Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко

Посему Высокий суд Вольного Ганзейского города Роттердама, сообразуясь с законами божескими и светскими, постановил назначить им наказание — повешение на веревке за шею, доколе не умрут. Да смилуется Господь над их душами и простит их, как прощаем мы их, хотя и карая».

В другой обстановке эта архаичная формулировка могла бы вызвать у меня усмешку.

Народу пришло много — почтенных бюргеров давно не развлекали казнями. К назначенному часу тут собралось четыре или пять тысяч человек.

Аккуратно и осторожно мы продвинулись почти к самой виселице. На нас никто не обратил внимания. Стоят себе какие-то иноземцы, грызут вяленую рыбку, ждут, когда начнется представление…

В ожидании я прислушивался к разговорам.

Неподалеку от меня упитанный торговец хвалил баварские порядки — там почти не казнят, а все больше отправляют в рудники на вечную каторгу. Моряк в заляпанной смолой кожанке вспоминал, как в позапрошлом году в Лондоне на его глазах палач ухитрился промахнуться, лишь слегка оцарапав топором шею приговоренного.

Вот толпа восхищенно зашумела — на помост (чуть не сказал — на сцену) поднялся высокий и худой человек в черно-красном обтягивающем одеянии и красной маске. Местная знаменитость — мастер Альберт Грот. За ним семенил подручный в таком же одеянии, только серого цвета. Да, сегодня вы останетесь без работы, ребята. Мелькнула мысль — не положить ли и их заодно под шумок? Но тут же одернул себя: кто я такой, чтобы восстанавливать тут справедливость?

Засмотревшись, я случайно толкнул упитанную кумушку, и она злобно покосилась на меня.

— Чего пихаешься — смотри сам и дай посмотреть другим.

Колокол собора Святого Николауса пробил двенадцать, и спустя короткое время со стороны Канатной улицы донесся перестук множества копыт. Разговоры в толпе сразу притихли.

Сердце мое сжалось в ожидании.

Вот, наконец, на площадь выехала запряженная четверкой лошадей цугом тюремная колымага. Лошади, как я отметил, не самые молодые и резвые. На каждой была белая попона с лазоревым крестом.

Еще спустя несколько секунд я разглядел стоявших на повозке наших спутниц.

Головы их были не покрыты — обычно смертницам полагался чепец, но это лишь достойным женщинам, а не поганым развратницам. Волосы — коротко обрезаны, чтобы не мешали палачу, когда тот станет надевать петлю на шею.

Они обе были в одинаковых длинных рубахах грубого полотна с капюшонами. После казни эти одеяния должны были обратиться в саваны, чтобы божедомам не тратить время и силы на переодевание мертвых тел.

Руки и ноги были скованы, а кандальные цепи были обмотаны вокруг брусьев ограждения и скреплены пудовым замком.

На повозке стояли три стражника и какой-то тип в монашеской рясе. Еще полдюжины гарцевали вокруг телеги, зорко следя — на всякий случай, — не попытается ли кто напасть на кортеж. Остальные шли пешком, оттесняя толпу с пути.

Стражи обступили телегу «коробочкой», держа ружья наизготовку.

То есть это они думают, что наизготовку, но, чтобы привести здешнюю аркебузу в боевое положение, требуется еще секунд пять-десять, как минимум. На них были блестящие на солнце толедские стальные нагрудники с пластинчатой тяжелой юбочкой, закрывавшей ноги почти до колен. Да, из местной хлопушки такой доспех мудрено пробить, тем более что порох тут делать как следует так и не научились: просто смешивали серу, уголь и селитру, безо всяких там ухищрений вроде варки и зернения.

Повозка приблизилась, замедлив ход. Вот она проезжает мимо меня…

В следующий миг я обнаружил нечто такое, что переполнило мою душу искренней радостью. На груди Мидары болталось Застывшее Пламя.

Ингольф запустил руку под плащ, что-то поправил. Я знал, что под мышкой у скандинава висит боевой топор.

Автомат тоже был при нем: завернутый в тряпье, он лежал в плетеном коробе, висевшем у него через плечо.

Стоявший шагах в пятнадцати от скандинава Рихард держал руки за полой кафтана, словно бы они озябли. Сегодняшним утром я не без колебаний отдал Рихарду один из двух имевшихся револьверов, показав, как с ним обращаться. Он повертел невиданное оружие так и эдак, внимательно посмотрел на меня и молча сунул его за пазуху.

Я напряженно смотрел то на князя, то на повозку.

Вот Дмитрий вытащил из кармана красный платок и, когда кортеж поравнялся с ним, резко взмахнул им, одновременно выхватывая пистолет.

Первые выстрелы — и клячи, везущие тюремную повозку, падают на мостовую.

Разлетается в стороны ветошь, а в руках Ингольфа уже плюется огнем автомат.

Почти одновременно Орминис хлестнул очередью по сопровождавшим телегу кавалеристам.

Толпа истошно заорала и завизжала, я рванул кольцо дымовой гранаты и швырнул зашипевший пузатый цилиндрик в самую гущу народа. Через секунду там с тихим хлопком возникло черное облако. Но еще до того все мы слитно, как одно многорукое и многоногое существо, ринулись вперед.

С треском сталкивались повозки, возницы которых не сумели удержать напуганных стрельбой, криками и дымом лошадей. Серебристой грудой из кузова одной из опрокинувшихся фур вывалилась на брусчатку свежая рыба, на которой поскользнулся бегущий к нам квартальный стражник, минуту назад мирно собиравший дань с торговок.

Вновь, заглушая многоголосый вопль зевак, замолотили автоматы в руках Ингольфа и Орминиса.

Я увидел, как начали валиться пешие стражники, только немногие из которых успели поднять оружие. Огонь двух автоматов почти в упор буквально скосил их за какие-то пять секунд.

Прорываясь сквозь разбегающуюся толпу, подкатила наша повозка. Лихо вставший на облучке Секер Анк длинным бичом отшвырнул с дороги какого-то здоровяка, выскочившего из лавчонки с дубиной в руке — не то пытавшегося преградить «злоумышленникам» путь, не то просто некстати оказавшегося на пути.

Одновременно на тюремной повозке как по волшебству возникли и Рихард с Ингольфом.

От сильнейшего удара прикладом в грудь замерший в прострации церковник полетел через бордюр, перекувырнувшись в воздухе. Только мелькнули грубые башмаки и жирные икры, обтянутые залатанными панталонами.

Скандинав дважды взмахнул топором, и цепи лопнули, как гнилые веревки. Одновременно сломался брус ограждения.

Краем глаза я зафиксировал, как Мидара перепрыгнула в нашу повозку, следом за ней Ингольф перебросил Таю. В следующую секунду мое внимание занял рейтарский патруль, пытающийся пробить дорогу в несущейся ему навстречу обезумевшей толпе древками алебард и ударами палашей плашмя.

У них это получалось плохо, но тем не менее они каким-то образом сумели оказаться всего в десятке метров. Ничего, успеем уйти раньше, чем они доберутся до нас, — вон, сразу двое упали и тщетно пытались встать на ноги.