Шпион, или Повесть о нейтральной территории - Джеймс Купер

Черный слуга вскоре вернулся, и из его довольно сбивчивых объяснений можно было заключить, что служитель божий должен явиться не позже чем в конце дня. Приход хозяйки дома и был причиной того перерыва, о котором мы упомянули в предыдущей главе. По ходатайству Данвуди, дежурный офицер отдал приказ часовому, стоявшему у двери в комнату Генри, в любое время пропускать к нему членов его семьи, в том числе и Цезаря, который мог ему понадобиться. Однако всякий другой посетитель должен был подвергнуться строгому допросу. Майор включил и себя в число родственников британского офицера и от имени всей семьи дал слово, что никто не будет делать попыток его освободить. Между хозяйкой дома и капралом охраны произошел теперь короткий разговор у двери в комнату заключенного, которую часовой распахнул, предвосхитив решение своего начальника.

— Неужели вы откажете в духовном утешении своему ближнему, осужденному на смерть? — спросила фермерша с горячим чувством. — Неужели вы готовы ввергнуть его душу в адское пламя, тогда как служитель божий может указать ей прямую и ближнюю дорогу на небо?

— Вот что я скажу вам, добрая женщина, — ответил капрал, легонько отстраняя ее. — Право, моя спина совсем не похожа на дорогу, ведущую прямо в рай. И как я буду смотреть в глаза моему начальнику, если не выполню его приказаний? Ступайте-ка вниз да спросите разрешения у лейтенанта Мейсона, а тогда можете вводить к арестанту хоть целый полк попов! Еще и часу не прошло, как мы сменили на посту ополченцев, и я не хочу, чтобы про нас говорили, будто мы несем службу хуже, чем какая-то пехтура.

— Пропустите эту женщину, — сказал Данвуди строго: он только теперь заметил, что на посту стоит солдат из его отряда.

Капрал отдал честь своему офицеру и молча отступил. Солдат взял на караул, и хозяйка вошла к Генри.

— Внизу дожидается преподобный отец, — сказала она, — он приехал облегчить вашу душу, готовую расстаться с телом, и заменит нашего духовника, ибо тот отлучился, чтобы выполнить обряд, который нельзя отложить: он хоронит старого мистера X.

— Просите его войти, — ответил Генри с лихорадочным нетерпением. — Но пропустит ли его часовой? Я бы не хотел, чтобы друга вашего священника без всякого почтения задержали на пороге как подозрительного человека.

Теперь все смотрели на Данвуди, который, взглянув на часы, вполголоса обменялся несколькими словами с Генри и быстро вышел из комнаты. Френсис последовала за ним. Генри высказал майору свое желание повидаться также с другим священником по собственному выбору, и майор обещал прислать пастыря из города Фишкила, через который он должен был проехать на пути к парому, где хотел дождаться возвращения Харпера. Вскоре на пороге появился Мейсон. Он охотно согласился выполнить просьбу хозяйки, и преподобного отца пригласили войти.

Вошедший за Цезарем священник, за которым следовала и фермерша, был человек средних лет; вернее, он перевалил за вершину жизни и уже спускался вниз по склону. Он был выше среднего роста; впрочем, может, он только казался высоким из-за чрезмерной худобы; все черты его резкого и строгого лица как будто застыли в суровой неподвижности. Должно быть, радость и милосердие никогда не смягчали его нахмуренного чела, омраченного ненавистью ко всем человеческим порокам. Черные косматые брови нависали над ввалившимися глазами, смотревшими сквозь зеленые стекла громадных очков с такой свирепостью, словно возвещали о приближении страшного суда. Все в нем дышало фанатизмом и беспощадным стремлением карать. Черные с проседью волосы, разделенные прямым пробором, падали длинными прядями ему на плечи, прикрывая щеки, словно темные шторы. На этой отталкивающей голове красовалась большая треугольная шляпа, надвинутая на самый лоб и затенявшая всю физиономию. Одет он был в черный порыжевший сюртук, такого же цвета штаны и чулки, а не ногах носил тусклые башмаки, наполовину скрытые громадными пряжками. Священник важно вошел в комнату, сухо кивнул всем головой и молча, с достоинством уселся на поданный ему негром стул. Несколько минут никто не прерывал зловещего молчания; Генри, сразу проникшийся к посетителю неприязнью, тщетно старался ее преодолеть, а странный пастырь то и дело испускал тяжелые вздохи и стоны, которые, казалось, грозили разорвать слабую связь между его возвышенной душой и ее безобразной оболочкой. Старый мистер Уортон, глядевший на эти мрачные приготовления с тем же чувством, что и его сын, увел Сару из комнаты. Священник отнесся к его уходу с насмешливым пренебрежением и принялся напевать всем известный псалом тем унылым, гнусавым голосом, каким принято петь псалмы в Восточных штатах 49.

— Цезарь, — заметила мисс Пейтон, — подай джентльмену что-нибудь подкрепляющее: после такой поездки он в этом, наверное, нуждается.

— Я черпаю силы не из земных источников, — проговорил священнослужитель глухим, замогильным голосом. — Сегодня я уже трижды служил моему господу и не ослабел; однако будет благоразумнее поддержать эту бренную плоть, ибо сказано: “Трудящийся достоин награды за труды свои”.

И, раскрыв громадную пасть, он влил в нее изрядную толику поданного ему коньяку и проглотил его с такой же легкостью, с какой простой смертный обычно склоняется к греху.

— Я опасаюсь, сэр, что усталость помешает вам выполнить обязанности, которые, по доброте сердечной, вы взяли на себя.

— О женщина! — с силой воскликнул пришелец. — Кто может сказать, что я когда-либо уклонялся от выполнения долга? Но “не судите, да не судимы будете”, и не воображайте, будто смертный может познать промысел божий.

— Что вы! — кротко возразила мисс Пейтон, которую немного коробили его речи. — Я никогда не сужу ни поступков, ни намерений моих ближних, а тем более предначертаний всевышнего.

— Это похвально, женщина, весьма похвально! — крикнул священник, вскинув голову с высокомерным презрением. — Смирение приличествует твоему полу и положению, иначе твоя слабость приведет тебя к грехопадению, и тогда “бездна разверзнется перед тобой”.

Мисс Пейтон, пораженная странным поведением этого пастыря, но привыкшая говорить почтительно обо всем, что касается религии, хотя порой было бы лучше промолчать, ответила:

— Есть высшая сила, которая всегда готова помочь нам в добрых делах, если мы призываем ее с верой и смирением.

Священник угрюмо взглянул на нее и, состроив постную мину, продолжал таким же неприятным тоном:

— Не всякий, кто взывает к милосердию, будет услышан. Пути господни неисповедимы, и на земле “много званых, но мало избранных”. Легче говорить о смирении, нежели смириться душой. Хватит ли у тебя смирения, о жалкий червь, чтобы отречься от себя и тем прославить господа? А если нет, то убирайся прочь, как мытарь и фарисей!