Золотой дождь - Джон Гришэм

За столом защиты через проход от нас — обстановка совершенно противоположная. Там восседают пятеро закованных в черное людей с каменными физиономиями, а стол полностью загроможден какими-то бумагами.

Я разыгрываю карту «Давид против Голиафа», и игра уже начинается. Будущим присяжным первым делом бросается в глаза, что противник во много раз превосходит нас числом, амуницией и богатством. Эта бедняжка, моя клиентка, что испуганно жмется ко мне — такая хрупкая и беззащитная! Куда нам тягаться с этими напыщенными толстосумами!

Только теперь, когда сроки предоставления документов суду истекли, я окончательно убедился в том, насколько ни к чему было «Трень-Брень» отряжать целых пятерых своих адвокатов на защиту «Прекрасного дара». Причем — далеко не худших. Просто удивительно, неужели сам Драммонд не понимает, насколько неблагоприятное впечатление производит их команда на будущих присяжных? Наверняка у его клиента совесть нечиста, коль скоро защищать его от одного-единственного меня собирается целая армия!

Сегодня утром ни Драммонд, ни его лизоблюды со мной не разговаривают. Мы, правда, носом к носу не сталкиваемся, но презрительные взгляды и брезгливые усмешки недвусмысленно говорят мне: эти честные и благородные люди возмущены моим недостойным поведением. Попыткой закулисных переговоров с присяжными. Драммондовцы настолько шокированы, что не знают, как со мной быть. После прямого воровства из кармана клиента, попытка сговора с кандидатами в присяжные — должно быть, самый смертный грех, который способен совершить адвокат. Сродни тому, чтобы установить подслушивающее устройство в телефонный аппарат противника. Вот почему мне смешно читать на их постных рожах праведное возмущение.

Секретарь суда рассаживает кандидатов в присяжные в заранее определенном порядке напротив нас. Из девяноста двух человек, которые значились в списке, присутствуют шестьдесят два. Некоторых разыскать вообще не удалось. Двое умерли. Несколько человек отвертелись под предлогом болезни. Еще трое отказались, сославшись на преклонный возраст. Других по той или иной благовидной причине отпустил сам Киплер. Секретарь выкликает фамилии, а я ставлю галочки. У меня такое чувство, будто я уже давно знаком со всеми этими людьми. Под номером шесть числится Билли Портер, менеджер «Вестерн авто», который якобы звонил мне вчера вечером. Любопытно, как отреагирует на его появление Драммонд.

Джек Андерхолл и Кермит Олди представляют на процессе «Прекрасный дар жизни». Они сидят позади Драммонда и его приспешников. Вот вам уже не пять, а семь черных костюмов и столько же мрачных физиономий, хмуро взирающих на будущих присяжных. Да улыбнитесь же хоть раз, недотепы! Сам я обвожу ряды кандидатов в присяжные приветливым взглядом.

В зал входит Киплер, и все встают. Заседание открыто. Киплер приветствует присутствующих и произносит краткую вдохновенную речь о гражданском долге и высокой ответственности суда присяжных. В ответ на его вопрос, есть ли самоотводы, поднимается несколько рук. По просьбе судьи люди поочередно подходят к нему и шепотом сообщают о причинах, побуждающих их отказаться от участия в процессе. Причем с судьей совещаются четверо из пяти руководящих работников, занесенных в мой черный список. Неудивительно, что Киплер не слишком противится их просьбе. На все это уходит время, но зато у нас появляется возможность ближе присмотреться к кандидатам в присяжные. Поскольку отбирать присяжных нам придется в том порядке, как они рассажены, вряд ли мы преодолеем три первых ряда. В них — тридцать шесть человек. А нам нужно всего двенадцать. И ещё двое запасных.

На скамье за спинами Драммонда и его коллег я замечаю двоих изысканно одетых незнакомцев. Ага, догадываюсь я — консультанты по подбору присяжных. Они пристально следят за каждым жестом своих подопечных. Интересно, как повлияла наша выходка на их представления о человеческой психологии? Ха-ха-ха! Бьюсь об заклад, им и в головы не могло прийти, что пара чокнутых адвокатов способна вести переговоры с кандидатами в присяжные накануне выборов в жюри.

Его честь принял ещё семь самоотводов, и число присутствующих в зале кандидатов сокращается до пятидесяти. Судья кратко обрисовывает суть дела, представляет истца, ответчика и их адвокатов. Только Бадди отсутствует. Он блаженствует в «ферлейне».

Киплер приступает к официальным расспросам будущих присяжных. Кому есть, что сказать, должны поднимать руки. Знакомы ли вы с кем-либо из представителей тяжущихся сторон, адвокатов или свидетелей? Не страховался ли кто-нибудь из вас в компании «Прекрасный дар жизни»? Нет ли среди вас лиц, которые участвуют в других тяжбах? Не подавал ли кто-либо из вас прежде иск против какой-либо страховой компании?

