Настоящая фантастика – 2013 (сборник) - Андрей Бочаров

Я вздохнула. Чужак – что с него возьмёшь!

– Нет, – говорю я, – не запрещено. Но – невозможно.

Тут он, пожалуй, впервые посерьёзнел.

– А зачем, – говорит, – кому-то меня убивать?

Я заёрзала. Что тут скажешь? Хорошие вопросы дядька задаёт, умные, правильные. Я бы даже сказала: слишком правильные. Левый человек таких вопросов задавать не будет. Неужто и вправду нюхач? Тогда чего он играет со мной как кошка с мышкой? Или взаправду умереть боится? В общем-то, он правильно боится. Ты меня бойся, бритый. Ох, бойся! Потому как если ты из свиты наместника, то лежать тебе тут на полянке, пока лисы твои кости не растащат.

Только вот не помнила я его при дворе. Не помнила, хоть тресни. При том, что паренёк приметный. Да и крысы мои никому и никогда не доверяли, как ему! Даже сейчас один у него под боком угрелся, я уже не разбирала в темноте, который – Нечет или Чёт. Я заревновала даже.

Костёр погас. Мы забрались в шалаш и там лежали в темноте вдвоём, спина к спине – Крив под плащом, а я под одеялом, засыпали. Кошки-мышки, значит… А я с ним не играю, что ли?

Что ни говори, а у маленькой девочки есть одно преимущество перед взрослыми: её никто не боится и не воспринимает всерьёз. Но это в обычном, нормальном мире, не в нашем. Тут ещё неизвестно, кто из нас кошка.

Короче, я решила парня этого не трогать, а просто уйти под утро, когда он покрепче заснёт. Я шикнула на крыс, чтоб они поменьше возились и ёрзали (хотя они всё равно через каждые полчаса будут просыпаться), а Криву ответила так:

– Да потому, что уж больно это редкое удовольствие для наших вельмож – убить человека, который может умереть по-настоящему. Понял? А сейчас давай спать.

Я давно заметила, что у профессионалов не принято называть вещи своими именами, у них для этого есть свои особые слова. У моряков, у каменщиков, у канальщиков, даже у сапожников есть, а у воров вообще целый язык. Только с ворами я общаться не хочу – когда-то я пыталась к ним прибиться, и меня там даже некоторое время держали за свою, но не сложилось. Ненадёжная братия. Одни из кожи вон лезли, чтоб со мной закорешиться и потом других давить. Другие мне под юбку лапы норовили запустить. В довершение всегда найдётся жадный тип, который поведётся на награду и захочет сдать меня властям.

Так вот, словечки. У меня то же самое. Скажем так, я избегаю называть гробницы, склепы, усыпальницы и всё такое прочее могилами. Для себя я зову их «камнями». А чего – и вправду ведь камни. Сама не знаю, почему так. Сначала думала, что это я для посторонних, чтоб не догадались, потом поняла, что на самом деле больше для себя. Слова – забавная штука. Назовёшь предмет другим именем, и он вроде как и вправду становится чем-то иным, не таким, к примеру, страшным и загадочным, как раньше. О нём тогда и думать не в пример спокойнее, и подступиться легче. Скажи «могила» – сразу холодком повеет. А скажешь «камни» – вроде ничего особенного не сказала.

От Крива я ушла перед рассветом, как задумывала, в тот промозглый час, когда просыпаться не хочется. Он и не проснулся (или сделал вид, что не проснулся, – мало ли, зачем девчонка встала поутру). А я что? Мне собраться – только подпоясаться. Котелок в мешок, мешок на плечо, крыс тоже на плечо, и была такова. Даже одеяло брать не стала – прах с ним, с одеялом, другое сопру. Всё, что надо, я потом в дальних кустиках сделала и шла без остановки до полудня. Закусила сыром с хлебом на ходу, Чёту с Нечетом тоже дала по кусочку и только ближе к середине дня устроила привал. Лес кончился, вдалеке на западе уже виднелись старые курганы. Ножки мои устали. Надо было сесть и отдохнуть хотя бы полчаса.

