Отверженная невеста - Анатолий Ковалев

— Вы не смотрите на меня, но если б вы только знали, — твердил он сконфуженной девушке, — какое безмерное счастье можете даровать мне одним лишь взглядом! Улыбкой, нет, намеком на улыбку! Я непременно напишу ваш портрет в стихах!

— Вы пишете стихи? — заинтригованная Майтрейи решилась украдкой взглянуть на Бориса.

— Я печатаюсь в «Сыне Отечества», — не без гордости сообщил штабс-капитан.

Индийская принцесса, недавно приехавшая из Парижа, понятия не имела о том, что некогда знаменитый журнал «Сын Отечества» с появлением в нем господина Булгарина катастрофически растерял подписчиков, а печатались там произведения, рассчитанные на самый невзыскательный вкус. Сентиментальные стихи Бориса, посвященные покойной невесте, благополучно утонули в пучине подобных им посредственных романтических виршей. Увы, Лиза Ростопчина любила стихи Бориса, любя самого поэта. Увидеть его творения сквозь столь же благодатную призму не удалось еще никому.

— Ваш брат доктор, а вы поэт? Это достойно восхищения. В Европе светская молодежь обычно ничем не занята, ведет праздное, никчемное существование, — заключила девушка с видом знатока. Она и была знатоком… французских романов.

Французские романы! Сколько сорных семян посеяли вы в девственные умы и сердца, сколько путей извратили своими лживыми путеводителями! И вместе с тем, откуда же еще, из какого источника неопытная молодая девушка могла почерпнуть сведения о жизни, о любви, о том, что представляет собой мужчина, наконец? И ничего нет удивительного в том, что Майтрейи, впервые выйдя в свет, была вооружена полным арсеналом знаний, необходимых для того, чтобы покорить, увлечь молодого князя, в считаные минуты сделать его своим рабом. Он был красив, и она кокетничала с ним, потому что так предписывали романы. Но кокетничала в меру, ровно настолько, чтобы довести его до отчаяния — также следуя наставлениям романистов. Его обожание ей льстило. Она сознавала, какой блестящей парой они являются в глазах общества, и это ей льстило тоже. Будь Майтрейи воспитана в традициях своей родной семьи, для нее было бы невозможным счастливо улыбаться, кружась в объятьях одного мужчины, будучи влюбленной, как она полагала, в другого. Но на формирование ее личности в немалой степени подействовали романы. Понятия греха в них, как известно, могут быть размыты ровно до той степени, до какой это необходимо романисту, чтобы удержать внимание читателя. Добродетельная, чистая сердцем героиня увлекается светским красавцем, забывая (о, конечно, на время!) о своем более скромном избраннике. И мы не осуждаем ее ни в коей мере, а жадно следим за тем, какими путями ведет ее запретная страсть. Так и Майтрейи полагала, что волнение, которое она испытывает, глядя в искрящиеся зеленые глаза Бориса, не заключает в себе ничего постыдного. Ее сердце, как лодку в бурю, сорвало с причала и унесло в открытое море, далеко от надежной пристани. Компасом ей служил древний инстинкт, спутник любой женщины, все равно, родилась ли она во дворце бенгальского раджи или в бедной крестьянской избе. Вместо карты (спаси бог бедняжку!) ее направляли французские романы.

Каталина решила непременно попасть в одно каре с Борисом Белозерским. Для ее влиятельного кавалера не было ничего невозможного на этом балу. Когда певица изъявила желание танцевать визави индийской принцессы, разговоры о которой не умолкали вокруг, шеф жандармов вежливо попросил пару, уже занявшую это место и готовую к танцу, сменить каре. Напрасные хлопоты! Борис даже не взглянул в ее сторону, настолько он был увлечен Майтрейи. Бенкендорф же говорил о пустяках: о красотах Неаполя, о музыке. Но его болтовня вскоре перестала быть невинной. Внезапно он задал ей вопрос, которого она ждала и боялась:

— Почему вы не хотите остаться здесь и петь с Генриеттой Зонтаг в «Отелло»? В роли Ифигении вы произвели хорошее впечатление на государя и на императрицу.

— Я хотела бы продолжить гастроли со своим театром, — выдала девушка давно заготовленный ответ.

— Но ведь часть вашей труппы как раз остается в России, чтобы дать два спектакля с Зонтаг. Мне непонятен ваш каприз.

— Вы, по всей видимости, человек, далекий от театра, если называете это капризом! — дерзко ответила она.

Шеф жандармов с недавних пор не терпел подобного тона по отношению к себе.

— Хорошо, — произнес он после тяжелой паузы, — раскрою перед вами все карты. Я знаю, что ваше пение — лишь маскировка, а приехали вы в Россию с заданием, полученным от некоего господина Обольянинова. Более того, я знаю, что господин Обольянинов — ваш родной отец. А значит, выбора у вас нет.

— Что вы имеете в виду? — содрогнулась Каталина. — Почему у меня нет выбора?

— Вы с вашим драгоценным папенькой оказались в хорошенькой западне, — усмехнулся Бенкендорф. — И теперь я диктую условия игры. В скором времени вы с отцом отправитесь в Париж…

— И не подумаю, — торопливо возразила она. — Я ненавижу этот город и не собираюсь туда возвращаться.

— А вот о чем я не намерен заботиться, так это о ваших желаниях, — усмехнулся начальник Третьего отделения. — Будете делать то, что вам скажут — останетесь целы и на свободе. Иначе…

— Удивительно, как вы похожи с моим отцом: одни и те же мысли, даже те же слова! — Девушка не сводила с Бенкендорфа потускневшего взгляда, в котором читалось отчаяние затравленного зверя, красивого и слабого. — Видит Бог, отец ничего от меня не добился. Я палец о палец не ударила ради его шпионских дел. И вы ничего от меня не ждите. Я певица, а не шпионка.

— Вы певица? Значит, завтра будете петь в «Отелло».

— Нет! — твердо заявила она.

Шеф жандармов не успел ответить, потому что в это время кавалеры менялись дамами.

Каталина подчеркнуто не замечала Майтрейи, чьей руки коснулась, меняя партнера. Беседуя с Бенкендорфом, она неотступно наблюдала за противоположной парой и видела, с каким страстным выражением Борис смотрит на принцессу. Оказавшись рядом с ним, она ехидно воскликнула:

— Новость за новостью! Любовь к покойной невесте, этот нежный могильный цветок, которого я посмела коснуться, вдруг увяла?! Кажется, такой романс я тоже пела. «Ах, для кого цветут цветы на брошенных могилах?..»

— Послушайте, Камилла, какое вам дело до меня? — ответил Борис уже совсем бесцеремонно.

— Я не Камилла! — сквозь зубы простонала она. — И нет мне дела ни до вас, ни до ваших жалких стихов!

— Кстати, о стихах, — произнес он с усмешкой. — Я писал их вам только потому, что меня просил об этом отец ради своих целей…

Ее заметно пошатнуло. Проглотив слезы обиды и унижения, покинув кавалера, она пошла навстречу Майтрейи. Паркета под ногами примадонна не чувствовала. Когда руки девушек соприкоснулись, Каталина окинула соперницу отчаянным взглядом и успела шепнуть: «Не верьте ему!» Майтрейи удивилась, уж очень это было странно — даже для романа.