100 великих оригиналов и чудаков - Рудольф Баландин

Пример Спинозы и многих других мыслителей показывает, что твердые убеждения и сильная воля позволяют достичь выдающихся достижений, прославить имя в веках, но весьма затрудняют личную жизнь.

Г.С. Сковорода

Г.С. Сковорода

Григорий Саввич Сковорода (1722–1794) – поэт, просветитель, по мнению В.В. Зеньковского, «первый философ на Руси в точном смысле слова». Однако Сковорода был более, чем мыслитель: жил в соответствии со своими воззрениями, как подлинный учитель жизни.

Верно сказал его биограф М.И. Ковалинский: «Поставленный между вечностью и временем, светом и тьмою, истиною и ложью, добром и злом, имеющий преимущественное право избирать истинное, доброе, совершенное и приводящий то в исполнение на самом деле, во всяком месте, бытии, состоянии, знании, степени – есть мудрый, есть праведный. Таков есть муж, о котором здесь предлежит слово».

Родился Сковорода в селе Чернухи на Полтавщине в казацкой семье. С детства отличался твердостью духа, набожностью, музыкальностью, жаждой знаний. Поступил в Киево-Могилянскую академию, но был вызван в Петербург, где стал певчим в придворной капелле. Через два года, вернувшись в Киев, продолжил учебу. Окончив академию, поступил на службу к генералу Вишневскому и несколько лет пробыл в западных странах, главным образом в Венгрии.

Он прекрасно владел немецким и латинским, знал греческий и древнееврейский. За границей изучал труды античных философов. На родине стал странствующим просветителем и проповедником. «Не войду в город богатый, – писал он, – я буду на полях жить». Так и поступал.

«Сковорода – крестьянский просветитель. Он решительно осуждает не только феодальные оковы, – писали И.В. Иванько и В.И. Шинкарук, – но и социальный гнет буржуазных отношений. Ему органически чуждо воспевание собственнического интереса как движущей силы человеческих поступков, свойственное буржуазным просветителям… Сковорода восстает… прежде всего против власти вещей, богатства, накопительства… Мир, в котором господствуют буржуазно-собственнические отношения, – это мир морального растления, власти вещей, корыстолюбия, алчности, духовной опустошенности».

Незадолго перед смертью он побывал в Петербурге, пришел к своему другу и ученику Ковалинскому и передал ему свои рукописи. Умирать вернулся на родную Полтавщину. На могиле завещал поместить собственную эпитафию: «Мир ловил меня, но не поймал». Что этим он высказал? Свой уход от мира материальных ценностей еще при жизни? То, что ему удалось избежать соблазнов этого мира? Или достижение духовной свободы и независимости? Или то, что он не будет понят как мыслитель?..

Непростой смысл его философских и морально-этических взглядов тоже можно толковать по-разному.

Сковорода не из сочинений знал о жизни, горестях и мыслях людей. Его огорчали более всего несправедливость и нечестивость, озабоченность многих людей низменными материальными благами. Смерть воспринимал как мудрец. В письме рассказал о своем присутствии в храме, где отпевали игумена: «О времена! О нравы! Игумен умер, народ суетится, плача; я смеюсь и вместе с тем плачу в душе. Смеюсь над человеческой глупостью, ее же оплакиваю… Где благочестие? Где прежняя мудрость? Такими словами оплакивать телесную смерть, которой вовсе не следует избегать и которую всякий, у кого есть хоть немного здравого смысла, должен признать единственным и надежнейшим выходом из всех опасностей и бед?».

В цикле «Сад божественных песен» Сковорода восклицает: «Смерть страшна, замашная коса!» Вопрошает: кто же плюет на ее «острую сталь»? И отвечает: «Тот, чья совесть, как чистый хрусталь…»

Он не стремился создавать логически выверенное учение, подобно Спинозе, а был естественен и противоречив, как сама жизнь. В одном случае говорил: «Мысль есть тайная пружина всей нашей телесной машины». В другом утверждал: «Всему в человеке глава есть сердце – оно и есть истинный человек». И раскрывал смысл, соединяя оба тезиса: «Что есть сердце, если не душа? Что есть душа, если не бездонная мыслей бездна? Что есть мысль, если не корень, семя и зерно всея нашей плоти-крови?..»

Свобода его суждений удивительна. Признавая, что «христианский Бог есть Библия», Сковорода продолжал: «Но сей Бог наш первее на еврейский, потом на христианский род бесчисленные и ужасные навел суеверий наводнения». Возмущался христианскими суевериями: что Иисус Навин остановил солнце, что скоро грядет конец света и пр. Считал, что это хуже безбожия! И даже: «Библия есть ложь…» В диалоге Души с Духом позволил себе весьма смелые высказывания (ниже дан сокращенный пересказ):

Дух. Библия – не только от Бога, но и от дьявола. Она во многом безрассудно и вредно, без всякого вкуса лжет.

Душа. Где же там ложь?

Дух. Повсюду. Самая первая: «Вначале сотворил Бог небо и землю».

Душа. Боже мой! Неужели сие ложь есть?

Дух. Конечно. Известно, что не одна земля на свете, а множество миров. И давно уже просвещенные люди сказали: вещество вечно. Да и откуда свет, если все небесные светила появились только на четвертый день? А как день может быть, если еще нет солнца? И весь рассказ о сотворении таков, будто кто-то был зрителем этого вселенского чуда… Наконец, Бог закрыл свою фабрику, будто утомился. А то бы, пожалуй, мог натворить всяких крылатых черепах, пуховых ежей, премудрых дураков, вечный двигатель…

Сковорода пояснил: мир Священного Писания – «символический, тайнообразный». Есть другой мир, окружающий и пронизывающий нас: «мы в нем, а он в нас обитает». Наконец, третий мир – микрокосм человека. Все три составляют единство. Есть сущности явная и тайная, видимая и незримая, телесная и духовная.

Такое соединение Бога и материи позволяет считать Сковороду пантеистом. Он писал: «Нельзя сыскать важнее и Богу приличнее имени, как… природа или естество».

Некоторые прозрения его замечательны. Он постоянно возвращался к идее круговоротов: «бесконечное начало и безначальный конец, начиная, кончит, кончая, начинает. Но бесчисленный есть тайнообразный мрак божественных гаданий». Что сие означает? Бесконечное разнообразие постоянных воплощений творческой энергии? Возможно. А что значит «мрак божественных гаданий»? Не то ли, что даже Богу многое неведомо, и нет неизбежного предопределения? Иначе говоря, в мире царствует не только необходимость, но и неопределенность, вероятность. (В XX веке Альберт Эйнштейн усомнится, что «Бог играет в кости», но принцип неопределенности Шрёдингера опроверг его сомнения.)