Всего один год (или: "Президент"). - Анри Бертьен

Эти люди не выдержали. Они ушли из школы. И, как мне рассказывали, они до сих пор встревоженно оглядываются на улице, если вдруг где-то за спиной услышат чей-то смех. Мания преследования… Смехом. Дети – жестокие существа. Но, в отличие от взрослых, в большинстве своём – справедливые.

Словом, сейчас Абар сумел найти и Чу Янга, и Вали. Оба они получили места в структуре "державных лицеев", о которых я впервые услышал от Саиры. Абару было очень непросто их уговорить…

– Пойми: я – старик,- говорил Чу Янг.- У меня давно умерла жена. Уехали в дальнее забугорье дети. Я немощен, ни к чему не способен и никому не нужен.

– А дети?- Ухмылялся Абар.- Школьники? Ты хочешь сказать, что не нужен им?

– Ну что я могу им дать?

– То, что ты дал в своё время мне. И мне подобным. То, что ты был Человеком. За что поплатился, правда – но это был ценнейший урок нам всем. Мы его не забыли.

…Они говорили долго. И не один раз. В конце концов Абар его убедил. Сложнее было с Вали – она просто боялась снова встретиться с Чу. Как-то в слезах призналась, что, в сущности, может, просто боится броситься ему на шею…

– Так бросьтесь, шут возьми!- В сердцах бросил с досадой Абар.

– Не могу… Я не могу забыть глаза его жены…- Ревела Вали.

– Её уже нет. Давно…- Вздохнул Абар и, быть может, именно это и послужило переломным моментом, изменив всё к лучшему. Словом – в конце концов сумели уговорить и её. Сейчас они снова живут и работают вместе, объединив остатки сил и соединив исстрадавшиеся сердца. Смогут ли они когда-то быть так же счастливы, как были в те незапамятные времена? Не знаю…

…Собирал Абар людей и из дальнего и ближнего зарубежья. Много, очень много специалистов разъехалось, когда рухнула империя, а к власти пришли шалопаи да бандиты и сколько-нибудь грамотные специалисты стали тут просто никому не нужны… Микро-президенты с уровнем мышления домохозяек стали бичом обломков великой державы… Один из них в ответ на вопрос журналиста о его отношении к проблеме миграции "лучших умов – в лучшие края", пожав плечами, сказал:

– Да ради Бога – пусть себе едут… В стране больше хлеба будет… На душу населения…- Долго потом газеты перемывали этот "порыв откровения"… Как будто в стране действительно было нечего есть… Как будто проблемы с нехваткой продовольствия не были инспирированы ажиотажем, умело создаваемым правящей кликой, чтобы прикрывать неслыханное по масштабам разворовывание остатков имперского имущества… Народ иронизировал на эти темы, реагируя, как всегда, анекдотами:

…Просыпается ночью ункариец и идёт по тёмному коридору в сортир.

– Ах, чтоб тебя…- Споткнулся он о мешок с мукой.

– Да будь ты неладен…- Чертыхнулся он, ударившись о ящик с консервами.

– О, Господи,- вздыхает он, добравшись, наконец, до выключателя и присев на мешок с сахаром,- И когда ж этот чёртов голод закончится?…

…Благодаря столь рачительным хозяевам Абару приходилось теперь собирать осколки былых славных коллективов по всей планете. Многие возвращаться не хотели – не верили. Хотя – на новом месте не устроился толком почти никто. И – даже те, кто устроился, чаще всего были не удовлетворены ни средой, ни свои положением в ней. Все они были за рубежом "людьми второго сорта" и обратное приходилось постоянно доказывать… Не всем это было по силам. Всем – не по нраву…

Я как-то присутствовал при случае, когда ему привезли двух грамотнейших иерархологов, организаторов производства – Ромула Кана и Хоута Мати. Когда-то они были здесь едва ли не лучшими, по крайней мере – всеми уважаемыми корифеями в этой области. Соны не любили таких – за независимость. Но консультироваться к ним бегали многие. Когда империя ослабела и начал понемногу появляться частный, независящий от неё бизнес – они организовали своё предприятие. Смешно сказать, чем оно занималось: они "брали в аренду" часть подвернувшегося им предприятия из имперской структуры – и из глубоко и безнадёжно убыточного делали его прибыльным. "Мы просто всегда платим людям ровно столько, сколько они зарабатывают",- пожав плечами, отвечали они на вопросы о причинах их успехов. Все, конечно, понимали, что это лишь фраза, прикрывающая нежелание углубляться в подробности – своего рода отмашка от назойливых любопытных; но… Оспорить её было невозможно: адекватность оплаты труда была у них практически идеальной.

– Можешь выполнять функции за эти три должности?- Спрашивали они выбранного ими для той или иной цели претендента.

– Могу,- поразмыслив, говорил тот.

– Согласен получать за это две зарплаты?- Задавали они второй вопрос.

– Нет проблем!- Радостно отвечал претендент. И люди у них не просто работали – они пахали. Уровень ответственности исполнителей был неслыханным для Ункарии: прогул здесь был просто невозможен, даже теоретически. Когда кто-то заболевал – он и его сменщики сами договаривались о подменах. Когда кто-то не мог вовремя прийти – его предшественник не уходил, оставляя производство с непрерывным циклом на произвол судьбы или останавливая процесс – он дожидался опоздавшего, а уже потом выяснял с ним отношения. Самым распространённым способом компенсации были штрафы, налагаемые на опоздавшего в пользу того, кто за него отработал. Размеры штрафов устанавливала внутри себя бригада. Обычно это был двойной тариф оплаты работы или рабочего времени. Вынести сор наверх – то есть выплеснуть свои мелкие проблемы на организаторов производства – не отваживался никто: все всё решали сами, внутри бригад. Организаторы только наблюдали. И – заменяли тех, кто не справлялся или не хотел нормально работать. При этом, если человеку взваленная работа оказывалась не по зубам – они ему подыскивали другую, с меньшей нагрузкой. Стало нормой для всех заранее предупреждать окружение о своих будущих семейных делах – свадьбах, беременностях и так далее: чтобы получить, в ответ, не первую подвернувшуюся более лёгкую работу, а иметь возможность за какое-то время спокойно её выбирать, чтобы не исчезнуть неожиданно для всех на какое-то время, заставив срочно перестраивать роли в бригаде – а спокойно, заранее спланировать всё так, чтобы этот уход не сказался на общем деле. Отношения людей к ним и людей между собой менялись, и менялись кардинально. Людям становилось легче дышать…

Я не знаю, любили ли их, но уважали – несомненно. Они умели зажечь людей заманчивыми перспективами и реализовать эти перспективы вопреки изменяющимся – как всегда, некстати – внешним условиям… Они умели держать слово – может, и потому, что никогда не давали его необдуманно… Словом, они были лучшими. Когда они поняли, какие силы приходят к власти в процессе распада империи – они, вздохнув, стали собираться куда-нибудь подальше. Они думали, что там им дадут возможность реализовывать свои замыслы, свои принципы управления… Они просчитались. Они очень жестоко просчитались – может, впервые в своей жизни. И теперь сидели перед Абаром – уже постаревшие, несчастные, забитые люди, почти привыкшие к роли "человека второго сорта", который "просто не может, не имеет права быть умным – ибо он есть эмигрант"… И вот они сидели снова здесь. Слушали Абара – и не верили. Ибо жизнь слишком тщательно учила их не верить… Я ушёл тогда, моля Бога, чтобы он помог Абару их уговорить… Судя по дальнейшему развитию событий, Творец оказался милостив и не глух к моим мольбам…