Гражданская война в России: Записки белого партизана - А. Шкуро

На 15 февраля 1918 г. в станице Брюховецкой назначен был созыв членов Краевой Рады черноморцев; линейский район был уже занят большевиками и не мог прислать своих делегатов. Главной целью этой частичной рады была пропаганда правительственной программы по станицам, т. е. то, что усиленно предлагалось еще декабрьской Раде, но к чему она осталась глуха.

К сожалению, попытка осуществить эту благоразумную меру запоздала. Пока в Черноморской Раде произносились зажигательные речи и создавался высокий подъем настроения у представителей Черноморья, которые единодушно решили ехать поднимать все способное носить оружие для защиты Кубани, — я лично на железнодорожной станции Протока и в станице Славянской 16-го февраля наблюдал полный развал отряда гайдамаков Бардижа и бегство их с фронта.

В ночь на 17 февраля было получено донесение, что большевики внезапно напали на станцию Выселки, застали врасплох партизан Покровского и захватили этот важный пункт. Партизаны спаслись бегством, оставив на месте много убитых и раненых. Откатившись до станицы Кореновской> партизаны, преследуемые противником, продолжали спешно отходить к Екатеринодару.

Покровский, с того момента, как он начал хлопоты о назначении его командующим армией, в Выселки не ездил; партизаны, очень при нем подтянутые, надели халат и прозевали приближение большевиков.

Генерал Корнилов, идущий с Дона на соединение с кубанцами, через две недели после этого занял Выселки и впоследствии, 17 марта, в станице Ново-Дмитриевской говорил мне, что казаки станицы Выселки рассказывали ему о том, как «покровцы пропили Выселки».

Для многих этот случай прошел незамеченным, многие его считают лишь одним из эпизодов нашей борьбы с большевиками. Я же придавал и придаю этому событию значение исключительное.

До нас смутно доходили слухи о движении Добровольческой армии с Дона к нам на Кубань. В начале февраля в Екатеринодар прибыл из Добровольческой армии офицер для связи с «армией Эрдели» (предполагалось, что генералу Эрдели удастся сформировать свой отряд), который говорил, что когда он переходил границу Кубанской области, то слышал, что Корнилов под Лежанкой разбил большевиков и держит направление на Екатеринодар; что за Корниловым тянется огромный обоз беженцев и тыловые учреждения и что поэтому его движение медленно, не более десяти верст в день. По расчету этого офицера выходило, что Корнилов к 20 февраля должен быть уже в районе Кубанской области, недалеко от Екатеринодара и, во всяком случае, не далее станции Тихорецкой. Но подтверждения этого слуха мы не получали, и многие считали это его вымыслом. Я же, генерал Эрдели и штаб армии не сомневались, что Корнилов действительно двинулся на Кавказ, но лишь недоумевали по поводу избранного им направления.

Удержаться в Екатеринодаре до соединения с Корниловым означало не только спасение Кубани, но и полную ликвидацию неорганизованных и необъединенных еще тогда банд большевиков. Прибытие в Екатеринодар Корнилова было бы сигналом к присоединению к Кубанской армии всех казаков, которые до того заняли выжидательную позицию. А самое главное — это то, что кубанское правительство сохранило бы свой авторитет полностью.

Если бы на Выселках мог быть Галаев или же если бы Покровский не был так чувствителен к поклонению, которым его окружило екатеринодарское общество, и лично бы руководил, как он мне обещал, действиями отряда на Тихорецком направлении, то, — конечно, катастрофы 16 февраля, вероятно, не произошло бы.

При всяких нормальных условиях военных действий Покровский, как командующий армией, за дело под Выселками подлежал. бы ответственности. Но не такое тогда было время и не до критики промахов Покровского было тогда. Нужно было спасать армию от полного разгрома;

22 февраля я собрал в атаманском дворце секретное совещание из представителей военной и гражданской власти, на котором был заслушан доклад начальника штаба армии полковника Науменко о положении дел и заключение полковника Покровского. Единогласно было постановлено эвакуировать Екатеринодар. Время и порядок эвакуации определялись штабом армии. Для нестроевых чинов и чинов гражданского управления эвакуация была необязательной. Решено было, что атаман, правительство и Законодательная Рада следуют с армией, которая должна отходить за Кубань в горы.

На совещании присутствовал и К.Л. Бардиж. Бардиж, как и многие другие, считал назначение Покровского командующим армией гибелью для Кубани. Вероятно, поэтому он не захотел связывать своей судьбы и судьбы своих сыновей с судьбой армии. Есть основание думать, что по таким же мотивам от нас откололись и полковник Маркозов, Бурсак и другие, а затем откололся и целый отрад полковника Кузнецова.

Эвакуация Екатеринодара была назначена на 28 февраля. Сборным пунктом для всех войсковых частей назначен горский аул Шенджий, в 20 верстах от Екатеринодара.

Ровно в 8 часов, по расписанию, я с небольшим конвоем верхом. выехал из города; на линейке, запряженной одной лошадью, везли мои вещи, вещи моего адъютанта и двух служащих моей канцелярии; адъютант и чиновник канцелярии также помещались на линейке.

Рада и правительство уже находились за железнодорожным мостом и стояли в полном сборе, ожидая окончания какой-то заминки в движении обозов.

Ночью я прибыл в Шенджий, куда в течение 1 и 2 марта стягивались войска, 3 марта весь отряд или, как мы называли, «армия» представилась мне. Численность его достигала во всех родах оружия более 3 тысяч бойцов{40}.

Вид людей был бодрый, все прилично одеты… Присутствующие на смотре горцы говорили мне: «Как можно было сдавать Екатеринодар с такими молодцами?»

Однако так могло казаться только со стороны. В Шенджие обнаружилась печальная картина — отсутствие единодушия среди начальников частей и острые раздоры между ними. Выяснилось, что Покровский популярен лишь среди чинов своего партизанского отряда. Начальники же почти всех остальных частей в него не верили и не признавали его авторитета.

Полковник Улагай и капитан Раевский открыто заявили об этом на совещании. К ним присоединились и два других, более видных кубанских офицера — полковник Генштаба Кузнецов и георгиевский кавалер полковник Деменик.

Полковник Улагай, к которому я всегда относился с большим уважением, после искренней беседы согласился подчиняться Покровскому. Полковник же Деменик оказался непримиримым и держался в оппозиции всему, что исходило от Покровского…

Почти все военачальники высказались за движение отряда параллельно Кавказскому хребту в направлении к Майкопу, а потом в район Баталпашинского отдела; Деменик горячо доказывал бесплодность борьбы с большевиками и находил необходимым переправиться через хребет по так называемому Дефановскому перевалу и по Черноморскому шоссе укрыться в Абхазии. План Деменика был отвергнут, но через несколько дней он его осуществил самовольно. Когда ему и полковнику Кузнецову была дана задача прикрыть движение отряда в аул Локшукай, то он, увлекая за собой полковника Кузнецова и других, отклонился от отряда и двинулся на Дефановский перевал. Деменика и Кузнецова постигла трагическая судьба всех сепаратистов.