33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Евгений Анташкевич

Сорокина из ресторана не было долго. Элеонора понимала, что надо решаться, и не спала, она готова была объясниться и ждала его. Наконец дверь открылась, Элеонора зажмурилась от света, дверь закрылась, Сорокин присел около неё, и на неё сильно пахнуло водкой и запахом лука из селёдочного салата. Она снова почувствовала брезгливость.

– Штин погиб! – сказал Сорокин. – Ты завтра поплывёшь одна! Я тебя догоню, когда всё выясню.

Элеонора отвернулась к стене, а он полез на верхнюю полку, не дождавшись от неё ни реакции, ни ответа.

7 мая в 21.25 из грузопассажирского порта Дайрен от стенки отвалил японский каботажник «Хи́но Ма́ру». Он совершал рейсы по маршруту Ниигата – Пусан – Дайрен – Циндао – Шанхай. Однако две недели назад в проливе между островом Цусима и корейским берегом в ночном тумане он не смог разминуться с корейской рыболовецкой шхуной, покорябал борт и намотал на винт толстый канат. Что стало со шхуной, капитану «Хино Мару» Сасаэ́ Каконо́сукэ так и осталось неизвестным, только они с помощником Имаёси Марио́ и вахтенным матросом поняли, что шхуна была корейской, потому что за бортом кричали на корейском языке, судя по всему, тонущие рыбаки. Это место считалось опасным, и малым судам рекомендовалось не ходить здесь в тёмное время суток. Капитан был страшно раздосадован происшествием, потому что сбивался график, но и корейцы отомстили – на винт намотался канат с их шхуны. Исходя из этого, Сасаэ Каконосукэ считал, что они квиты.

Прошло уже двадцать минут, как «Хино Мару» отвалил от стенки.

– Пассажирку устроили? – спросил Сасаэ Каконосукэ Имаёси Марио.

Тот кивнул. Старые моряки, ветераны императорского флота, герои Цусимы, они были вместе очень давно, и объясняться подробно и подолгу у них не было необходимости.

– Как она тебе?

– Ба́ка га́йдзин!

– Это понятно! Она же иностранка, а значит – дура! – Каконосукэ отвлёкся от разговора и скомандовал рулевому, тот повернул штурвал и направил нос «Хино Мару» на свет дальнего, выводящего из порта бакена. – А мне показалось странным!..

– Что?

– Когда она прощалась с этим длинноносым, она была спокойная, как скала, а сейчас постой около двери её каюты, послушай!

– И что я услышу?

– Рыдает, как простая баба!

– Они, русские, все такие!

– В том-то и дело, что она не русская!..

– А кто?

– Она англичанка!

– Тогда действительно странно!

Когда «Хино Мару» исчез в темноте и Сорокин перестал различать его бортовые огни среди бортовых огней других судов, он вынул из кармана пальто фляжку и приложился.

«Леди Энн ожидает в шанхайском порту Сэм Миллз! Он ей будет делать предложение!»

Он размахнулся выкинуть фляжку в море, но передумал, в ней ещё было больше полупинты отличного шотландского виски.

Войны Сорокина. Игры разведок

По кабинету следователя перед глазами Сорокина ходил странный японец. Спокойный.

Следователь, хозяин кабинета, тоже был японец, однако другой – крикливый и большой драчун. Он бил Сорокина, когда тот отвечал на вопросы не так. Вот только что Сорокин получил удар в солнечное сплетение, потому что на вопрос, за что он убил корейца, вышибалу в публичном доме, Сорокин ответил, что не помнит ни корейца и ни того, чтобы он кого-то убивал. Однако каждый раз следователь успевал нанести только один удар, а перед вторым другой японец, странный, – его Сорокин успел назвать про себя «хромой» – останавливал следователя словами: «Вы его убьёте, господин следователь!» Следователь замирал, вопросительно смотрел на «хромого», а тот заходил за спину сидевшему привязанным к стулу Сорокину, клал ему на плечо руку, наклонялся и на ухо тихо спрашивал: «Мы понимаем, вы были пьяны, но почему вы были так пьяны и почему вы убили Кван Юн Бона?» Сорокину было больно. По трём причинам. Во-первых, ему было больно, потому что следователь бил каждый раз очень точно, во-вторых, ему бы вспомнить этого Кван Юн Бона, а в-третьих, это не их макакино дело, почему вчера вечером 7 мая он напился. Макакими японцев называл ветеран обороны Порт-Артура Мироныч. Следователь говорил по-русски очень плохо, но понятно, а странный японец – так хорошо, что Сорокину, когда тот говорил из-за спины, было не понятно – это говорит японец или русский.

Сорокин оказался в незавидном положении: сейчас он хотел быть одновременно в трёх точках: в Харбине, потому что он решил поступить в Русскую группу и отомстить за смерть Штина; в Цзинани, потому что там было кладбище, где хоронили всех погибших в войсках маршала Чжан Цзучана русских офицеров и нижних чинов; и в Калгане, поскольку Штин погиб на подступах к этому городу. А он был здесь.