Несколько положительных ответов получено. Люди поднимают руки, потом встают и обращаются к его чести. Они заметно нервничают, чувствуют себя не в своей тарелке, но вскоре лед ломается. Затем Киплер радушно шутит, и обстановка окончательно разряжается. Время от времени я напоминаю себе, что и я — полноправный участник этого действа. И оно мне вполне по зубам. Ведь я адвокат. Правда, я ещё ни разу не выступал в суде.

Киплер заранее передал мне список своих вопросов, и он сам спросит у этих людей об всем, что я хочу знать. Это вполне законно. Такой же список судья передал и Драммонду.

Я делаю пометки, присматриваюсь к людям, внимательно слушаю все, что говорится. То же самое делает и Дек. Несправедливо, конечно, но в глубине души я рад, что будущие присяжные не ведают, что мы с ним в одной команде.

Вопросник у Киплера солидный, и процедура тянется довольно долго. Наконец, два часа спустя, судья заканчивает. Под ложечкой у меня снова противно сосет. Наступает пора и Руди Бейлору впервые отметиться на настоящем судебном процессе. Пока, правда, речь идет лишь о кратком выступлении.

Я встаю, приближаюсь к барьеру, отгораживающему меня от присяжных, приветливо улыбаюсь и произношу речь, которую репетировал уже сотни раз.

— Доброе утро. Меня зовут Руди Бейлор, и я представляю Блейков. — Пока все нормально. После утомительных двухчасовых расспросов этим людям хочется чего-то более свеженького. Я излучаю тепло и дружелюбие. — Судья Киплер только что задал вам множество вопросов. Из ваших ответов я выяснил все, что меня интересовало, поэтому тратить время я не стану. Собственно говоря, у меня к вам всего один вопрос. Есть ли у кого-нибудь из вас какие-либо причины, не позволяющие принять участие в данном процессе в качестве члена жюри присяжных?

Ответов я не жду, и все молчат. Больше двух часов кряду они меня разглядывали, а я просто здороваюсь, улыбаюсь и говорю, что задерживать их не собираюсь. Трудно даже придумать большее наказание в жизни, чем занудливый адвокат. Тем более, что интуиция мне подсказывает: Драммонд им сейчас здорово накостыляет.

— Спасибо, — говорю я, улыбаясь. Затем поворачиваюсь к судье и громко провозглашаю: — Меня все устраивает, ваша честь. — Возвращаясь на место, я легонько треплю Дот по плечу и усаживаюсь.

Драммонд уже на ногах. Он пытается казаться спокойным и приветливым, но удается это плохо — внутри он кипит. Драммонд представляется и начинает рассказывать про своего клиента, какая крупная и процветающая компания «Прекрасный дар жизни», и как замечательно она ведет дела. Но ведь не наказывать же её за это, верно? Разве кто-то из вас от этого выиграет? Драммонд уже вовсю аргументирует, а регламентом это возбраняется. Впрочем, он старается не переходить границы допустимого. Я не уверен, должен ли прервать его, выразив протест. Я дал себе зарок, что возражать стану, только будучи железно уверен в своей правоте. Драммонд весьма убедителен. Его сладкоречивый голос внушает доверие. Седеющие волосы создают дополнительное впечатление мудрости и богатого жизненного опыта за плечами.

Драммонд задает ещё несколько вопросов, на которые никто не отвечает. Он готовит почву для решительных действий. И наконец переходит в наступление.

— И вот теперь я собираюсь задать вам самый важный вопрос, — торжественно произносит он. — Пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Это ключевой вопрос. — Следует долгая драматическая пауза. Наконец Драммонд делает глубокий вдох и говорит: — Не пытались ли склонить кого-либо из вас к сотрудничеству?

Он замолкает, слова его повисают в воздухе, и в зале воцаряется могильная тишина. Это больше напоминает обвинение, нежели вопрос. Я смотрю на трень-бреньских адвокатов. Хилл и Планк так и поедают меня глазами. Морхаус и Гроун наблюдают за присяжными.

На несколько секунд Драммонд словно цепенеет, готовый наброситься на первого смельчака, который осмелится поднять руку и произнести: «Да! Адвокат истца вчера вечером заезжал ко мне домой!». Драммонд знает, что сейчас это случится, знает — и все. Он выдерет истину клещами, затем выведет нас на чистую воду, меня и моего продажного ассистента, и наконец подаст ходатайство о моем порицании, наказании, а впоследствии — и о лишении меня адвокатского звания. Процесс будет отложен надолго. Вот она, звездная минута!