Подлинная история русских. XX век - Александр Вдовин

Особенности нынешней России как многонационального государства определяются тем, что она представляет собой часть бывшего СССР — элемент былой системы, получивший возможность самостоятельного бытия, но еще хранящий все недостатки прежней системы, наследующий все ее негативные свойства. Как известно, Союз ССР именовался федерацией и был во многом уникальным государственным образованием, внутреннее устройство которого не было рассчитано ни на единую нацию в традиционном смысле слова, ни на постнациональное состояние общества, то есть нацию как согражданство. Союз был объединением многообразных «государственных» и «негосударственных» народов, образующих запутанную систему государств в государстве (союзные республики, автономные образования разного ранга).

Неповторимость федеративного устройства СССР объяснима с учетом двух обстоятельств. Во-первых, с помощью национально-территориального разделения единой в прошлом царской России большевикам легче было взять власть и укрепить свои позиции. Нерусскими народами подобное разделение воспринималось как определенная уступка со стороны новой власти их национальным чаяниям. Во-вторых, федеративный союз с иерархией субъектов федерации оправдывался тем, что не только изображался, но и реально выступал в качестве средства оказания помощи малым и отсталым нациям со стороны более развитой. «Драгоценнейшим правом» отсталых наций в Советском Союзе считалось их право на активную помощь. «И праву этому Соответствует обязанность «державной нации» оказать помощь, которая есть только возвращение долга», — утверждалось в работе ГС. Гурвича «Основы Советской Конституции», выпущенной в 1929 году седьмым изданием. Иерархический федерализм, оформившийся в СССР к началу 1930-х годов, был целиком обусловлен «правом на помощь» и ее размерами. В БСЭ (1926) автономная область представлялась как «форма политического самоуправления для тех наций Советского Союза, которые вследствие неблагоприятно сложившихся исторических и иных условий… особо нуждаются в постоянной поддержке центральной власти». Далее отмечалось, что «автономная республика есть более высокий тип национальной автономии, чем автономная область. Но это означает лишь одно: автономная республика менее нуждается в поддержке и руководстве центра, чем автономная область». Правило в распределении средств между нациями в СССР — «больше тому, кто слабее». Подобные взгляды не претерпели изменений и в последующем. Конечные цели такой благотворительной и патерналистской национальной политики не скрывались. Про кламировалось, что федеративный союз типа СССР открыл кратчайший путь к фактическому равенству и полному политическому единству наций, а тем самым и их поэтапному сближению и слиянию в единое целое.

Наднациональному руководству страны казалось, что этих целей легче было достигнуть при отсутствии Русской республики в Союзе, поскольку это позволяло бесконтрольно использовать ресурсы «державной Нации» для помощи и нивелирования народов, входящих в содружество. Чтобы декларированный курс на расцвет всех наций при социализме, который предполагал коренизацию кадров и всякого рода благотворительность центральных властей, не приходил в противоречие с курсом на сближение и слияние наций, Центр широко использовал карательные меры по отношению ко всем, кого можно было заподозрить в буржуазном национализме и национал-уклонизме. В сочетании с пропагандистской обработкой населения это по-своему способствовало формированию новой исторической общности. Без Сталина и специфически сталинских методов консолидации общества этот процесс не получил своего завершения. Напротив, стал ускоренно продуцироваться местный национализм и сепаратизм, сыгравший свою роль в разрушении Союза.

В этой связи заслуживают внимания вывод и обосновывающие его рассуждения, изложенные известным политическим деятелем А.И. Лукьяновым. «У нас в России, — утверждает он, — долгое время господствовал принцип, по которому большая нация всегда должна уступать малым народам. Достаточно хоть в чем-то возразить, как тебя обвиняли в шовинизме. Это были очень серьезные перекосы в прошлом, они объяснялись национальным составом руководящих органов многих регионов и тем, что мы осознанно в республиках завышали квоту на выборах для коренной национальности и искусственно уменьшали количество русских. Но когда же начались выборы альтернативные, в целом ряде республик не соблюдались никакие пропорции, выдвигались лишь национальные кадры. Было задушено русское начало вообще. Развал нашего Союза с этого и начинался. Он начался с того, что была возможность местному лидеру не подчиниться союзному государству, прикрываясь лозунгом суверенитета. А если Москва начинала давить, все говорили об империализме и русской великодержавности» (День. 1993. № 8). Думается, распад СССР свидетельствует о большем: помимо всего прочего он ярко высветил негативные стороны государственной идеологии большевиков и несостоятельность ее основы — так называемого «подлинного интернационализма» и его неизбежных спутников: русофобии, национального нигилизма, космополитизма.

