Плохо быть мной - Михаил Найман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Без нового понимания свободы и времени, — машинально повторил я. — Не понял, о чем ты. Но мне понравилось, как ты это сказал.
За долгое время я наконец встретил кого-то, в ком мне удалось почувствовать своего.
— У меня чувство, что я не могу прижиться в Америке, — сказал я тихо, как говорят не для чужих ушей. — Что я тут один. — Мне хотелось выкладывать ему все накопившееся, пункт за пунктом, важное и проходное.
— Пойди потанцуй со своей девушкой, — вдруг сказал он решительно.
Я подчинился и поймал себя на том, что робею. Мы с Эстер танцевали под музыку из окна. Глухая девушка неслышно, как тень, кружилась, вторя нашим движениям. Тело Эстер чувствовалось более голым под тонким покровом платья, чем когда я лежал рядом с ней обнаженной. Оно как будто таяло под пальцами. Я прижал ее к себе и вернулся к Салиху.
— Я все. Далее чуть-чуть подустал. На рейвах я был первым танцором. Медленные танцы не мои. — Я посмотрел на звезды. — Зря Господь дал нам право выбора. У тебя отличная марихуана. Такие мысли лезут в голову.
— Выбор, — сказал Салих. — И какой такой выбор сделал ты? — Он смотрел в противоположную от меня сторону. — У себя на родине я боролся с Каддафи. Меня могли посадить, может и казнить. Я знал, что могу поплатиться, но выбрал это.
— Ты ливиец?
— Теперь я человек мира. Но на это вынудила меня родина.
— Ты не хочешь жить в Ливии?
— Я хочу жить в свободной Ливии. В теперешней я могу жить в лучшем случае в тюрьме. У меня был выбор жить в заточении в своей стране или на свободе в чужой. Я выбрал нормальную жизнь. Как всякий заурядный человек.
— Тебе не одиноко в чужой стране?
— Мне не нужны люди. Ты откуда? Судя по акценту, ты родился не здесь.
— В России. Мне тоже нельзя туда возвращаться.
— Тебя там тоже преследовали?
Я ощутил укол неловкости.
— Нет. Меня там ждет армия. Но армия в России тоже в каком-то смысле тюрьма, — поспешил добавить я. Мои рассказы про то, как я избегаю армию, которые производили такое впечатление на моих английских друзей и на Эстер, показались мне сейчас не столь внушительными.
Салих улыбнулся.
— Страна великих писателей. Достоевский, Толстой, Гоголь, Чехов — это тяжелая артиллерия. Настоящий хэви-метал. Американская литература двадцатого века — это потрясающе, но все-таки хард-рок. Говорят, Фрейду в голову пришла идея психоанализа, когда он прочитал Достоевского. Хотя ведь Достоевский пишет не о психологии, а больше о бесах внутри нас. Мне вообще кажется, что у него все герои — один человек. Может, он сам?
Было тревожно слышать все эти имена и такую интеллигентную речь, стоя ночью посреди одной из обшарпанных улиц Сан-Диего.
— Ты читал Достоевского? — спросил я.
— Ливиец — и много читает? Ты удивлен. У нас тоже были университеты, знаешь. Вдохновение может найти тебя в самых неожиданных местах. Джимми Хендрикс встретил музыку в одной из гарлемских подворотен, и той ночью музыка улыбнулась ему. — Слова Салиха, эти и прежние, отдавали джазом; как я не заметил этого раньше?
Глухая девушка в окне неожиданно замахала руками. Из темноты вынырнул полицейский и подошел к Салиху. Ливиец сделал еле заметный знак девушке, и та выключила музыку.
— Кертис в больнице, — сказал коп Салиху. — Ты в курсе?
— Слушайте, — ответил тот, — два человека избивали беззащитного. Не мог же я пройти мимо и не вмешаться?
— Знаем, как ты вмешиваешься, — хмуро ответил полицейский. — Посмотрим, что он скажет, когда заговорит. У него прострелена нога. Мало ли, что он мерзавец. На это есть суд.
— Послушайте меня, сэр, — ответил Салих. — Вы меня недолюбливаете, но, может, это связано не с Кертисом, а с тем, что в вашем районе живет иностранец из арабской страны, у которого независимые суждения и свободные взгляды?
— У нас еще будет время поболтать, приятель, — бросил тот ливийцу. Глухая погрозила вслед копу, и музыка снова заиграла.
— Потанцуй с ней еще, — сказал Салих.
— Я все, — ответил я. — Может, ты?
Салих танцевал с Эстер. Она смотрела прямо перед собой с отчаянием во взгляде. Салих нагнулся и что-то прошептал ей на ухо. Ее лицо не изменилось. Я поднял голову на окно и спросил глухую:
— Он всегда такой клевый?
