Порождающая огонь - Стивен Кинг

СЕЙЧАС ОН СПАСЕТ ЛЕНЧИ!

Он бросился к оплавленному шлангу, воинственно размахивая граблями.

Дальше все произошло в считанные секунды.

Агенты, почти все имевшие при себе личное оружие, и садовые рабочие, почти все вооруженные винтовками, цепью окружали приземистые г-образные конюшни, когда послышался протяжный вопль. Мгновение спустя - тяжелый глухой стук и что-то вроде сдавленного крика боли. Спустя еще мгновение донеслись частые удары и тут же - отрывистый ватный звук, какой мог издать только пистолет с глушителем.

Цепочка людей, окружавших конюшни, приостановилась, а затем вновь начала смыкаться.

Когда Кэп завопил и ринулся за граблями, внимание Рэйнберда отвлеклось на один лишь миг, но и этого мига оказалось достаточно. Дуло, нацеленное Энди в голову, молниеносно поймало новую мишень - Кэпа; сработал инстинкт готового к прыжку тигра. И этот природный инстинкт сослужил ему плохую службу - та самая пороховая бочка, на которой он так долго просидел, взорвалась, и его отбросило взрывом.

Энди подтолкнул его столь же молниеносно, ибо и у него сработал инстинкт. Когда дуло переметнулось на Кэпа, он крикнул Рэйнберду: "Прыгай!" - и дал такой силы посыл, какой ему давать еще не приходилось. От адской боли, разорвавшейся в мозгу шрапнелью, у него помутилось в голове, и он почувствовал, как там что-то сместилось, окончательно и бесповоротно.

Перегорело, подумал он. Мысль увязла в какой-то каше. Он пошатнулся. Вся левая половина разом онемела. Левая нога отказывалась служить.

(к тому шло, замыкание, перегорело, зараза)

Рэйнберд обеими руками резко оттолкнулся от края сеновала. На его лице изобразилось почти комическое недоумение. Но пистолет он не выпустил; даже все себе отшибив при падении, распластанный на полу, со сломанной ногой, он не выпустил пистолет. Он не сумел подавить крик от боли и замешательства, но пистолет он не выпустил.

А Кэп в исступлении уже колотил граблями по зеленому шлангу. Губы его беззвучно шевелились, разбрызгивая слюну.

Рэйнберд оторвался от поло. Волосы упали на лицо. Он мотнул головой, чтобы они не мешали обзору. Его единственный глаз сверкал в полумраке. Рот скривила горькая гримаса. Он поднял пистолет и навел его на Энди.

- Нет! - вырвалось у Чарли. - Нет!

Рэйнберд выстрелил, дымок просочился сквозь сетку глушителя. Пуля вонзилась в стену позади безвольно поникшей головы Энди; полетели свежие щепки. Рэйнберд подставил для упора здоровую руку и снова выстрелил. Голову Энди так и отбросило вправо, из шеи - с левой стороны - хлынула кровь.

- Нет! - Чарли в ужасе закрыла лицо. - Папочка! Папа! Рука, поставленная для упора, соскользнула, и ладонь Рэйнберда беспомощно проехала по деревянному полу, оставившему в ней не одну занозу.

- Чарли, - прошептал он. - Чарли, посмотри на меня.

Цепь наступавших наконец замкнула кольцо вокруг конюшен; люди остановились, не зная, как быть дальше.

- Девчонка! - сказал Джулз. - Убираем девчон...

- Нет! - донесся ее крик, словно она услышала Джулза. И через секунду: - Папочка! Папа!

Затем раздался еще выстрел, на этот раз куда более громкий, и одновременно с выстрелом полыхнула такая яркая вспышка, что все невольно заслонили глаза. Из открытой двери конюшен выплеснула обжигающая волна, заставившая людей попятиться. А потом все увидели дым - дым и красные сполохи. И в недрах этого ада с детским лицом - заржали лошади.

Услышав обращенные к ней слова Рэйнберда, Чарли, хотя она бежала к отцу и мысли ее путались, - обернулась. Он лежал на животе и пытался укротить пистолет, который так и плясал в его вытянутых руках.

Невероятно, но он улыбался.

- Вот так, - прохрипел он. - Чтобы видеть твои глаза. Я люблю тебя, Чарли.

И выстрелил.

И тут стихия, выйдя из-под ее контроля, как бешеная вырвалась наружу. На пути к Рэйнберду стихия испарила кусочек свинца, который бы наверняка поразил в голову свою жертву. Мгновение казалось, что воздушная струя колышет одежду Рэйнберда, а также Кэпа, находившегося чуть дальше, - и что больше ничего не происходит. Но колыхалась не только одежда, сама плоть колыхалась, тая как воск и обнажая кости, которые на глазах обугливались и пригорали.

Неожиданной яркости блиц на какое-то время ослепил Чарли; но если глаза ничего не видели, то в ушах стояло ржание лошадей, обезумевших от страха в своих стойлах... и еще пахло паленым.

ЛОШАДИ! ЛОШАДИ! - отпечаталось в сознании. Она кружила на месте, ничего не видя перед собой. Сон обернулся явью. Это был и он, и не он. На какой-то миг возникла иллюзия, что она снова в аэропорту Олбани, маленькая девочка, и ростом на пять сантиметров пониже и худее на пять кило, а главное, совсем еще простодушная маленькая девочка, и в руках у нее пакет, выуженный из мусорной урны, она ходи) по кабинам и дает им тычки взглядом, и серебро к ней в пакет так и сыплется из щели возврата монет...

Вот и сейчас она дала тычок, можно сказать, сама того не желая, и что ей теперь делать, спрашивается?

А тем временем всколыхнувшийся раскаленный воздух пробежал из конца в конец длинный проход между стойлами. Железные засовы, деформируясь и плавясь, падали на пол один за другим.

Словно выпущенная из некой биопушки, сметя по дороге Кэпа с Рэйнбердом, стихия с ревом выбила заднюю стену конюшен и подняла на воздух десяки досок и бревен. Щепки разлетелись веером ярдов на шестьдесят, разя тех, кто подвернулся ненароком, не хуже крупной картечи. Агенту Клейтону Брэддоку аккуратно срезало голову обломком деревянной обшивки, просвистевшим, как бумеранг. Его соседа раскроил пополам брус - этакий сорвавшийся пропеллер. Третьему отхватил ухо дымящийся клин, а он даже не сразу осознал это.

Неровная цепь наступавших вмиг рассыпалась. Кто не мог бежать, уползал. Лишь один человек не сразу обратился в бегство. Это был Джордж Седака, тот самый, что вместе с Орвилом Джеймисоном перехватил письма Энди на безлюдном шоссе в Нью-Гэмпшире. Седака, которому надлежало быть в Панама-сити, по случайности застрял в Конторе. Агент слева от него стонал на земле. Справа лежал бедняга Клейтон Брэддок.

Седака же был словно заговорен. Обломки и горящие щепки облетали его стороной. Огромный крюк, на каких подвешивают тюки, вонзился в землю своим беспощадно острым концом в каких-то сантиметрах от его ноги. Металл еще был раскален докрасна.

Дыра в конюшнях зияла такая, будто з этом месте заложили не один пакет динамита. Рухнувшие и еще охваченные пламенем стропила образовали черную яму метров восьми в диаметре. Основная масса обломков, выбитая, как пробка, взрывной волной невиданной силы, обрушилась на большую кучу компоста и устроила целый пожарище; занималось и то немногое, что уцелело от задней стены конюшен.