Детское тело имеет свои преимущества, но есть и недостатки. Груз, например, большой мне не унести. И далеко не уйду без привычки. Я быстро устаю, но так же быстро набираю силы. Съесть много не могу, потому через пару часов после еды опять голодная. Впрочем, это я в лесу похудела, а сестра меня недаром Пучкой дразнила – я и вправду полноватая была. Ещё мне трудно сосредоточиться на чём-то одном, я всё время отвлекаюсь… А ещё я долгое время не могла приучить себя вставать по ночам по нужде, и это, пожалуй, самое противное.

А ещё я не расту, но это и так понятно.

Костёр я разводить не стала: на открытом пространстве дым слишком заметен. И вот сижу я с ногами в ручье, жую хлеб с мёдом (хлеба поменьше, мёду побольше), нагнулась воды зачерпнуть и на отражение своё уставилась. Хотя чего смотреть, лицо как лицо: губы тонкие, нос никакой, глаза раскосые, зелёные, как у ведьмы, светлые волосы растрёпанные, патлами (а когда причёсываться?), на лбу отметина от орочьей паутины… Уродина. Смотрела я, смотрела на себя, и вдруг такая меня тоска взяла – хоть волчицей вой. Вот она, вся суть моя в этом проклятом отражении – старуха в детском теле, вечная девчонка.

Раньше думала, вот доживу до тридцати, потом умру. Забавно, да? В те времена мне казалось, люди столько не живут. А я сама-то? Живу я или нет? Сразу так и не скажешь. Что не старею – это хорошо. Что не расту… наверное, плохо. Даже отвратительно! Я всегда завидовала старшим, думала, вот вырасту – начнётся настоящая жизнь, без дурацких запретов, советов, упрёков, поучений, наказаний, ругани… И вот – ни запретов, ни поучений, и даже поругаться не с кем, а я так и не выросла.

И даже удавиться не получится.

Иногда мне кажется, что единственная причина, по которой я жива, – это то, что я не могу умереть.

Как там сказал тот паренёк? «Злая волшебница»? Почти угадал бритый. Я хоть и не волшебница, но злая.

Ну, может, не злая… но уж точно не добрая!

В общем, пришлось мне опять умываться. Заодно бутылку наполнила – под землёй пригодится, а вода здесь очень чистая – это я ещё с прошлого раза помню. Я ещё немного посидела, потом встала и дальше двинулась, а к вечеру уже была у самых курганов.

Вот здесь надо быть осторожней, особенно пока солнце не село. Древние почему-то считали, что воры и грабители чаще ходят днём, когда светло, а ночью слухи и дурная слава охраняют лучше любых сторожей. Потому на самом деле камни днём опаснее, а ночью не так чтоб очень, хотя кажется, что должно быть наоборот. Ночных заклятий, чуялок и сторожовок обычно одна-две и обчёлся, а дневных – ого! Мне редко встречалось, чтоб наоборот. И впрямь, зачем? Ночью и так всё кажется страшным.

Первый свой склеп я, можно сказать, разграбила случайно. Это было через месяц или полтора после того, как пало Заклятие и люди скопом стали умирать. Тогда все всех боялись, никто не мог ничего понять, в города и деревни было опасно заходить. В тот вечер был страшный дождь, просто ливень, я промокла как собака, ну и набрела на старую гробницу, думала – часовня (помню, удивилась, отчего там на двери заклятье и печать), взломала дверцы, расплела чары, выжала одежду, переночевала в уголке и только утром поняла, куда попала. Первым порывом было уйти, но любопытство пересилило. Я гробы открыть остереглась, но в ящиках пошарила. На двух заклятьях обожглась, крышкой сундука палец отдавила, чуть глаза не лишилась, но остальное разломала. Помню, сколько-то монет нашла серебряных (должно быть, на том свете за вход платить), плащ хороший, крепкий, вряд ли ношеный, гребешки, заколки… Женщина там похоронена была. Я что-то продала, плащом всю зиму укрывалась, а кубок стражник отобрал. Два или три раза я ещё там ночевала, пока народ неладное не заподозрил. Много тогда хоронили, на кладбище ходили чаще, чем на ярмарку, это после стало некому и некого. И крыша там хорошая была, не протекала. Умели раньше строить для мёртвых, сейчас для живых так не строят.