Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Эйтоун описывал так торговлю Лейта. Этот порт никогда сильно не преуспевал на ниве межконтинентальной торговли и по-прежнему поддерживал связи в основном с Северной Европой. Во второй половине XIX века он все же сумел справиться со своими едва-едва не разорившими его затруднениями. Будучи самостоятельным муниципалитетом, Лейт все же мог привлечь капитал из Эдинбурга. Благодаря этому стали возможны крупные вложения — в железные дороги, в более крупные пароходы и в механизированную погрузку и разгрузку. Вскоре в Лейте почти ежегодно обрабатывал до миллиона тонн грузов. Последовало дальнейшее расширение доков: дока Альберт на востоке и дока Виктория на западе, а в 1881 году еще более просторного дока Эдинбург (названного в честь торжественно открывшего его герцога Эдинбургского).[381]

То, что случилось в Лейте, отражало, пусть и в меньших масштабах, происшедшее в самом Эдинбурге. Сразу после 1914 года строительный бум в городе не проявлял никаких признаков упадка. Династии пивоваров делались щедрыми покровителями новых городских ориентиров: Макюэн-холла (1888–1897) в университете, «великолепного окаменевшего бланманже», и Ашер-холла (1910–1914), главного места проведения концертов, «выполненного с предельной строгостью и точностью». Эдинбург обзавелся современными театрами, в том числе «Ройал Лицеум» в 1883 году и «Королевским» в 1905–1906 годах, огромными отелями на обоих концах Принсес-стрит, «Норт Бритиш» в 1895 и «Каледониан» в 1899–1903 годах, а на среднем протяжении улицы — крупными универмагами, «Дженнерс» в 1893–1895 годах и «Р. У. Форсит» в 1906 году. В 1894–1897 годах реконструировали Северный мост, возвели бросающиеся в глаза новые здания по обе его стороны, «Патрик Томпсонс», еще один универмаг и редакцию «Скотсмен».

Фактически самым богатым человеком в Эдинбурге начала века был строитель Джеймс Стил. Он приехал в Эдинбург в 1862 году, после того как обанкротился в своем родном Ланакшире. Как шотландец викторианской эпохи, он этого банкротства стыдился. Новый город предоставил ему анонимность, к которой он стремился, пока снова не встал на ноги, и возможности, в которых он нуждался. Остаток своей карьеры он потратил, компенсируя прежние ошибки, через бизнес и обильные дары отколовшейся церкви. К 1903 году в его жизни произошел крутой поворот: как лорд-провост он приветствовал посетившего город короля Эдуарда VII, который присвоил ему рыцарское звание. На заданный в ходе официального расследования вопрос, какой у него доход, он ответил: 80 000 фунтов. Когда вопрос уточнили, мол, спрашиваем о доходе, а не о том, сколько у него всего денег, Стил дал тот же ответ; 80 000 фунтов — вовсе не сумма, накопленная за жизнь, а заработок в год (по современным деньгам это примерно 5 миллионов фунтов). Начав в Толлкроссе, он построил целые кварталы города: продолжение Вест-Энда за пределы Палместон-плейс, рабочий округ Далри и всякого рода «промежуточные» кварталы, «Комли-банк», «Мерчисон», «Шиннс» и другие. Выполняя эти работы, он проявил себя настоящим феодальным деспотом. Типичный устав, написанный по его распоряжению, требовал, чтобы «все фасады и все орнаментальные части отличались стилем и качеством работы, одобренной начальством», а несущие стены должны выкладываться «камнем из карьера, который, по их мнению, подходит по цвету и качеству».[382] Он руководил и приказывал — и поддерживал развитие архитектурной гармонии Эдинбурга.

В меньших масштабах материальная культура города тоже становилась более обильной, хоть по-прежнему вдохновлялась традициями собственного искусства. Наилучшим носителем этих традиций был Роберт Лоример, сын Джеймса Лоримера, патриотически настроенного профессора общественного права в университете. Приверженность Джеймса национальному юридическому наследию нашла соответствие в пристрастии Роберта к шотландской архитектуре интерьера и близким ей искусствам. Его тоже сперва отправили изучать право, но он не смог воспринять юриспруденцию. Семья числила среди своих друзей одного из ведущих архитекторов Эдинбурга, Уильяма Берна, и юный Лоример принялся под его крылом подвизаться в той же профессии. Однако его интересы простирались шире, он стремился достичь мастерства во всем, что могло пригодиться при строительстве зданий — работе с камнем, деревом, железом, штукатуркой, стеклом — или при меблировке — создании столов, стульев, шкафов, кроватей, штор и так далее.

