Инверсия за тридевять парсеков - Светлана Липницкая

Оное завершилось через пять дней.

Джамалудира фон Трэйс, вернее, ее прах, был захоронен на территории омритовых шахт. Посетить ее могилу было не проще, чем договориться о свидании в тюрьме, и, насколько мне известно, проводить ее в последний путь так никто и не пришел.

Ториллирн посмертно вручили какую-то медаль, удивительно неуместно смотревшуюся на бездыханной груди. Хоронили ее на Флиберии, уже под полным именем, но перед этим позволили проститься в одном из космопричальных помещений. Я протащила туда пачку кронского яквита и тайком подложила ей под саван. Выражение лица у Тори было ехидное, особенно когда представитель Флиберийского совета, скрипя зубами, принялся зачитывать оправдательный приговор.

За тело Фриама передрались пресса и ученые, желающие немедленно его препарировать. Однако он, как всегда, обвел всех вокруг пальца: уже к вечеру его оболочка бесследно испарилась.

«Армаду» на буксире оттащили в космопричал Шипры. Тамошние исследователи переберут в ней каждый винтик, деактивируют синтетическую душу, если, конечно, найдут ее, и поставят корабль на вечную стоянку в какой-нибудь из многочисленных музеев планеты. К ней будут ездить туристы, чтобы посмотреть на знаменитый рейдер, который некогда был неуловим.

Осколки терральтера никого не заинтересовали. Копы ходили по ним, как по мусору, не догадываясь, что это такое.

Мы не стали им объяснять.

Фока объявили пропавшим без вести. Я понятия не имела, куда он полетел и долетел ли, что с ним стало потом и выжил ли он вообще. Но почему-то надеялась, что у него все будет хорошо. Он заслужил свой счастливый финал, пусть и не тот, на который рассчитывал.

Сергея вновь признали мертвым. На этот раз уже наверняка.

Я не испытывала радости по этому поводу. Наверное, в глубине души я все же надеялась, что он исправится, хоть и понимала сердцем, что это невозможно. Есть черта, переступив которую назад уже не повернешь. Фок не шагнул за нее. Подошел очень близко к краю, даже ногу занес – но вернулся. Сергей этот шанс упустил.

Наверное, я сошла с ума, и все же мне хотелось верить, что он наконец-то обрел покой.

По небу над моей головой росчерками проносились корабли, среди которых не было единственного, что был мне интересен. «Фибрра» – я точно знала – стояла в доке А1 и готовилась к новой миссии.

Миссии, в которую она отправится без меня.

Да, все действительно оказалось просто. Вернув мне доброе имя и сняв ярлык всегалактической лгуньи, МИК радушно отпустила меня обратно на «Фибрру»… и уволила на следующий день. По официальной версии – за отсутствие должных навыков и образования, и я тактично сделал вид, что поверила.

Помню свою последнюю прогулку по этому кораблю. Я шла по балкону и видела знакомые и родные сюжеты: спешащего куда-то с кипой книжек Финика, заляпанную землей Мелиссу, Аглаю с кабачками и Хоку, ревущую в три ручья. Они все провожали меня в этот раз, зная, что теперь мы нескоро увидимся вновь.

Уже позднее, в ангаре перед самым моим отлетом, Леотимир подхватил меня на руки и усадил к себе на плечо. Я чуть не свалилась оттуда вниз и воспользовалась случаем помахать сразу всем коллегам. Интересно, будут ли они тосковать по мне так же сильно, как я по ним, или вскоре забудут за своими хлопотами?

– Лови свою землянку, брат!

Леотимир сбросил меня прямо в руки Риму, и на секунду мне показалось, что мы с ним одни во всем мире. Но потом вокруг засвистели, заулюлюкали, и Рим, улыбаясь, поставил меня на ноги. Я, тоже почему-то засмущавшись, помахала всем еще раз и взошла по трапу джампера, чтобы покинуть ставший мне домом корабль.

Навсегда.

Звезды Ингард-Шейры сплелись в страстных объятиях, обжигая друг друга, и небо пылало безумным пожаром, поглотившим высь и горизонт. Прозрачный купол космопричала в этих лучах казался огненной стеной. Мимо проходили тысячи инопланетян, но мне не было дела до них, а им – до меня. Я сидела на собственном чемодане и любовалась флиберийским закатом. В голове впервые за чертовски долгое время было совершенно пусто.

Неслышно подошедший Рим бросил сумку рядом с моим чемоданом, плюхнулся на нее, исторгнув из недр жалобный хруст, и тоже уставился на полыхающее небо. В отличие от меня, ему не приходилось щуриться, и отблески звездного пламени беспрепятственно плясали в желтых зрачках.

– Когда отправляетесь? – тихо спросила я, снова отворачиваясь к куполу.

– Откуда знаешь, что меня не уволили? – тоже пропустив много важных вопросов, поинтересовался Рим.

Опасения по этому поводу у меня и впрямь были. Рим был со мной у пиратов и тоже мог угодить в опалу МИК. Но, кажется, пронесло, иначе вид у него был бы совсем другой.

– На похвалу нарываешься?

– Разумеется! Признай, я ведь отличный контактер!

– Лучший.

Рим, не ожидавший такого, недоверчиво на меня покосился. Я поспешно притворилась, что глаза у меня слезятся из-за света Ингард-Шейры.

– Так когда?

– Взлет через три часа, но на борту надо быть уже сейчас.

Я затравленно сжалась, не зная, что делать. Целый год мы были неразлучны, и вот сейчас, когда это особенно необходимо, нет времени даже нормально попрощаться. Что вообще нужно делать? Обнять его, поцеловать? Пожелать счастливого пути, черного вакуума, ярких звезд? Как же это все глупо!

– Хочешь, чтобы я остался?

– Ты прекрасно знаешь ответ.

– Тогда скажи это! – внезапно рыкнул Рим и порывисто развернулся ко мне всем корпусом. – Попроси! Думаешь, я откажусь?!

– Не попрошу.

– Почему?!

– Ты останешься.

Рим выругался по-флиберийски, нервно запустил пальцы в волосы. Мы еще немного помолчали, провожая медленно уплывающие за горизонт светила. Было страшно нарушить это хрупкое мгновение, когда еще можно вот так просто посидеть рядышком.

Через минуту Рим поднялся и тяжело вздохнул, глядя на меня сверху вниз.

– Что ж, до свидания, Саша. Я позвоню вечером или завтра с утра – смотря сколько высадок нам поруч…

– Я люблю тебя.

Рим осекся, не договорив. Забыв про закат, я смотрела на него, стараясь запомнить каждую черточку. Он вернется через неделю или месяц, мы в любой момент сможем связаться друг с другом, и, если я попрошу, он бросит все и примчится ко мне хоть на другой конец космоса. Но щемящее разлукой сердце не желало слушать аргументы.

– Ты впервые это сказала.

– А ты сомневался?

– Меня невозможно не любить, – лукаво фыркнул он. – Но всякий раз, когда я пытался вынудить тебя произнести это вслух, нам что-то мешало. В основном, конечно, твое тугодумие…

– Ну