить? — спрашивает его врач.

— Я же знаю, что меня ожидает, — отвечает шеф ворчливо и делает вид, что эта тема ни в малейшей степени его не интересует.

— А вы? — спрашивает врач первого помощника, а я думаю: «Опрос идет великолепно». — А вы, если бы вас поставили перед выбором, — сойти или нет, что бы сделали вы?

— Зачем я буду представлять себе это? Я же знаю, как это бывает: позднее это время у меня вычли бы из отпуска, — говорит первый помощник.

Теперь врач снова обращается к шефу:

— Разве вас не прельщает возможность попробовать чужеземные алкогольные напитки?

— Я знаю их все!

— Или в Рио: Копакабана, взгляд с сахарной горы, бабы… а это разве ничего не значит?

— У меня нет никакой охоты брать на себя из-за этого все тяготы. С корабля мы всегда имеем наилучший обзор. На суше вы такого никогда не увидите!

Теперь врач пытается снова подступиться к первому помощнику:

— Предположим, на пирсе стоит фея, которая говорит: «Вы можете загадать одно желание. Вы можете остаться на корабле или путешествовать по стране, а на большие расстояния даже летать. Путешествие оплачивается наличными, никаких отрицательных последствий в отношении карьеры и отпуска». Что бы вы сделали в таком случае?

— Остался бы здесь, естественно. В конце концов, я знаю, как это происходит.

— Но представьте себе все же по-настоящему: разве у вас нет желания просто пересечь Африку?

— Это я мог бы сделать, только находясь в отпуске. Но я не в отпуске! — говорит первый помощник упрямо.

— Вам же надо просто представить себе это! — настаивает врач, к моему удовольствию.

Тут уж первый помощник приходит в бешенство.

— Что все это значит? — говорит он, выпаливает «Приятного аппетита!» и исчезает.

— А теперь скажите-ка мне, как же выглядит эта фея? — спрашивает уже шеф. — У нее пышный бюст?

— Все, что пожелаете, — говорит врач.

— Вы просто боитесь, что здесь, на корабле, ваша аппаратура как-нибудь не так сработает, правда ведь? — пытаюсь теперь уже я поддразнивать шефа.

— Верно.

— А если бы добрая фея стояла на пирсе с уведомлением о вашей замене, что было бы тогда?

— Тогда я был бы оскорблен.

— Уф, — говорю я. — Приятного аппетита!

— К какому решению ты пришел? — спрашивает старик, когда я захожу к нему после послеобеденного сна.

— Сходить!

— Значит, все были «за»?

— Напротив!

— Да, — говорит старик по прошествии какого-то времени и смотрит внимательно на мое лицо: — Таким ты был всегда: «Как раз сейчас!» или «Сейчас как раз нет!» — На твоем месте я был бы осторожнее — я слышал, что ты выбросил за борт весь очищенный и нарезанный картофель для салата.

— Я?

— Да, ты! Так ты об этом не знаешь? Вы были во фьорде на яхте мичманами.