Из прошлого: далекого и близкого - Николай Яковлевич Мерперт

Если на памятнике Телль-Хазна II мы установили наличие и последовательность всех раннеземледельческих культур, известных в Ираке, причем, всех в едином последовательном контексте, что редкость, то Телль-Хазна I — памятник сложнейшей и специфической архитектуры и целого комплекса производств, тождественных на последовательных ступенях соответствующего развития раннегородской культуре «классической» Месопотамии от Телль-Убейда на юго-востоке до Хафаджи на Диале — не уступает последним ни хронологически, ни по одному из параметров, что позволяет с уверенностью включать Сирию в рамки исконной территории сложения месопотамской цивилизации, начиная с истоков этого процесса и далее на всех основных его этапах вплоть до сложения городов и государственной системы.

Заканчивая свое повествование, не могу еще раз не сказать о колоссальной помощи экспедиции со стороны официальных органов Сирии, прежде всего, Департамента Древностей, генерального инспектора раскопок страны — покойного профессора Бунни, директора Департамента Древностей провинции Хассаки — Абдельмасиха Багду, фактического участника и друга экспедиции, успешно защитившего диссертацию в Институте археологии РАН, выдающегося сирийского археолога, выпускника МГУ — Антуана Сулеймана, неизменного помощника и консультанта экспедиции.

Российские археологи с сирийскими коллегами

XXIX. Педагогическая деятельность

Основная часть моих мемуаров касалась экспедиционной деятельности и исторического анализа полученных в результате раскопок материалов. И это совершенно естественно: именно полевые исследования являются наиболее динамичной частью деятельности археолога, связанной с самыми многообразными условиями, проблемами, методами, неожиданным возникновением абсолютно новых задач и новых же возможностей, радостью подлинных открытий и горечью разочарований и отвержения незыблемых, казалось бы, традиционных «истин».

Но необходимо постоянно помнить, что полевые открытия делаются не ради принципа, а ради людей, ради обогащения и совершенствования информации о самых различных аспектах человеческого развития на конкретных его ступенях в определенных природных и исторических условиях. И умение привить интерес и знания к своей профессии представителям нового поколения, открыть им дорогу к собственному творчеству, снабдив необходимыми для этого навыками и знаниями, выработать у них самостоятельность творчества, сочетание глубокого уважения к традиции и стремления к совершенствованию, к открытию новых исследовательских путей, к новым решениям, не менее важны и приносят не меньшее удовольствие, чем самые яркие открытия, в том числе и полевые. В моей жизни этот род деятельности занимал значительное место и принимал самые различные формы.

Первая из них традиционна: преподавание в высших учебных заведениях. Начало ему было положено в 1955 году в Ульяновском педагогическом институте (ныне Ульяновский государственный университет). Тогда, в пору рассмотренной выше «Волжской эпопеи», я был тесно связан с Ульяновском: директор Краеведческого музея которого Марк Харитонович Валкин, ветеран Отечественной войны и прекрасный организатор, оказывал Куйбышевской экспедиции существенную помощь. В его же музее мы оставляли и коллекции из своих раскопок, обработка которых требовала моего длительного пребывания в городе. По просьбе руководства Пединститута я совместил ее с чтением курса «Введение в археологию», следуя объему и содержанию соответствующего курса А.В. Арциховского в Московском университете в его довоенном варианте, т.е. не ограничивался территорией нашей страны и рассматривал основные центры цивилизации Старого Света и за ее пределами. Очевидно, работа удалась, тем более что моя родная кафедра щедро снабдила меня превосходным комплектом иллюстративного материала.

Вернувшись в Москву, я начал и руководство аспирантами, первым из которых был у меня Юрий Александрович Краснов. Всего же до 2005 года под моим руководством защитили кандидатские диссертации 44 аспиранта, в том числе из Румынии, Иордании, Нигерии, Вьетнама. Все они заняли видное положение в научных учреждениях своих стран. Наши же аспиранты в подавляющем большинстве своем успешно защитили кандидатские диссертации и составили основу вновь формирующихся или возрождавшихся после «реформаций» конца 1920 — начала 1930-х гг. археологических центров, прежде всего, в районах Поволжья, Приуралья, Предкавказья. С наибольшим удовлетворением вспоминаю формирование Самарского, Уфимского. Оренбургского, Саратовского центров, составивших целую волжско-южно-уральскую систему с хорошо разработанной программой последовательных широких исследований, охватывающих огромную территорию правобережья Среднего и Нижнего Поволжья на севере, Башкирии, Южного Приуралья, Северного Прикаспия — вплоть до территорий, смежных с Восточной Сибирью и Средней Азией. Хронологически же система эта охватывала фактически весь энеолит (начиная с неолитической его подосновы) и весь бронзовый век, т.е. ряд последовательных и взаимосвязанных периодов и форм развития, сыгравших огромную роль во всех аспектах (экономическом, социальном, этническом, духовном) древнейшей истории Евразии. К числу создателей этих центров относится и ряд бывших моих аспирантов, получивших возможность приступить к регулярному чтению археологических курсов в местных учебных заведениях и к систематической полевой практике. Первыми из таких инициаторов могут быть названы И.Б. Васильев в Самаре, В.С. Горбунов в Уфе, Н.Л. Моргунова в Оренбурге, Н.М. Малов в Саратове, А.Х. Халиков в Казани. Им, как и немногочисленным их предшественникам (например, Г.И. Матвеевой в Самаре), мы обязаны реанимацией традиции волжской археологии 1920-х-30-х годов, традиций В.В. Гольмстен, П.С. Рыкова, П.Д. Рац, В.Ф. Смолина, а в значительной мере и В.А. Городцова, П.П. Ефименко, П.П. Третьякова. Весьма заметный импульс такой реанимации был дан уже в 1950-х годах работами Куйбышевской экспедиции, по масштабу своему значительно превосходившими более ранние и привлекшими много талантливой молодежи, обусловившей возникновение и развитие отмеченных выше центров. Достаточно показателен пример Самары. В 1950 г. археология была представлена здесь двумя краеведами — Муромцевой и Бакшеевым и уже упоминавшейся Г.И. Матвеевой — ученицей крупнейшего археолога О.Н. Бадера, создавшего превосходный археологический центр в Перми. Последний резко активизировал как подготовку полноценных археологических кадров в этом важнейшем регионе, так и непосредственное включение их в широкомасштабные и чрезвычайно плодотворные исследования широких территорий Волго-Камья. Пример Пермской школы и личное содействие О.Н. Бадера позволили к 70-м годам ушедшего века резко усилить археологическую активность Самары, где образовался уже достаточно многочисленный, профессионально многогранный и хорошо подготовленный коллектив, совместно с саратовскими, оренбургскими, волгоградскими археологами занявший лидирующее положение в разработке такой важнейшей проблематики, как энеолит и бронзовый век огромного восточного региона Каспийско-Черноморских степей и лесостепи. В этом плане ситуация по данному региону изменилась резчайшим образом. Были открыты совершенно новые ступени развития древнейших культур его, поставлены вопросы их соотношения, предельно важные для общеисторических, экономических, этнических проблем праистории Евразии. В совершенно новом свете предстали крайние восточные пределы региона. Представленные ранее отдельными единичными погребальными памятниками, в результате целенаправленной, хорошо продуманной полевой и аналитической работы Н.Л. Моргуновой, они превратились в один из наиболее активных центров знаменитой древнеямной