Была ещё одна точка, куда его очень тянуло, однако, в отличие от предыдущих трёх, которые не двигались и стояли на одном месте, четвёртая двигалась. Это было японское каботажное судно «Хино Мару». На нём Элеонора Э. Боули с каждой минутой удалялась от Дайрена и приближалась к Шанхаю.

Когда Сорокин думал об этой четвёртой точке, на него начинала давить страшная обида – он нашёл в пакете с письмами Штина письма некоего Сэма Миллза и прочитал верхнее из пачки. Оно же было последним, поскольку было датировано 3 апреля 1926 года, то есть Элеонора получила его в Харбине, судя по штампу, 12 апреля. Сорокин знал, что читать чужие письма дурное дело, так ему изнутри шептал омский гимназист Миша Сорокин, однако он его прочитал, потому что на этом настаивал сотрудник китайской секретной полиции Сорокин Михаил Капитонович. Письмо было коротким, всего на двух страничках, и прочитал он его не всё. Он дочитал только до середины первой страницы, и ему этого хватило, потому что Сэм Миллз писал Элеоноре, что будет встречать её в порту Шанхая, чтобы сделать предложение. Когда встречать, Сэм не написал.

В тот момент, когда выяснилась интрига Элеоноры с каким-то Сэмом Миллзом, Михаил Капитонович почувствовал, что под ногами у него обрушились две главные опоры – в один вечер он потерял самого близкого друга и самую большую любовь в своей жизни.

Ещё сидя в вагоне-ресторане, уже почти опустевшем, и пытаясь как-то выстроить то, что произошло, он старался не напиться, потому что Элеонора была близко. И ему это почти удалось – официант говорил, что буфетная закрылась, и водки до завтра не будет. Официант, конечно, врал, это было ясно, видно, ему уже очень хотелось спать, но Сорокин не стал настаивать и обошёлся одним графином. Ему не хотелось возвращаться в купе, он понимал, что Элеонора не спит и ждёт его. За прожитые вместе месяцы у них ни разу не возникло необходимости объясняться, а тут эта необходимость встала в полный рост.

Михаил Капитонович хотел этого избежать. Он думал, что, может быть, это и не интрига, а какая-то случайность, но любовный тон письма англичанина говорил сам за себя, а ещё удивительно было то, что Элеонора никак не предупредила этой ситуации, поэтому Михаил Капитонович решил, что он в Шанхай не поплывёт, он отправит Элеонору туда одну, двух месяцев ему хватит, чтобы разобраться с гибелью Штина, и, если к тому времени Элеонора что-то прояснит, он догонит её уже в Кантоне. Ещё чего-то обнадёживавшего он ждал на следующий день. Однако на следующий день, 7 мая, Элеонора не стала поселяться в гостинице, она оставила там вещи и ушла. Сорокин ходил по городу в надежде встретить вчерашних офицеров из штаба Меркулова и выяснить, можно ли поступить на службу к генералу Нечаеву, а когда вернулся, Элеонора сообщила ему, что она сдала два билета на пароход на 8 мая и взяла на сегодня, с отправлением на 21.25 – один.

Михаил Капитонович понял, что ему не о чем спрашивать.

Оставшееся время до вечера они провели в холле гостиницы, почти не разговаривая. Сорокин ждал, но Элеонора что-то всё время писала и старалась на него не смотреть. Образовалась огромная пустота. И немота. Поэтому, когда каботажник растворился в темноте, он пошёл в город, нашёл какой-то публичный дом, там напился и больше ничего не помнил. Очнулся сегодня рано утром в тюремной камере.

– Ладно, Михаил Капитонович, понятно, что у вас алкогольная амнезия! Поскольку вы человек беспаспортный, вам за убийство подданного Японской империи полагается смертная казнь, но вы, как вы обмолвились, сотрудник китайской полиции и приехали сюда, судя по билету, из Харбина?

Сорокин кивнул.

– Мы поступим с вами так: отправим вас в Харбин, естественно в кандалах, а там пусть с вами решают ваши начальники!

Это действительно был выход из положения, хотя с похмелья и во всём так внезапно произошедшем всё это представлялось как мелкая суета, и хотелось опохмелиться и хоть что-то выяснить про смерть Штина.

«Дайрен – Харбин

Уважаемый господин Номура!

Сообщаю Вам, что дайренской полицией в ночь с 7 на 8 мая был арестован сотрудник политического отдела Харбинской городской полиции Сорокин Михаил Капитонович. Полагаю, что он Вам известен. Сорокин был арестован в пьяном виде за дебош и драку в корейском публичном доме, которую он устроил, поскольку отказался платить за услуги проститутки. На предложение покинуть заведение он начал драку с вышибалой, тот попытался его вытолкнуть и для устрашения достал нож, но Сорокин у него этот нож отобрал, и вышибала сам на него наткнулся и погиб от кровотечения. Сорокин был сильно пьян, ничего не помнит и ничего не может предъявить в свое оправдание.