Интерьеры Лоримера уцелели в Новом городе и Вест-Энде, на Белгрейв-Кресент, Драммонд-плейс, Хериот-роу и Ротсей-террас. Сам он жил на Мелвилл-стрит, где добавил к типичному стандартному дому ленточной застройки собственные разнообразящие дополнения, балкон и разделенные на «квадраты» окна. Он нашел достаточно простора для деятельности в пригородах, особенно в Колинтоне. Здесь он спроектировал современные дома с шотландским «акцентом» — ступенчатые фронтоны, наружные лестницы, галечная штукатурка и желобчатая черепица. В Лотиане он помог построить будущие курорты и города-спутники, Гуллан и Норт-Берик. Восстанавливал он и замки, примером может служить Бейвло в Балерно. Ему доводилось проектировать церкви, например церковь Доброго Пастыря в Мюррейфилде, небольшое здание на пригородном холмике, возведенное из отличного хейлского камня с красным орнаментом, снова викторианская готика в шотландской личине. Величайшим же его готическим сооружением стала часовня ордена Чертополоха в соборе Святого Жиля, изысканное сочетание обстановки, резьбы и глазури внутри, снаружи отмеченное изящным арочным контрфорсом.

Всякий раз, когда предоставлялась возможность, Лоример занимал местных художников и использовал местные материалы. Он открыл такую художницу, как Фиби Транквейр: «Я не знаю никого, кто был бы столь симпатичен мне в художественном плане. Она такая обычная, так любит простоту, и настоящее удовольствие ей доставляют самые простые творения природы». Она выполнила в часовне Чертополоха глазурованные геральдические таблички, но больше всего помнят ее фрески в часовне Бельвью в Новом городе, с небесным воинством, трубящим в трубы. Мебель Лоример поручил делать компании «Уиток и Рейд», которая была основана в XVIII веке, а вышла из бизнеса лишь в 2004 году. Чаще всего он сотрудничал с двумя резчиками по дереву, У. и А. Слоу. Сам Лоример оказывался в своей стихии в мастерской плотника: ему нравился звук, с каким рубанок и стамеска вонзались в древесину, он черпал вдохновение, глядя, как из бесформенной деревяшки мало-помалу возникают очертания нового изделия. Братья Клоу никогда прежде не встречали архитектора, настолько жаждущего использовать их мастерство, и они со своей стороны старались изучать и развивать его идеи. Выполненные ими сиденья на клиросе в часовне Чертополоха показывают, как идеально они воплощали замыслы Лоримера. Первый биограф Лоримера, Кристофер Хасси, отправился в 1929 году проинтервьюировать братьев после смерти архитектора.

Я хотел бы нарисовать правдивый портрет братьев Клоу, гению которых в резьбе по дереву Лоример столь многим обязан. На верхнем этаже мрачного эдинбургского особняка выходишь из темного коридора и попадаешь в окружение сада деревянных цветов: два одинаковых человека выглядят в своих длинных серых комбинезонах, как Тра-ля-ля и Тру-ля-ля, большие и добродушные. До сего дня мне неизвестно, который из них У., а который А., так как они уже давно стали одной личностью и склонны говорить попеременно. Слушать их воспоминания о 25 годах работы с Лоримером — все равно что внимать псалмам, которые распевает группа прихожан.

У.: Никакой архитектор не давал нам так развернуться.

А.: Мы работали исключительно на него.

Оба: Да, 30 лет мы не работали ни для кого другого.

А.: С сэром Робертом мы повстречались в 1892 году.

У.: Он пробыл год на практике.

Оба: Понимаете, он хотел, чтобы кто-нибудь проявил к нам интерес.

У.: В то же время он хотел развивать в Эдинбурге ремесла.

А.: И дать работу преимущественно эдинбургским ремесленникам.

Оба: Мы его поддержали.[383]

Отличный пример того, как развивался наиболее выигрышным образом характер города и горожан под сенью викторианской эпохи с ее ориентирами в виде владения собственностью и классовой принадлежности. Но разрешало ли это, как полагал Джеффри, все проблемы?

Разумеется, всегда существовала более темная, оборотная сторона. Отчасти она воплощалась в шотландской воинской традиции. Самые отпетые хулиганы и тертые калачи могли завербоваться в солдаты. Если они, к несчастью, доблестно погибали на войне, их имена увековечивали на воздвигнутых в центре города монументах. Эдинбургский замок, которому больше не нужен был гарнизон с большим числом солдат, тоже превратился в памятник. Первая мировая война закрепила за ним эту роль. Она потребовала от страны и города огромных жертв, и не только отъявленных головорезов и тертых калачей. Потребовала и получила.