Негативное отношение к якобы аутентичному, подлинному (по недавней официальной партийной трактовке) интернационализму высказал влиятельный лидер «новых коммунистов»: «В основе идеологии и практики обновления России не может находиться никому не понятный пролетарский интернационализм и столь же далекий от народного миропонимания космополитизм нового политического мышления с его абсурдными установками на «врастание» в мировую цивилизацию». Аутентичный интернационализм на поверку оказывается более всего соответствующим троцкистским представлениям о нем. В этой связи вывод о том, что «архитекторы» и «прорабы» перестройки оказались «самыми отъявленными неотроцкистами» (Г.А. Зюганов), представляется не таким уж далеким от истины.

Не лишено оснований и сравнение Горбачева с Троцким. Бесславный конец последнего руководителя КПСС и Союза ССР начался, как пишет Ю.П. Белов, с «революционного» космополитизма: «Революция продолжается!». Затем последовала идея «общеевропейского дома». И, наконец: «Все мы плывем в одной лодке». «Революционный» космополитизм был прикрытием либерального космополитизма. Приплыли к развалу Союза — распаду России /Советская Россия. 1994. 20 октября). С этой точки зрения, представляется совершенно правильным провозглашенный Зюгановым (1993) возврат к исконным национальным ценностям, признание необходимости восстановления преемственности исторического развития страны, отказ от воинствующего атеизма и Маскировавшегося под лозунгом «пролетарского интернационализма» безразличия к судьбам собственно народов России, готовности принести их вековые особенности и национальные интересы в жертву молоху «мировой революции».

Трагедия нынешней «революции», на наш взгляд, во многом обусловлена именно тем, что новые революционеры повторяют в национальном вопросе ошибки большевиков. Мондиализм как «светлое будущее», мыслимое вместо коммунистического интернационала, означает опять-таки, как справедливо написала H.A. Нарочницкая в статье «Государства слагаются веками, а границы пишутся кровью» (1994), «вульгарное, материалистическое и европоцентристское видение мира не в его многообразии культур и цивилизаций, а как идущего к единому образцу. У открытых марксистов и троцкистов это был коммунизм, а у их современных кузенов — мондиалистов — это глобальнаявестернизация. На этом пути одни страны якобы уже преуспели, а другие, пока еще «нецивилизованные», отстают в силу «шовинизма», «имперских амбиций» и неприобщенности к «общечеловеческим ценностям»». Национальный фактор новые революционеры, как в свое время и большевики, используют пока чисто в тактических целях, для достижения и удержания власти.

Отсюда и игнорирование национального и государственного патриотизма (мощного фактора, облегчающего поиск оптимальных форм государственного устройства, призванного обеспечить достойное существование и сосуществование народов), и соревнование новых и старых властей в раздаче суверенитетов в самой России, и та легкость, с которой они пошли на расчленение единой в прошлом страны. Б.Н. Ельцин в своих «Записках президента» (1994) признает, что альтернатива разрушению СССР имелась. Он мог бы, например, «попытаться легально занять место Горбачева. Встать во главе Союза, начав заново его реформу «сверху»… Возможности для этого были». Но, как пишет далее президент: «Я психологически не мог занять место Горбачева». Премьер-министр Республики Беларусь В.Ф. Кебич, еще один участник известной встречи в Беловежской пуще в декабре 1991 года, поведал впоследствии о царствовавшем в тот момент настроении: «Там была какая-то эйфория. Никто не представлял, к чему придем. Было одно: убрать Горбачева. Хотя уже там, в Вискулях, на бумаге все было четко расписано. Но не сработали те документы» (Комсомольская правда. 1993. 13 июля). Вот, оказывается, из-за чего, как написала в свое время Ванда Василевская, «гибнут могущества и падают величия».