Архаические развлечения - Питер Бигл

– Быть этого не может, – сказал Бен, – Эйффи никогда бы не допустила, чтобы Гарт потерпел такое поражение.

– В прошлом году допустила, – напомнила Джулия, но Бен покачал головой, поднявшись на цыпочки и вытянувшись вперед.

– Тогда было совсем другое дело. Помогать ему на всем пути к короне и бросить пять минут спустя? Не понимаю, как она могла это сделать.

– Может быть, ты ее и вовсе не понимаешь, – сказал Фаррелл.

Эйффи, стоявшая, вцепившись в Никласа Боннера, на боковой линии, обычным ее пронзительным криком подбодрила отца, когда тот с трудом поднялся с колен, чтобы снова взять меч. Пока Гарт тащился к Леноре, острый край его щита скреб землю, а Ронин Бенкеи пританцовывал и глумливо вскрикивал, но добраться до оружия Гарту позволил. Фаррелл произнес:

– У нее уши какие-то неправильные.

Бен и Джулия обернулись к нему, и он сказал:

– Ну неправильные, ну что я могу поделать. Они уже около часа меняются, заостряются, будто у эльфов – в общем-то, довольно красивые, но не ее. И с его ушами тоже что-то не так. И нечего на меня таращиться. У меня привычка такая – приглядываться к ушам.

Гарт, совсем как Богемонд перед ним, похоже, никак не мог сосредоточиться на противнике, но все озирался в немом неверии на Эйффи и Никласа Боннера. Ронин Бенкеи одной из граней меча парировал отчаянный, нанесенный вслепую рубящий удар, другой отбросил в сторону мотающийся щит противника и с такой силой гвозданул Гарта де Монфокон по черному шлему, что щлем загудел, будто внутри его не было никакой головы. Даже мощный рев ронина Бенкеи не смог заглушить вопля мстительного наслаждения, который испустила Ленора.

Гарт еще не ударился оземь, а Бен уже рванул прямо через турнирное поле, сминая аленькие цветочки Святого Кита. Фаррелл с Джулией, держась за руки, старались не отставать от него. Не обращая внимания ни на приветственные вопли зрителей, ни на чумазых и громогласных воинов, валящих толпой, чтобы отдать ритуальные почести второму за этот день новому Турнирному королю – Фаррелл хорошо видел Хамида ибн Шанфара, который, стоя на музыкантском помосте, хладнокровно импровизировал победный пеан, совершенно отличный от того, какой он намеревался пропеть – Бен прошагал к молодым людям, что стояли, глядя, как Гарт поднимается на ноги, и взяв обоих за плечи, развернул к себе лицом и сказал:

– Господи Иисусе Христе, вот же сукины дети, надо выбираться отсюда,

– собственное его лицо приобрело внезапно оттенок старого тротуара.

С близкого расстояния они мало чем походили на Эйффи и Никласа Боннера. С близкого расстояния все в них – возраст, внешность, одежда, пол – расплывалось мреющими пятнами, будто смазанная газетная фотография. Они улыбались, рты у них двигались, издавая человеческие звуки, и похоже, никто еще не заметил, что на людей они похожи не больше, чем плавленый сыр. Фаррелл глядел на них достаточно долго, чтобы почувствовать головокружение и дурноту. Ему подумалось, что если они коснутся его, он, не сходя с места, умрет.

– Уподобища, – без выражения произнес Бен. – Колдуны в древней Норвегии умели делать таких, Эгиль о них знал. Сотворить их довольно просто, но они быстро разлагаются. Эти сгниют уже к закату, они нужны были только для того, чтобы продержать нас здесь подольше. И это им удалось.

Вцепившись в Фаррелла и Джулию, как в пару молотков, он прокладывал ими дорогу через толпу, запрудившую турнирное поле. Фаррелл прикрывал рукой лютню и все оглядывался, норовя еще раз увидеть уподобищ, хотя даже мысль о том, что их мякотные, ухмыляющиеся, бескровные образы могут надолго пристать к его сетчатке, представлялась ему омерзительной. В конце концов, все трое вывалились на улицу остановились, задыхаясь, под опускной решеткой на въезде в автостоянку, и Джулия сказала:

– Я оставила мотоцикл на Эскалоне. Встретимся у дома.

