Знаменитые авантюристы XVIII века - Автор неизвестен Биографии и мемуары
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ссора с Менгсом, который пользовался большою любовью короля, несколько смутила Казанову; он нажил себе в лице художника довольно влиятельного врага. Опасался он также, как бы случай с его говеньем не дошел в превратном виде до ушей инквизиции. А тут еще, как на грех, случилось у него новое столкновение с каким-то молодым монахом; последний был тоже ревнителем благочестия и, движимый ревностью, исказил какую-то замечательную картину духовного содержания, замарав на ней какие-то детали, казавшиеся ему непристойными. Казанова тщетно убеждал его, что он учинил настоящее варварство, совершенно не оправдываемое требованиями благочестия. Монашек очень рассердился, и Казанове подумалось, что он непременно доведет о его взглядах на духовные картины до сведения священного судилища. Казанова решил забежать вперед и сам сделал визит великому инквизитору. Сей сановник, едва ли не высшее в то время лицо в государстве, имевшее возможность держать в почтительном страхе даже самого короля, оказался весьма милым человеком. Казанова прямо объяснил ему, зачем он пришел, и сумел так забавно рассказать столкновение со строптивым монахом, что великий инквизитор все время хохотал, держась за бока. Это, конечно, дало всему делу благоприятный оборот. Инквизитор показал Казанове поступившие на него доносы; он признал, что Казанова был прав в своих столкновениях с патерами, но — «не всякую правду можно говорить, — поучал добрый старец, — не надо напрасно раздражать людей. На будущее время избегайте всяких праздных споров по вопросам веры, это будет самое лучшее». Тут же он кстати известил Казанову, что патер, внесший его в список уклонившихся от говенья, получил выговор за поспешность и неосмотрительность; надо было сначала разузнать, отчего человек не говел.
Поправив свои дела с этой стороны, Казанова принялся вновь деятельно знакомиться с выдающимися представителями аристократии и в то же время неустанно работал над своим докладом об устройстве швейцарской колонии в Сьерра-Морене. Познакомился он, между прочим, и подружился с очень близким к королю человеком, доном Долинго Варньером, который часто доставлял ему возможность близко видеть короля и сообщил о нем много биографических подробностей.
Тогдашний король Карл III Бурбон (1759–1788) был человек очень некрасивый, но у него был брат, в сравнении с которым король казался красавцем; этот брат прямо пугал своим безобразием. Король рано овдовел и с тех пор вел жизнь безукоризненную; за ним не числилось ни малейшей интриги. Его день был распределен по часам с нерушимою точностью: в известный час он вставал, слушал обедню, охотился, завтракал, обедал, ужинал. Доступ к нему для просителей был чрезвычайно затруднителен; как за Казанову ни старались, пока его фонды были еще высоки, он так и не был представлен Карлу III. Обыкновенно в Аранхуэс наезжало пропасть народа, чтобы хлопотать о местах у министров; но почти все без исключения возвращались восвояси ни с чем.
Казанова, однако, не унывал, решившись терпеть и ждать. Ему надо было как-нибудь устроиться. Он, как уже сказано, пробирался, собственно, в Португалию, к своей лондонской знакомке. Но на письмо, которое он написал ей из Мадрида, ответа не получилось, и, таким образом, надежда на этот источник постепенно гасла. Тем временем венецианский посол Мочениго был назначен на новый пост, в Париж, а на его место ожидался из Венеции Кверини, на которого Казанова мог рассчитывать гораздо больше, нежели на Мочениго. С этою переменою надежды его на карьеру в Испании увеличились. Но скоро все это рушилось безвозвратно, так как Казанова повздорил с любимцем Мочениго, Мануччи. Казанова очень подробно рассказывает обстоятельства этой ссоры, но они не особенно любопытны, и потому мы сообщим только суть дела.
В то время появился в Мадриде некто барон Фретюр родом француз, с которым Казанова познакомился в Спа. По словам Казановы, этот барон был кутила, искатель приключений, мот и картежник, — словом, личность подозрительная. Явившись в Мадрид, он напал на след Казановы и сделал ему визит. «Он принудил меня, — пишет Казанова, — принять его любезно». Француз был вежлив и в высшей степени приличен, так что не представлялось возможности противиться его вкрадчивому обращению. Дней через пять после первого визита барон вновь пожаловал и откровенно высказал Казанове свои затруднения; он попал в незнакомый ему город и очутился без всяких средств. Объяснив свои обстоятельства, он попросил Казанову выручить его, ссудив ему взаймы десятка два луидоров. Казанова вежливо отблагодарил за оказанные ему доверие и честь, но в деньгах отказал. Фретюр начал настаивать, соблазнял перспективою «какого-нибудь» выгодного дельца, которое они могли бы устроить в компании. Это предложение возбудило в нашем герое нехорошие чувства; он давно замечал, что все шулера, с которыми его сталкивала судьба, как-то чересчур уж с легким сердцем считали его своего поля ягодою. Он вновь и еще настойчивее отказался и от ссуды, и от всяких общих предприятий. Тогда Фретюр стал просить Казанову «успокоить» его квартирного хозяина, который теснит его, требуя уплаты за прожитое время. Казанова опять-таки отказал и в этом.
Фретюр ушел и, разумеется, унес с собою не совсем дружелюбное чувство к нашему герою. Но они продолжали видеться. Однажды случилось, что Фретюр встретил Казанову вместе с его другом Мануччи; Фретюр тотчас постарался познакомиться с юным Адонисом. Он расспросил Казанову об этом красавчике и… вот тут-то наш герой сделал большую глупость и даже подлость, в которой совершенно откровенно признается и кается: увлекшись своим краснобайством и злоязычием, он подробно рассказал Фретюру, что за птица этот Мануччи и в каких интересных отношениях состоит он с Мочениго. Фретюр намотал это себе на ус. Казанова скоро одумался; каков бы ни был Мануччи сам по себе, для него, Казановы, он был настоящим другом и благодетелем. Он понял, что сделал большую неосторожность, но утешался пока тем, что это только неосторожность, которая не будет иметь дурных последствий. Судьба решила, однако, иначе и обратила неосторожность в неприятность.
Фретюр, получив от нашего героя такие драгоценные сведения, начал с того, что явился к Мануччи и попросил у него деньжонок. Но Мануччи был из молодых да ранних; он щедростью не отличался и отказал бесцеремонному барону вежливо, но наотрез.
Неделю спустя Мануччи пришел к Казанове сильно расстроенный. «В чем дело?» — спросил его Казанова. Мануччи с самым озабоченным видом поведал ему, что Фретюр не дает ему покоя. После того, как он приставал к Мануччи за деньгами, Мануччи не велел Фретюра пускать к себе; тогда авантюрист начал осаждать его письмами. В последнем письме он грозился, что если Мануччи не выручит его, то он пустит себе пулю в лоб. Это ужасно беспокоило юношу, а денег давать ему все же не хотелось. А что если тот в самом деле застрелится?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});