Алхимик с боевым дипломом - Ирина Сыромятникова

Нет, Ларкес не собирался покупать целую труппу, ему достаточно было знать кое-что про прошлое определенных людей и уметь делать намеки, а связать события двадцатилетней давности и солидного маэстро Бальзамо не смогли бы никакие Искусники.

Случилось так, что получивший отставку инквизитор некоторое время жил в городе, где отделение секты существовало почти легально. Общество относилось к резвящимся белым благодушно, никто не ждал от них беды. И вот какому-то заигравшемуся «гению» пришла в голову мысль, что цирковых зверей угнетают. Однажды ночью «благородные борцы» открыли клетки, да еще и подожгли ненавистную «тюрьму животных». Мелкая живность, спрятавшаяся по углам, сгорела сразу. Огонь быстро перекинулся на деревянные фургоны, в узких проходах метались полуодетые люди, визжащие от страха лошади и звезды манежа, четыре огромных каштадарских льва. Одного растоптали напуганные запахом хищника слоны, двух застрелили подоспевшие полицейские, и лишь один достаточно доверял людям, чтобы позволить загнать себя в чудом уцелевший фургончик, но тоже не спасся – сердце огромной кошки не выдержало испытаний (львы, они такие). Через два дня труппа покидала город, оставив на главной площади неразобранные руины, а на кладбище для бедняков – восемь скромных обелисков.

Зато теперь ни один фургон цирка Бальзамо даже теоретически не мог гореть!

Воинственно топорщились набриолиненные усы, гремела музыка, выпрыгивали из фургонов жонглеры и акробаты, кидали в воздух факелы и шли колесом, а город ликовал, приветствуя гостей.

Дэрик рассматривал шумный карнавал с тихим раздражением – теперь его внимания требовали почти две сотни человек, а ресурсы небесконечны.

«Ничего, – утешал себя он, – циркачи уедут через неделю, а любой задержавшийся будет в городе как бельмо на глазу».

Реальность, естественно, не пожелала идти навстречу человеку: цирк задержался в городе на две недели (слишком уж хорошие были сборы), а когда пестрые фургоны снова двинулись в путь, с ними уезжали старая дева лет пятидесяти, тихо доживавшая свой век без подруг и родни, и кладбищенский сторож, заика и пьяница, иметь дело с которым считали зазорным даже городские попрошайки.

Но город не заметил потери – в Септонвиле поселились допельгангеры.

Мастеров превращений Ларкес одолжил у армейской разведки, которую происшествие в Арангене, скажем так, не порадовало. Мстительный Зертак отрядил на дело лучших из лучших, и настроение у шпионов было отнюдь не курортное. Старшей в группе значилась Лаванда Килозо, уникальная в своем роде белая, обожающая рискованные предприятия. Волшебница с лицом семнадцатилетней девушки недавно разменяла пятый десяток, но по характеру осталась неугомонным подростком. Она врала как дышала, могла перевоплотиться в любого человека даже без помощи магии, а с применением ворожбы сходство становилось просто пугающим. Противовесом легкомысленности мисс Лаванды служил ее напарник Пит Брено, человек без капли Силы, зато обладающий фотографической памятью и редкой способностью передразнивать голоса (а заодно и возможностью поддержать белую грубо физически). Приказ переключиться на борьбу с внутренним врагом напарники восприняли с пониманием (в чем-то нынешнее дело было даже опаснее, чем миссия на острова), но к выбранным ролям отнеслись по-разному.

– Тебе хорошо, – бормотал помятый детина без следов заикания, – ходи, цветочки нюхай. А со мной все пытаются расплатиться самогоном! Я скоро и вправду алкоголиком стану.

– Амулет не работает? – поинтересовалась сидевшая напротив леди синий чулок, хитро блеснув молодыми глазами.

– Почему, работает. Но каждый раз такое чувство, что пью кошачью мочу.

Мнимая горожанка усмехнулась и продолжила обновлять грим, призванный превратить молодого, полного сил мужчину в опустившегося пьяницу. Баночки с пудрой и краской, парики и цветные карандаши были беззаботно раскиданы по столу: сторожка при кладбище – это такое место, куда в семь утра не могут нагрянуть посторонние.

– Говенный городишко, – суммировал Пит первые впечатления. Из зеркала на него смотрел могильщик Гуго, новый образ на ближайшие месяц-два.

– Чем же? – немедленно встрепенулась волшебница (ей провинциальные города нравились).

– Воруют. На дверях замки, на витринах – решетки, нищие на каждом углу, и это в провинции!

– Ты просто на западную окраину тележку не возил.

В бытность циркачом Пит продавал с лотка билеты и сувениры.

– А что там?

– Беженцы, о которых предупреждал координатор. Живут в бараках при прядильной фабрике.

Что значит присутствие такого контингента в городе, оба знали на множестве поучительных примеров.

– Схожу-ка я, потолкаюсь среди них, – решился Пит.

– Будь осторожен, побьют.

– Не впервой!

Лаванда одернула коричневое шерстяное платье, доставшееся ей от прототипа – мисс Табрет (когда-то пряжа из Септонвиля хорошо продавалась), и попыталась оглядеть себя в крохотное зеркало.

– А я начну с рынка, – решила она.

Это только кажется, что искать в незнакомом городе глубоко законспирированную группу – дело безнадежное. Любая деятельность, выходящая за рамки интересов среднестатистического обывателя, прослеживается достаточно легко, были бы рядом внимательные глаза. Конечно, работу осложняло отсутствие поддержки властей, но для шпиона подобная ситуация скорее норма, чем исключение (не раз и не два Лаванде Килозо приходилось проникать в сокровенные человеческие тайны буквально по волшебству: слыша обрывки фраз, читая выражения глаз, наблюдая за позами и жестами). Под личиной мисс Табрет ходить по городу и слушать разговоры было очень просто – на эту серую мышку никто не обращал внимания, но для получения результатов таким методом требовалось время. Лаванда наслаждалась.

Внешне благополучный Септонвиль действительно оказался мутным местом. Прядильная фабрика, дававшая работу и своим, и приезжим, недавно сменила хозяина и закрылась (якобы на реконструкцию), на улице оказалась масса народа, к праздности и нищете не привыкшего. Отдельной статьей шли беженцы, среди которых не было ни одного краухардского старожила: в Септонвиле оказались те, кто один раз уже не сумел принять обычаи новой родины по глупости либо из гордыни, а теперь снова остался ни с чем. Маленькая колония переселенцев жила безадресной обидой и горечью несбывшихся надежд, а, как известно, желающий быть обиженным будет им.

– Сажать можно через одного, – мнение Пита об обитателях фабричных бараков было однозначным, – либо воруют, либо брагу гонят, либо еще какой фигней занимаются. Про надзор там вообще слыхом не слыхивали, правда, с Источником почти никого нет.