Она повернулась, чтобы уйти, но Бен по-прежнему крепко держал ее за руку.

– Мы встретимся прямо здесь. Не надо тебе ехать к дому одной, – голос Бена казался таким же серым, как лицо, и звучал так тихо, что шум вечернего движения почти заглушал его. Джулия взглянула на него и кивнула, и Бен ее отпустил.

Когда они, погрузившись в Мадам Шуман-Хейнк, вернулись, Джулия ожидала их, сидя верхом на BSA. Бен, высунувшись из окошка, крикнул ей:

– Поезжай боковой дорогой, вокруг холма.

BSA взвыл, словно обеденный гонг в аду, и рванул вперед мимо палаток, флажков и автобусов телевидения, стоявших на лужайке у «Ваверли». Пара соколов так и кружила над отелем, Фаррелл видел их в зеркальце заднего вида еще долго после того, как синий с золотом Стрелец Лиги Архаических Развлечений скрылся из глаз.

– Почему этой дорогой? Мы на ней ничего не выиграем.

BSA летел впереди по идущей подножьем холмов не размеченной полосами дороге, ныряя в поток машин и выныривая из него, как штопальная игла, и вынуждая Фаррелла без передышки совершать одно уголовное преступление за другим, чтобы хоть из виду его не терять.

– Да, не выиграем, – только и ответил Бен. Он сгорбился над панелью управления, кулак, прижатый ко рту, заглушал слова. Другая рука, сколько Фаррелл ни отбрасывал ее, раз за разом возвращалась к рычагу скоростей, стискивая его так, что заржавелый металл покрякивал, будто натянутый трос.

Фаррелл сказал, чтобы только не молчать:

– Эти штуки, двойники, неплохо они у нее получились. Если бы она не постаралась немного себя приукрасить…

– Я же тебе сказал, что это дерьмо никаких усилий не требует, – голос Бена, сердитый и оскорбительный, казалось, распадался, на манер уподобищ. – Забава для ученика чародея, идиотские упражнения, чтобы руку набить. Ради Христа, объедешь ты, наконец, этого чертова старого маразматика?

– Отдашь ты мне, наконец, этот чертов рычаг? – Фаррелл вывалился из-за автофургона длиной в четверть мили, собираясь его обогнуть, но водитель фургона немедленно поднажал, на недолгий, но волнующий промежуток времени превратив дорогу в трехрядное скоростное шоссе.

Рядом с Фарреллом Бен, слишком испуганный, чтобы обращать внимание на угрозу неминучей погибели, бормотал:

– Не может быть, чтобы она была настолько сильна, этого просто быть не может. Зия ее по стенкам размажет.

Фаррелл на слепом повороте обошел фургон да заодно уж и школьный автобус – Мадам Шуман-Хейнк лучше всего чуствовала себя на спуске.

Тускло-серебряные тучи, тянувшиеся длинной вереницей, внезапно все разом пришли в движение, точно их сдернул с места буксир. Это было единственное предупреждение, полученное Фарреллом прежде, чем ударил ветер, заставив фольксваген содрогнуться и загудеть, как в тот раз, когда медведь в Йосемите унюхал пойманных мной тунцов . Мадам Шуман-Хейнк ковыляла, почти останавливаясь, пока он не перевел ее на вторую скорость, заставив двинуться вниз по склону холма и сосредоточась только на одном – не дать ей перевернуться. Дождь, который вежливо воздерживался от появления, пока не закончился спуск, начался вместе с подъемом, и тут же деревья по сторонам дороги исчезли, а ветровое стекло будто залепило цементом. Фары у Мадам Шуман-Хейнк толком светились лишь на максимальной скорости, а дворникам, чтобы увязнуть, хватало и обильной росы. Фаррелл распластался на руле, он вел фольксваген, ориентируясь по огням встречных машин, и беззвучно напоминая Каннон, что у него с ней имеются общие знакомые.