Бог Гнева - Рина Кент

Ее кожа покраснела, и она смотрит на меня так, как будто не может меня понять.

Но она хочет этого.

Любопытство затаилось в ее больших зеленых глазах, в их глубине, в том оттенке невинности и потусторонней свирепости, который делает ее Сесилия.

— Почему ты продолжаешь это делать? — в ее словах сквозит грубая боль. — Почему ты продолжаешь играть с моими чувствами? Я пытаюсь забыть тебя. Почему ты не позволяешь мне?

— Тебе не позволено забывать меня, lisichka.

Ее губы дрожат.

— Не называй меня так, когда ты уже отпустил меня.

— Я не отпускал тебя.

И тут мои губы снова находят ее губы. На этот раз я толкаю ее к дивану, она со вздохом падает на спину, и я следую за ней.

Медленно, но верно, ее руки обхватывают мою шею, пальцы перебирают маленькие волоски на моем затылке, трогают, исследуют.

Мучают.

Господи. Эта девушка может превратить меня в яростного зверя одним лишь прикосновением.

Мои пальцы цепляются за ее джинсы и спускают их как можно ниже.

Невозможно держать себя в руках, когда Сесилия в моих объятиях. Когда я приникаю к ее губам и пробую на язык ее сладкую несдержанность.

Я освобождаю ее рот, чтобы снять остальную одежду с нее и свою. Она смотрит на мои мускулы, татуировки и член, пока ее грудь резко вздымается и опускается.

В глубине души мне нравится, что она привлекает меня так же, как и я ее. То, что она наблюдает за каждым изгибом моего тела с безумным голодом, который отражает мой.

Нет.

Моя потребность в ней гораздо сильнее, потому что я не могу сопротивляться желанию вонзить зубы в ее полупрозрачную кожу и выпить кровь.

Пометить ее.

Владеть ею.

Чтобы никакой другой ублюдок, особенно Лэндон, не смог приблизиться к ней.

Я трогаю ее везде, щипаю и кусаю ее чувствительные соски, кремовую кожу груди, шеи, живота и даже киски.

В тот момент, когда я посасываю ее клитор, она кончает мне в рот. Она задыхается, дрожит и обдает мое лицо характерным запахом своего возбуждения.

Вид и ощущение ее удовольствия заставляют меня сходить с ума. Просунув руку под ее талию, я притягиваю ее к себе, так что мы сидим кожа к коже и ее учащенное сердцебиение бьется о мое.

Ее торчащие соски касаются моей груди, и она хнычет, этот звук возбуждает мое либидо.

Мои глаза не отрываются от ее глаз, когда я приподнимаю ее, а затем насаживаю на свой твердый член. Ее голова откидывается назад со стоном, а ее руки обхватывают мою шею.

Блядь. Она чувствуется так хорошо.

Даже лучше, чем хорошо. Она словно создана для меня. Ее киска сжимается вокруг меня, душит, и она становится такой маленькой и послушной в моих руках.

Обычно я ускоряю ритм, заставляю ее подпрыгивать на моем члене и кричать, когда разрезаю ее своим ножом. Она плакала и умоляла меня остановиться, потому что это слишком, когда она разрывалась вокруг меня.

Но не сегодня.

Я вращаю бедрами медленно, но твердо. Я даю ей возможность приспособиться, прежде чем войти в нее с глубоким, умеренным ритмом, позволяя ей почувствовать каждый удар. Каждый подъем и опускание ее киски вокруг моего члена. Каждую молекулу наших соединенных тел.

Ее стоны становятся более горловыми, ее хныканье более глубоким, а ее бедра естественным образом попадают в ритм с моими.

Шлепки плоти о плоть эхом отдаются в воздухе, когда я держу ее за талию, чтобы контролировать толчки.

Я не нежен. Я вхожу так глубоко, что ее глаза слезятся и закатываются.

Но я делаю это медленно, двигаясь в таком темпе, в каком никогда не пробовал.

— О, Боже, я… — выдыхает она. — Я не могу этого вынести

— Ты и не такое выдерживала. Ты справишься со мной, lisichka.

Ее шея краснеет, когда она снова смотрит на меня, используя мое лицо как якорь, пока хватается за меня.

— Это новое ощущение...

Вверх.

Вниз.

— Ты ощущаешься по-другому.

— Как по другому? — я отпускаю одно из ее бедер и хватаю ее за горло.

— Я не знаю. Это... просто по-другому.

— Плохо по-другому?

Из ее пухлых губ вырывается вздох.

— Нет... Хорошо по-другому.

Мой большой палец появляется возле ее рта, и она заглатывает его в свое влажное тепло, посасывая, целуя и облизывая его, как будто это мой член.

Я становлюсь тверже внутри нее и почти кончаю прямо здесь и сейчас.

— У тебя может быть по-другому, но только со мной, — я ускоряю ритм, и ее соски еще сильнее прижимаются к моей груди. — Ты не позволишь никому другому прикасаться к себе, или, клянусь, блядь, это будет последний раз, когда они прикасаются к чему-либо.

Из нее вырывается стон, и она крепче вцепляется в меня, ее киска сжимается вокруг меня все сильнее.

— Мне нравится, как ты берешь мой член и как ты выглядишь, когда я тебя трахаю. Твоя кожа краснеет, губы раздвигаются, и ты стараешься соответствовать моему ритму. Но знаешь ли ты, что я люблю больше всего?

Она качает головой, дыша неглубоко в погоне за кульминацией.

— Как ты выглядишь, когда кончаешь, произнося мое имя, — я приподнимаю ее, а затем снова насаживаю на свой член.

Сильная дрожь сотрясает ее, когда она бьется в спазмах и сжимается.

— Скажи мое имя, Сесилия.

Она поджимает губы, даже когда гонится за оргазмом и прижимается ко мне. Даже когда обнимает и сжимает меня.

— Скажи мое гребаное имя.

Она продолжает задыхаться, но не открывает рот, а смотрит на меня с чистым вызовом.

Как раз в тот момент, когда она переживает свой оргазм, я выхожу из нее, прижимаю ее спиной к дивану и кончаю ей на грудь.

На ее лице появляется выражение разочарования. Она никогда не признается в этом, но Сесилии нравится, когда я окрашиваю ее киску своей спермой. А еще больше она любит, когда я вгоняю ее внутрь, не позволяя вытечь ни капле.

Но сейчас она спровоцировала меня, и я сделал то же самое.

Мы оба тяжело дышим. Я, потому что хочу задушить ее на хрен. Она — из-за хрен знает чего.

Я хватаю ее за волосы, притягивая к себе.

— Думаешь, гребаное восстание защитит тебя от меня, Сесилия? Думаешь, я не вытравлю его из тебя?

Она не