Граф Феникс - Николай Энгельгардт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Князь, благоволите приказать осветить сей сумрак, – сказал он затем, – мне нужно хорошенько рассмотреть этого, этого… – Он несколько раз ткнул указательным пальцем в сторону Казимира. При этом несчастные каждый раз весь скрючивался, точно его били в грудь.
Князь молча дернул сонетку и приказал появившемуся слуге внести свет, сам удивляясь власти и над собой магика, которого еще за минуту назад считал шарлатаном и даже злодеем, а теперь ему повиновался.
Внесены были зажженные канделябры. Комната озарилась пламенем восковых свечей, с которым страши смешивался отсвет заката, придавая всему лихорадочным болезненный колорит и разлагая тени в фантастическун радугу. Скованные непостижимым оцепенением, князь и княгиня оставались безмолвны. Казимир по-прежнему не спускал глаз с магика и дрожал.
Тяжелой походкой Калиостро прошелся взад и вперед по комнате так, что слуга все время оставался в поле его зрения. Затем вдруг стал медленно наступать на него. С каждым его шагом Казимир отступал назад, пока не уперся в стену и тут замер. Магик остановился на некотором расстоянии и начал махать, на него руками, делая странные жесты пальцами; почти сразу же веки слуги сомкнулись, он стал неподвижен, как будто уснул стоя. Чародей спокойно улыбнулся. Потом подошел к Казимиру и поднял одну его руку. Тот так и стоял с поднятой рукой. Потом оттянул ему нижнюю челюсть. Слуга так и оставался с открытым ртом. Калиостро раздвинул ему веки правого глаза. Незрячий зрачок тускло сверкнул, и несчастный оставался с одним открытым, а другим закрытым глазом.
– Боже мой! Что вы с ним делаете, граф? – дрожащим голосом спросил князь Сергей Федорович.
Калиостро не отвечал. Он засучил рукав на поднятой руке Казимира, вынул из борта кафтана длинную булавку, собрал на тощей кости дряблую кожу и воткнул в нее булавку на полвершка. Но Казимир казался деревянным и не издал ни звука.
Негодование вернуло силы княгине Варваре Васильевне.
– Перестаньте мучить этого несчастного! – вскричала она. – Оставьте его и готовьтесь лучше отвечать за свои странные поступки.
Тут и князь встрепенулся.
– Да, да, граф, я просил бы вас прекратить эти упражнения. Нам надо весьма о многом с вами побеседовать.
– Я всегда к услугам ваших сиятельств, – с низким реверансом отвечал Калиостро, – но позвольте мне прежде побеседовать с этим, с этим… – он показал на прижавшуюся к стене тощую фигуру Казимира с открытым ртом и тусклым правым глазом, с поднятой рукой, в которую была воткнута булавка.
– Бога ради! Выньте! Выньте! Это ужасно! – вскричала княгиня.
Магик вынул булавку, отер ее кружевным платком и опять заколол в борт кафтана. Затем достал черную мушку и залепил ею ранку на руке. Наконец привел руку в прежнее положение и закрыл глаза и рот несчастного.
– Теперь я с ним побеседую! – сказал он зловеще. И, протянув руку к Казимиру, произнес по-польски (язык этот понимали и Голицыны):
– Слышишь ли ты меня, своего господина?
Губы лакея расклеились, и он глухо проговорил:
– Слышу, граф.
– Тогда отвечай. Ты тайный пьяница?
– Пьяница, – так же монотонно повторил Казимир.
– И вор?
– Вор.
– Ты участвовал в Варшаве в темных делах?
– Да.
– Ты бежал сюда от полиции?
– Бежал.
– И здесь ты попался на плутовстве?
– Попался.
– Ты был наказан розгами при полиции?
– Был.
– Ты хотел обокрасть меня, своего господина?
– Хотел.
– И за это я тебя прогнал?
– Прогнал.
– Тогда по злобе ты явился сюда лжесвидетельствовать на меня и клеветать?
– Лжесвидетельствовать и клеветать.
– Все, что здесь сказано, есть ложь?
– Есть ложь.
– Значит, ты низкий презренный мошенник?
– Мошенник.
– Довольно. Отлично, хорошо. Вот, ваши сиятельства, – обратился Калиостро к Голицыным, – чьим наветам вы внимали! Вот кому вы поверили! Изгнанный за воровство, грязный негодяй, подлый лакей явился к вам клеветать на меня, и вы слушали его. Да, вы слушали его грязные россказни и верили им! Я исцелил ваше дитя, к смерти профанскими медиками приговоренное. Я безвозмездно лечил сотни и тысячи несчастных. Я учил высоким истинам. Жизнь моя была открыта для вас. Что худое от меня вышло? Не единое ли благо? Но вы усомнились, вы все забыли, и едва низкий проходимеч источил пред вами гной смрадной лжи, вы ему поверили! О, род неверный и развращенный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?
– Поверьте, граф, что мы весьма смущены…
– Ни слова, князь, – властно остановил его Калиостро. – Я еще не кончил. Я побеседую с вашими сиятельствами после. Теперь же…
Он не договорил и, взяв кресло, поставил его на некотором расстоянии от Казимира по стене, к которой тот прижимался. Потом взял еще кресло и поставил его по другую сторону. Затем схватил тощего Казимира поперек туловища и ловко повалил его так, что голова его оказалась на одном кресле, а ступни ног – на другом. Но тело оставалось на весу, как будто из камня. Граф расправил полы кафтана и совершенно спокойно, важно сел на эту странную скамейку из живого человека.
Князь и княгиня смотрели на все эти действия с благоговейным ужасом, не смея ему ничего сказать.
– Теперь благоволите, ваше сиятельство, – сказал Калиостро, – позвать сюда ту женщину с мальчиком, сестру этого презренного клеветника и доносчика, которая сейчас находится у вашего садовника. Я и с ней при вас побеседую.
ГЛАВА LXXXVI
Новый Соломон
– Граф, из сострадания прошу вас освободить от чар несчастного! – сказал князь, распорядившись привести сестру Казимира, для чего он вышел в соседний покой, не желая, чтобы люди видели, как магик сидит на живой скамейке.
– Да, да! Освободите его! Верните несчастному человеческий облик! – умоляла и княгиня, с суеверным ужасом глядевшая на Калиостро.
– Я исполню вашу просьбу, – великодушно согласился магик и встал.
Потом провел руками несколько раз вдоль вытянутого тела Казимира, дунул ему в лицо, и тот глубоко вздохнул, опустился с кресел на пол, открыл глаза и сел на полу, бессмысленно озираясь.
– Встань и опомнись! – сурово приказал ему граф. Казимир поднялся, но зашатался и схватился за стену рукою, чтобы не упасть.
– Вот видишь, любезный, до чего доводят человека нооочные наклонности! – наставительно сказал Калиостро и, поддерживая за плечо, повел в отдаленную часть покоя, где и посадил на стул, задвинув ширмой.
– Отдыхай! – приказал он и, вернувшись к князю и княгине, с ласковой благосклонностью взял их за руки.
– Не тревожьтесь более об этом презренном. Он того недостоин и от испытанного оцепенения нимало не пострадает. Я на время сковал его властью подчиненных мне духов, дабы принудить к полному признанию во всех плутовствах и подлостях.