Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине - Николай Давидович Жевахов

До 1692 года Димитрий не занимал никакого уряда, а в этом году получает прямо полковничий пернач, сменяя собою полковника Ивана Стороженка. Напрасны попытки толковать эти знаки внимания к Димитрию дипломатическими соображениями Мазепы. Меньше всего Мазепа был дипломатом. Димитрий Горленко знатностью своего происхождения и выдающимися личными качествами занимал тогда исключительное положение в рядах Малороссийской аристократии, и было бы более удивительно, если бы проникнутый беззаветною преданностью родине Мазепа не заметил бы и не отличил Димитрия, сгоравшего не меньшею любовию к отчизне. В следующем 1693 году Димитрий доказывает, что Мазепа не ошибся в его выборе. Вместе с Палием, во главе Прилуцкого полка, с козаками четырех регулярных полков и трех компанейских, Димитрий одерживает блестящую победу над Буджакскими татарами в то время, как кошевой Шарпило с 700 запорожцами является под Перекопом, разоряет каланчи на Сиваше, отнимает 8 пушек, разбивает Крымского хана Нурредина в кровопролитной битве у Молочных вод и приводит в Сечу много пленников[116].

Чрез два года, в 1695 году, мы видим Димитрия участвующим во вторичной осаде и взятии Азова, во главе пятнадцатитысячного малороссийского отряда, вместе с полковником Лизогубом, Барановичем и Свечкою[117]. Затем под Гродном Димитрий сражается вместе с царскими войсками, командуя, в звании наказного гетмана, соединенными полками Киевским и Прилуцким. Такая деятельность Димитрия не могла, конечно, остаться неотмеченною, и его государственные заслуги нашли должную оценку в пожаловании ему царями Феодором, Иоанном и Петром маетностей «за верность служения к маестату монаршему». В 1697 г. Димитрий получает сразу три села: Сергеевку, Яблоновку и Ковтуновку, в 1699 году – с. Белошапки, в 1701 году – с. Ярошовку, в 1703 году – с. Мамаевку, в 1705 году – с. Калюжинцы и с. Поноры, в 1706 году – с. Вечорки. Получил маетность, с. Малую Девицу, также и старший сын Димитрия – Андрей[118]. Как бы велики ни были столь щедрые наделения маетностями, они не представляли собою по тому времени ничего чрезвычайного. За этими наградами скрывалось лишь признательное чувство благодарности за верную самоотверженную службу со стороны царей и гетмана, нашедшее свое выражение в излюбленных обычаем формах того времени.

VIII

Впрочем, Димитрию более, чем кому-либо другому, пришлось убедиться в суетности земных богатств. Подобно гетману Мазепе, он следит с всё возраставшим беспокойством за неосторожными движениями московской политики, глядит на это единоборство Москвы с Польшею из-за Украйны, не понимает, зачем нужно Петру так грубо отталкивать от себя Малороссию, столь искренно и доверчиво идущую к нему с единственной целью укрыться от ляхов и сохранить свой русский православный облик. И, встревоженная громогласными восклицаниями, что «царь почав верить немцам», напряженная мысль, истерзанная сомнениями, переходила к открытым утверждениям, что «царь уже предался немцам». Настроение было до крайности подавлено подобными слухами, казавшимися тем более правдоподобными, чем более суровы были сопровождавшие реформы Петра меры насилия и принуждения. Но куда же бежать, если, преследуя свою единственную цель слиться с Москвою, Малороссия видит, что царь ее гонит от себя, куда бежать, если, желая сохранить свой русский православный облик и только из-за этого сливаясь с Москвою, Малороссия видит, что царь не только предлагает ее Польше, но и сам перестает отражать этот облик?

Встрепенулись все чуткие сыны Малороссии. Не мог остаться безучастным к горю отчизны и Димитрий, беззаветно преданный ее сын.

IX

Как ни увлекался Петр своими реформами и как ни преувеличивал их значение, он не мог не сознавать, что своим отношением к Малороссии, так доверчиво к нему приближавшейся, так долго и терпеливо ожидавшей его ласки, – горько ее обидел. В глазах Петра поступок Малороссии, идущей к Москве, но им отвергнутой, ищущей защиты у Карла только затем, чтобы не отдаться Польше, казался сам по себе настолько естественным, что не вызывал даже его царского гнева. Он не мог не сознавать, что своею политикою насильственного сближения Малороссии с ненавистной ей Польшей сам принудил Малороссию к «измене» и потому относился к изменникам до крайности благодушно, и даже главному виновнику, Мазепе, соглашался даровать прощение. Притом и силы были слишком неравны для того, чтобы измена Малороссии могла внушить тревогу Московскому правительству. И, еще находясь в Глухове, Петр официальною грамотою на имя нового гетмана Ивана Скоропадского от 7 ноября 1708 года обещал полное прощение Димитрию Горленку и его товарищам, с отпущением их вин, с возвращением им прежних чинов и маетностей, если они в течение месяца, т. е. 7 декабря возвратятся в войско и явятся к гетману[119]. Но то, что для Петра было политическою игрою, то для Мазепы и Горленка было их жизнью, засорять содержание которой уступками самолюбия и чести не позволяли им заветы старины. Никакие компромиссы были невозможны. Горечь обиды была слишком велика и, не воспользовавшись амнистией, Димитрий предпочел быть искренним до конца и разделить участь несчастного Мазепы, оставаясь при нем до самой его смерти. С этого момента начинаются для Димитрия дни непередаваемых бедствий и лишений, дни глубокого горя и страданий, продолжавшихся 24 года и прекратившихся лишь со смертию этой легендарной личности, так ярко воплотившей в себе цельную натуру малоросса, не допускавшую никаких компромиссов с собою, никому и ничему не уступающей своих убеждений.

Летопись страданий Димитрия начинается бегством его сначала в Молдавию, затем в Турцию. Полтавская победа делала невозможным оставаться на родине. Из благодушного отношения к «изменникам» до Полтавской битвы, отношение Петра к ним после победы резко переменилось и приобрело явно мстительный характер. Последовал указ, предписывающий считать государственными изменниками всех, кто в течение месяца, с 7 ноября по 7 декабря 1708 г., не возвратится обратно в войско; но независимо сего приказано: «лишить всех чинов и урядов при войске нашем запорожском, також и маетности их и имения, яко изменничье, определяем отдавать за службу иным верным в войске нашем запорожском, а жен их и детей брать за караул и присылать к нам, великому государю, которые сосланы будут в ссылку»[120].

Картины будущего стояли пред Димитрием озаренные зловещим заревом страданий. Поруганная честь, унизительные пытки, ужасы скитальческой жизни на чужбине, нищета – угнетали его до боли. Но вот стихала горечь обиды, смолкало раздражение и оставалось неуловимое, святое чувство сознания правды, подчеркивающее ему чистоту его намерений, этою чистотою целившего его раны и укреплявшего его на новые жертвы этой правде. Выбора не могло быть без измены этому чувству.

Вместе с Димитрием отправились в добровольную ссылку жена его Мария и зять Григорий Бутович. Сын же Андрей оставил отца еще