Та ничего не ответила. Продолжила свой одинокий танец, поглядывая на Эстер с Салихом. Наконец мне было хорошо в Калифорнии. Сидел в кресле-качалке, смотрел на них и неизвестно чему радовался.
Когда танец кончился, мы с ним отошли покурить.
— Бывают все-таки сюрпризы в жизни. Например, встретить по-настоящему неординарного человека, когда меньше всего ожидаешь. — Я выпалил это с излишним восторгом. Добавил: — Очень рад знакомству.
Лицо Салиха сделалось злым. Он с ненавистью проговорил в темноту:
— Если я не испугался Каддафи и не боюсь бросать каждый день вызов целой системе, неужели я струшу перед парой-тройкой подонков и не смогу съесть их на завтрак?
Я не знал, почему он так агрессивно это произнес. Не знал, почему он вообще это произнес. Мне почудилось, что он угрожал не только какому-то неизвестному врагу, но и мне. Он стоял ощерившись. Мы докурили сигареты и пошли к Эстер. Салих учтиво наклонил перед ней голову.
— Мир перестает казаться таким тусклым, когда в нем живут люди вроде твоей подруги, Миша. — Он проговорил это на полном серьезе.
— Приятно было познакомиться, — повторил я. — Мы живем в общежитии для иностранцев. Комната на втором этаже, заходи, прошу. Надеюсь, встретимся. — Я действительно на это надеялся.
Мы с Эстер шли к общежитию.
— Какой классный малый! — нарушил я тишину.
Она не ответила.
Нам навстречу двигался нищий. Он протянул руку, прося милостыни. Я жестом показал, что у меня нет денег.
— Думаешь, награды в этой жизни достаются бесплатно? — сказал он. — Слышишь, как стучит каблуками твоя милая! Думаешь, такую можно заиметь, ничего не делая?
Я не до конца поверил, что он в самом деле это сказал. Может, послышалось — я ведь пил на вечеринке? Чтобы отпетый маргинал настолько принимал участие в жизни? Я был уверен, что таким плевать на все. У входа в общежитие стоял негр, который болтал со швейцарцем с собакой, когда мы только приехали. Он был под кайфом. Он смерил взглядом Эстер. Пронзил ее глазами.
— Знаешь мой критерий образцовой попы? — пустил проверенный шар.
— Все знают. Но ты ведь, уверена, не удержишься и все равно сейчас скажешь. Ну! Достаточной твердости…
— …чтобы с нее классно было нюхать кокаин.
— Не устал повторять?
— Ты слышишь это от эксперта в оценке, с каких можно, с каких нет. В следующий раз, когда мне понадобится занюхнуть линию-другую, позови.
— Так уж и быть, — ответила Эстер.
— Нищий сказал, что я тебя не заслужил, — сказал я, когда мы вошли внутрь.
Она повернулась ко мне с насмешливой улыбкой.
— И ты, конечно, поверил. Будешь переживать до конца дней. Вспомнишь это, когда тебе стукнет восемьдесят, а я буду с обвисшими сиськами и дряблой задницей. Морщинистая и никому не нужная. А ты будешь сидеть и есть себя поедом.
— Но ты ведь меня тогда не бросишь? — На меня накатила такая неуверенность, что я задал вопрос не лукавя.
— Когда?
— Когда будешь с обвисшими сиськами и дряблой задницей?
Она прыснула.
— У меня будет тогда меньше шансов тебя бросить.
— А сейчас не бросишь? — спросил я по-прежнему серьезно.
— Не брошу, не брошу, милый. — И хотя она сказала это с легким пренебрежением, я испытал облегчение.
* * *Когда мы легли, я долго не мог заснуть. В полутьме я разглядывал Эстер. Когда она засыпала, выражение ее лица становилось немного надменным. И таким красивым, что порой я переставал узнавать ее.
Прошло полчаса, а может полтора, и в комнату неслышно вошел тучный кудрявый мужчина. Встал посередине и стал глядеть на спящую Эстер.
— Салих сказал, что ты придешь на выручку, — наконец обратился он к ее профилю.
Я не заметил, когда она проснулась. Села на кровати и внимательно слушала, что он говорит. Я бы не удивился, узнав, что она так сидит давно.
— Салиха упекли в полицию, — сказал мужик. — Его подозревают в том, что он стрелял в человека. Один подонок изнасиловал девушку, потом его нашли на улице с простреленным бедром. Полиция подозревает, что это дело рук Салиха. Девушка была его другом.
Он неотрывно глядел на Эстер.
— Салих позвонил мне и объяснил, как найти вас. Он надеется, что ты подтвердишь в полиции, что он весь день был с тобой и не мог находиться на улице в момент покушения. Он уверен, что ты ему поможешь, — сказал гость, безапелляционностью тона пытаясь передать уверенность Салиха.